Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3
— Куда пройти? На что присесть? — преодолевая зевоту пробурчал удаляющийся инок. — Господи, как я устал от сумасшедших, — это были его последние слова.
— Таково, очевидно, фирменное афонское гостеприимство, — широко улыбнулся Милош. — Исполнив все формальности, мы с чистым сердцем можем этим гостеприимством воспользоваться.
Они шагнули через порог полуразвалившейся, безлюдной кельи. Изнутри она выглядела, как самый настоящий бомжатник. Несколько сломанных стульев, присесть на которые действительно было весьма затруднительно, ни одной кровати, лишь несколько лежанок из вонючего тряпья, один трехногий стол и почему–то очень много битого кирпича. Обойдя все пять комнат, братья не обнаружили ничего интересного.
— Нечто подобное, господа, я наблюдал в брошенных русских деревнях, — мечтательно промолвил Сиверцев. — Там тоже вот так посмотришь — нет никого, а потом из–за печки выскакивает какой–то мутный тип и зачем–то пытается тебя прирезать.
— Здесь не прирежут, — в тон Андрею сказал Милош. — Печки нет, прятаться негде, — черногорец уже нашел четвертую ножку от стола и пытался её приладить.
— Поскольку любезным братьям здесь понравилось, можно располагаться на постой, — резюмировал Морунген.
***Поужинали консервированными бобами, дружно помолились перед иконой Божьей Матери — к стене кнопками была прикреплена журнальная репродукция. Потом разделили вонючее тряпье из двух лежанок на три равные части, легли и тут же заснули.
Посреди ночи Сиверцев вскочил, как будто от удара током, выхватил кинжал и зачем–то ударил им в пол. Всё произошло мгновенно, рефлекторно, Андрей ничего не понял. Сидя в темноте на лежанке и медленно просыпаясь, он горько подумал: «Неужели нервы уже до того разбиты, что я по ночам хватаюсь за оружие… А если бы рядом лежал человек? Сейчас это был бы уже труп. Матерь Божия, прости меня, припадочного». Едва лишь он обратился к Владычице, как его тут же осенила мысль достать из рюкзака фонарик и посмотреть, во что он воткнул кинжал. На полу слабо извивалась пришпиленная кинжалом змея. Удар пришелся её точно в голову. Змея была средних размеров, а головка у неё совсем маленькая, если бы при свете дня он попытался нанести такого рода прицельный удар, то вряд ли бы попал.
У Сиверцева потекли слезы благодарности, он посмотрел на стену, туда, где в темноте угадывалась икона. И в этот момент через выбитое окно в комнату проник луч лунного света, в точности упавший на икону. Луч был очень яркий, так, во всяком случае, казалось в кромешной темноте. Ещё ему показалось, что Богоматерь на иконе тихо улыбается. «Есть ли лучшая лампада, чем луна?» — так же тихо улыбаясь, подумал Андрей, и, встав перед иконой, долго молился. К утру он не помнил ни одно слова из тех, с какими обращался к Пресвятой Богородице — благодарил, просил вразумления, каялся, плакал детскими слезами облегчения. Казалось, что с этими слезами из души выходит вся чернота, какая скопилась там за несколько десятилетий.
Потом вышел на улицу и посмотрел в небо. Звезды показались ему в несколько раз крупнее, чем обычно. И они были не просто крупными, а близкими, теплыми, родными, словно всё небо наполнилось друзьями. Ласковый ветерок высушил щеки, мирная лампада луны освещала теперь весь мир. Или икону мира. Совершенно умиротворенный Сиверцев вернулся в комнату и лег на тряпье, которое теперь, казалось, издавало чудное благоухание.
***Поутру братья так же дружно помолились и отдали дань своей бобовой диете. Только тогда Милош заметил пришпиленную к полу, уже не шевелившуюся змею.
— Маршал ночью немножко воевал?
— Матерь Божья моими руками поразила ползучего гада.
Сиверцев рассказал всё, как было. Братья, блаженно улыбаясь, покачали головами, сказать тут было не чего, но все трое почувствовали, что их путь благословлен.
— Ну и что же мы теперь будем делать, братья вы мои заблудшие? — иронично вопросил Морунген. — Оборвалась единственная ниточка, которая должна была привести к монаху Иоанну. Искать на Афоне сиромаха, это всё равно, что просто так бродить по Святой Горе взад–вперед пока не надоест.
— Нет, он не пошел бы в сиромахи, я чувствую это. Он на Каруле, — сказал Андрей.
— Мессир представляет, что такое Каруля? «Ласточкины гнезда» в отвесной скале. Чтобы все облазить, жизни не хватит, потому что там даже жизнь профессионального альпиниста может оказаться весьма непродолжительной. Уж лучше искать сиромаха, проживем, по крайней мере, подольше, — хохотнул Морунген.
— Если бы мы имели задачу прожить подольше, мы никогда не поддержали бы вашу авантюру, Георгий Владимирович, — вполне благодушно заключил Сиверцев.
— Должен быть след, братья, — глубокомысленно изрек Милош. — Поскольку Владычица нас благословила, Она обязательно даст нам след. Мы вчера с устатку келью особо не осматривали, так что теперь давайте с молитвой всё хорошенько прошерстим.
Осмотр кельи дал результат на удивление быстро. На расстоянии сантиметров двадцати от пола Сиверцев обнаружил пришпиленную кнопками к стене черно–белую фотографию, видимо, когда–то прямо под ней была лежанка. Снимок оказался на удивление качественным, четким. Это была Каруля, сфотографированная с моря, точнее — конкретная её часть. На фотографии была обведена синей шариковой ручкой небольшая черная точка — явно вход в пещеру.
— Спасибо, Владычица, — улыбнулся Сиверцев.
— Ну что ж, братья, в путь, — по–деловому заключил Морунген. — Только кинжал не забудьте, господин маршал. Змею можете оставить здесь.
***Кто видел, как мухи ползают по стене, тот должен научиться им подражать, если хочет куда–нибудь попасть на Каруле. Здесь никто не пытался облегчить путешественникам дороги, напротив, отшельники Карули не имели никакого интереса в том, чтобы к ним было легко попасть. Вдоль тропинок, порою не шире человеческой стопы, были натянуты ржавые стальные цепи, без которых здесь никто не смог бы пробраться. Эти цепи порою выглядели очень не надежными, и каждый шаг, таким образом, мог стать последним в жизни.
Милош вырос в горах, Андрей очень любил горы, ну а Морунген, это был просто Морунген, так что парение над пропастью их не пугало. Проблема была в том, что они не знали, куда ползти. Фотография Карули, сделанная с моря, отнюдь не проясняла вопроса о том, как к этой точке подобраться с берега. Они прикидывали, рассчитывали, предполагали и планировали, но всё–таки пришли к выводу, что ползти придется почти наугад.
За несколько часов перемещений почти по воздуху, все трое не только смертельно устали, но и оказались на грани нервного истощения. Всё–таки они привыкли к несколько иным путешествиям по несколько иным горам. Поэтому, выбравшись на небольшую ровную площадку, братья не сомневались, что проведут здесь достаточно времени и не скоро двинутся вперед, и к вопросу о том, где он, этот «перед» подойдут вдумчиво и неторопливо.
Присели в тени, прислонившись в скале, и не думали пока ни о чем, кроме отдыха, но тут перед ними не весть откуда появился монах в линялом штопанном подряснике. Иронично улыбнувшись, он что–то сказал на незнакомом, кажется, греческом, языке.
— Георгий Владимирович, вы вроде знаете греческий? Не в курсе, что он говорит? — спросил Сиверцев.
— Он говорит примерно следующее: «Хотели увидеть живого отшельника? Увидели? Ползите обратно».
— Переведите ему, что мы дали обет увидеть не меньше дюжины живых отшельников, так что мы ещё долго будем ползать по Каруле.
Услышав слова Андрея и не дождавшись перевода, отшельник расхохотался громко, грубо и жизнерадостно.
— Хорошо шутишь, — сказал он на неподражаемо исковерканном русском. — Кто сюда пробрался — редко шутят. Вы сильные, — он помолчал немного и неожиданно спросил: — У вас еда есть?
— Если вы изволите кушать консервированные бобы, то мы будем рады с вами поделиться.
Отшельник опять громко расхохотался и глубокомысленно заключил:
— Все полезно, что в рот полезло, — казалось, он много лет ждал случая блеснуть знанием русской поговорки.
Помолились и поели тут же в тенечке, к себе в пещеру отшельник не пригласил. Когда, насытившись бобами, вознесли благодарственные молитвы, Сиверцев просто спросил:
— Мы ищем монаха Иоанна, не подскажете, как к нему пробраться?
— Иоанн живет этажом выше, — отшельник показал пальцем вверх и опять громко расхохотался. — Если вам нужен этот Иоанн, а не другой. Или вам нужна дюжина Иоаннов?
— Лучше бы дюжина, чтобы выбрать нужного. Начнём с вашего соседа. А у вас на Каруле все такие весёлые? — осведомился Сиверцев.
— Только так, — торжественно провозгласил отшельник. — Каруля не любит грустных. Грустные в море падают, — на сей раз он воздержался от смеха и улыбнулся как раз очень грустно, неожиданно став серьёзным.
