Джей Уильямс - Пламя грядущего
– Все не так просто. Это религиозная секта. Сторонники Ричарда упорно настаивают, что ассасины ненавидели маркиза и уже давно замышляли убить его. Как бы то ни было, очень подозрительно, что это произошло именно теперь. Во-первых, маркиз пытался заключить с султаном, да прославится его имя, сепаратный договор о мире, а во-вторых, его только что избрали королем Иерусалима.
– Что? – изумленно воскликнул Дени. – Но по вердикту совета армии королем стал Ги де Лузиньян.
– О да, нам об этом хорошо известно. Но вот что случилось. Вскоре после вашего праздника Пасхи в Сирию прибыл настоятель аббатства Херефорд с письмами, извещавшими короля Ричарда, что его брат, эмир Джон, устранил канцлера, вынудил эмиров Англии отдать королевские замки и принести ему клятву верности. И что хуже всего, прибрал к рукам королевскую казну. Приор убеждал Ричарда возвратиться домой, ибо в противном случае, по словам настоятеля, он может потерять королевство. Ричард созвал совет и изложил суть дела. Члены свиты тотчас сказали, что необходимо избрать нового короля, достаточно могущественного, чтобы он мог возглавить ваше войско. Когда им предложили выбирать между Ги Лузиньянским и Конрадом Монферратским, большинство членов совета отдало предпочтение маркизу. Ричарду это, видимо, совсем не понравилось, однако он отправил группу посланников во главе с графом Анри Шампанским, дабы призвать маркиза для принятия короны Иерусалима. Моего достойного отца особенно позабавило, как твои соплеменники делят между собой и передают из рук в руки этот город, который находится в его власти и в котором, как ты знаешь, соберутся в Судный день все души мусульман, – сухо закончил он.
– Да, понимаю. Итак, прежде чем маркиз успел покинуть Тир, чтобы сделаться королем, его весьма своевременно убили, – промолвил Дени. – И теперь, я полагаю, корону имеет Ги де Лузиньян.
– Отнюдь нет. Вместо маркиза был избран граф Анри Шампанский. Он получил Тир, должен жениться на вдове маркиза и через нее унаследует королевство.
– Анри Шампанский – ну конечно! Весьма удобное решение. Я припоминаю, что когда в Акре король Франции отказался дать ему взаймы денег на содержание войска, Ричард щедро одарил его деньгами и продовольствием. С тех самых пор граф Анри служил под английским знаменем. А какова участь бедного Ги?
– Не такого уж бедного. Говорят, будто Ричард намерен сделать его правителем богатого острова Кипра.
Дени подскочил на месте, невольно ударив по струнам лютни.
– Великолепно! – вскричал он. – О, ему еще не было равных! Как он это делает? Монферрат, его враг и друг французского короля, мертв. Совет избрал королем графа Анри, племянника и союзника Ричарда. Ги Лузиньянского успокоили весьма действенным способом. Все послужило во благо Ричарду. Как сказали бы вы, неверные: «Так предопределил Бог».
Ал-Амин смотрел на него с тенью улыбки на губах.
– Следовательно, ты думаешь, что Ричард повелел убить маркиза?
– Никаких сомнений. Он вполне способен на что угодно, лишь бы добиться своей цели. Он – чудовище! Змея! Э… да, Господь свидетель, он король, не так ли?
– Разумеется, мы все восхищаемся им. Сам султан назвал его достойнейшим и сильнейшим из наших врагов, и среди нас нет ни одного эмира, который не трепетал бы перед ним.
– И теперь? Что будет теперь? – спросил Дени. – Ричард возвращается в Англию?
– Пока ничто не свидетельствует об этом. Напротив, он собирает свои войска и недавно двинулся в поход на нашу цитадель, крепость Эд-Дарун, которая стоит на пути к Иерусалиму. Мой отец считает, что ныне он поспешит закончить войну, перейдя в решительное наступление, или же, прилагая все усилия, заключит мирный договор. В общем, использует обе возможности. Салах ад-Дин начал созывать своих военачальников и готовиться к сражению. Мой отец приказал мне возглавить наших воинов и привести их в лагерь султана, поскольку сам он, как правитель, должен остаться здесь, в городе. – Он поднялся со скамьи. – Я вынужден идти, друг мой. Не знаю, когда вернусь. В мире нет ничего определенного… кроме, конечно, воли Бога.
Дени уставился на него. Ему никогда не приходило в голову, что такое может произойти. Он совершенно упустил из виду, что ал-Амину придется возвратиться на поле брани.
– Когда ты должен ехать? – поинтересовался он, вдруг обнаружив, что голос его дрожит и ему трудно говорить.
– Как только я сумею собрать обоз и привести в готовность своих воинов. Вероятно, дня через два-три.
Дени кивнул.
– И никакой поэзии, – промолвил ал-Амин и прикусил губу. – Что ж, мы хорошо провели вместе зиму. А с тобой остается Лейла и твой менестрель. Ты не будешь одинок.
– Нет.
– Возможно, война скоро закончится.
– Возможно, – сказал Дени. Он не решился продолжать. В тот момент он ненавидел Ричарда и Саладина, сарацина и христианина, Священную войну обеих сторон, все человечество с его непрерывными войнами, интриги и бедствия, которые означают всего лишь гибель дружбы. Невольно и неожиданно в его памяти всплыли строки песни, которую он однажды написал по приказу Ричарда, «соединив две противоположности в одно гармоническое целое»: Мила мне радость вешних дней, и свежих листьев, и цветов… – и дальше: Здесь гибель ходит по пятам, но лучше смерть, чем стыд и срам… Весенняя пора и битва, ростки новой жизни, пробивающиеся из земли, и люди, которые силятся вновь воткнуть друг друга в утоптанную землю. И все это вместе, по словам суфия, являлось частью единства Бога.
Наверное, так оно и было. Мед и соль, слезы и смех. В любом случае, какое ему до этого дело? Он не примет в том участия.
– Я буду ждать тебя, – пробормотал он, невольно протянув руку, чтобы похлопать ал-Амина по плечу. – Мне больше некуда идти.
«…Об этом поэте, Джарире, говорили, что от уколов его острой сатиры на коже его врагов появлялись кровоточащие язвы. И еще рассказывают, что жил однажды король, который не желал вознаграждать поэтов. Он объявил, что если кто-то предстанет перед ним с совершенно новыми стихами, тот получит столько денег, сколько весит бумага или что-либо иное, на чем будут записаны слова. Однако, если стихи окажутся известными, поэта изобьют и выбросят вон. А способ, каким король сохранял свою казну, был прост: он мог запомнить любое стихотворение, каким бы оно ни было, длинным, услышав всего один раз. И у него был мамелюк, который умел запоминать стихи, прослушав их дважды, и рабыня, которая их запоминала наизусть после третьего раза. Когда к нему являлся поэт и читал свое сочинение, король всегда говорил: „Это не ново! Я знаю его уже много лет“, – и продолжал стихи дальше слово в слово. „Более того, – обычно добавлял он, – у меня есть мамелюк, который тоже его знает“, – и мамелюк читал стихи наизусть, а вслед за ним – рабыня.
Но Джарир выступил пред королем с одой, изобиловавшей язвительными, резкими словами, слетавшими с языка подобно стрелам, а также преисполненной столь едкого остроумия, что, когда он закончил читать ее, король смеялся, вертелся на своем месте, сжимал виски и не смог ничего вспомнить. «Да будет так, – сказал король, признав поражение. – Дай мне список поэмы, чтобы я мог взвесить его и вознаградить тебя соответственно». И тогда Джарир приказал привести верблюда, к спине которого была привязана мраморная колонна, на которой он записал свою оду».
Лейла закончила чтение с улыбкой, а Дени лежал, откинувшись на подушки в алькове, и посмеивался. Лейла читала по-арабски, теперь она перешла на французский.
– Ты понимаешь его стихи, когда я читаю их тебе? – спросила она. – Тебе понятно каждое слово?
– Да, я понял все. И особенно те стихи: «Верни мне мое сердце, не ранив его». Он был великим мастером! «Я болен, я смертельно устал таить свою любовь…» Восхитительно!
Он поднял руку и ласково погладил ее по щеке кончиками пальцев, приподняв каштановый локон, колечком упавший на один глаз.
– Восхитительно, – повторил он. – Единственное, что делает тюрьму сносной, – это ты, моя дорогая.
– Тюрьму? – Когда она улыбалась, ее лицо менялось, становилось чуть шире в скулах и приобретало озорное выражение; от смеха ее глаза превратились в узкие щелочки. – Однако такой тюрьме могут позавидовать многие свободные люди. Найдется немало мусульман, которые назвали бы ее раем… «В садах наслаждения… распростершись на ложе, возлежат они там лицом к лицу; и прислуживают им бессмертные юноши с чашами и кувшинами, и кубком живительной влаги, и не знают они забот».
– Бог мой, да ты выучила почти весь Коран наизусть, верно? – воскликнул Дени. – Ты… постой, как бы это сказал ал-Амин? Воистину, ты подобна цветку лотоса; из уст твоих каплет жемчуг, и каждый взгляд твоих глаз опаляет меня, словно пламя. Ну как, ты довольна?
Она откинула назад свою головку и засмеялась.
