Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)
– заметил прусский дипломат Вегенер. Известны случаи, когда помещики были наказаны за неисполнение этого указа. Однако на Юге России, где до указа барщина ограничивалась двумя днями в неделю, он ухудшил положение крестьян.
Казенным крестьянам было дано самоуправление, по 15 десятин земли, сложено 7 миллионов недоимок, хлебная повинность, разорительная для крестьян, была заменена денежной из расчета 15 копеек за четверик хлеба.
«...Нельзя изобразить, – пишет Болотов, – какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве и сколько слез и вздохов благодарности выпущено из очей и сердец миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы оного были им обрадованы, и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю».
Чтобы сбить цену хлеба, император распорядился продавать хлеб по дешевым ценам из казенных хлебных магазейнов. Цена на хлеб сразу снизилась, но это был еще один удар по казне...
Из 36 миллионов русских, по словам Коцебу, по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это. А вот лишенные привилегий, те, кто имел повод ненавидеть его, – отлично все сознавали! Их мнения о Павле господствуют и по сей день! Будущий декабрист Поджио заметил:
«Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!»
«...ПАВЛУ НЕ БЫТЬ!»
АНГЛИЯ
Надо признать, что проводимые реформы никоим образом не рассчитаны на то, чтобы успокоить настроения в столице.
Лорд Витворт, посол АнглииСэра Чарльза Витворта, лучшего из слуг Его Величества короля Англии, не слишком-то беспокоил оборот, который принимали события в Санкт-Петербурге. Обладая безупречными манерами и репутацией, он был известен при дворе своими неограниченными финансовыми возможностями: Англия всегда готова была щедро платить тем, кто изъявлял желание поддерживать ее могущество в мире. Все, кто был ему нужен при российском дворе, – все были куплены и служили интересам Лондона. Но сейчас, в середине 1799 года, и подкупать никого особенно не надобно было: Витворт с интересом следил за развитием событий, платя лишь за информацию. Порой ему, напротив, приходилось охлаждать иные горячие российские головы, умышлявшие на императора, армию свою во главе с Суворовым, на чем горячо настаивал сам Питт, пославшего в Альпы.
Но, окорачивая зарвавшихся энтузиастов-аристократов, Витворт знал: энергия их в урочный час может пригодиться Альбиону. Шутка ли – несколько придворных партий искали ни более ни менее как смерти императора российского, полагая непозволительным и унизительным его отношение к дворянству. Молодые, но уж в чинах знатных дворяне, во главе с двадцативосьмилетним Никитой Петровичем Паниным (племянником в Бозе почившего Никиты Ивановича Панина, воспитателя Павла), составляли одну партию. Сей блестящий молодой человек был далеко не последней спицей в колеснице империи: Павел, по нежной привязанности к семье Паниных, меньше чем через год после своего восшествия на престол, в 1797 году, назначил Никиту-младшего, с которым они вместе воспитывались в детстве и германофилия которого была ему известна, послом России в Берлине. Панин пытался вовлечь Пруссию в антифранцузскую коалицию, но, не успев в том, дело сие оставил. Тем не менее в 1799 году он стал вице-канцлером империи.
Другая партия, из потемкинских «орлов» состоявшая, группировалась вкруг адмирала Мигеля де Рибаса103*Того самого, чье имя получила улица в Одессе*. Возмущенный тем, что Ростопчин, наводя порядок в делах при новом режиме, обнаружил его лихоимства и сообщил о них императору, сей неаполитанец наиболее удобными средствами для ликвидации царя полагал яд и кинжал; не возражал он и против того, чтобы лодка с императором невзначай перевернулась и утонула в Неве.
На стороне заговорщиков был и Виктор Кочубей, правнук известного по «делу Мазепы» Василия Кочубея, – сначала камер-юнкер при дворе Екатерины II, затем чрезвычайный посланник в Константинополе и – с 1792 года – граф, вице-канцлер при дворе Павла I, близко связанный с царевичем Александром.
«В Санкт-Петербурге тюрьмы переполнены. Всеми овладела черная меланхолия. Никто и не знает больше, что такое развлечения. Оплакивать родственника – преступление. Приходить в гости к несчастному другу – значит вызвать ненависть властей. Все испытывают невообразимые страдания»,
– писал он своему другу, российскому послу в Англии Воронцову, еще одному стороннику радикальных мер в отношении императора.
Заговорщики собирались у Ольги Жеребцовой.
ОЛЬГА ЖЕРЕБЦОВА
Лопухин, сестра которого была замужем за сыном Ольги Александровны Жеребцовой, утвердительно говорил, что Жеребцова (любовница высланного Павлом I английского посла Уинтворта), получила из Англии уже после кончины Павла 2 миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе.
Е.С. Шумигорский. Император Павел IКрасавица сестра Платона и Валериана Зубовых ненавидела Павла I, который держал в изгнании ее братьев. Но паче ненависти была любовь к роскоши, и многие догадывались, что та роскошь, в которой живет это прелестное создание, оплачена английским золотом. Худенькая Арабелла Коуп, супруга сэра Чарльза Витворта, знала, что все дипломаты, для достижения целей своих, имели любовные связи в странах пребывания, – и в претензию к супругу по этому поводу не входила.
Ольга Александровна, владелица богатейших поместий Демидова с ловкостью фокусника жонглировала английскими гинеями. В них она видела возможность вернуть братьев – и отомстить Павлу за их изгнание. На вечерах у прелестной авантюристки сверкали люстры и лилось рекой шампанское, в ее гостиных собиралось самое модное петербургское общество. Генералы и дипломаты за бокалами дорогого французского вина вели беседы о новом повороте в политике царя.
Эти вечера украшали княгиня Доротея Ливен, графиня Головина и другие гранд-дамы. Здесь же встречались фон дер Пален, Никита Панин, адмирал де Рибас. Вино им подавала сама Ольга Жеребцова.
Однако не многие из собиравшихся здесь высоких чинов внушали сэру Витворту настоящее уважение. Весь пар у заговорщиков уходил в разговоры, и чтобы не развалился заговор, как карточный домик, нужен был ответственный человек, известный своей честностью, который занимал бы высокий военный или гражданский пост. Наибольшее уважение серьезностью и основательным подходом к делу внушал ему Петер фон дер Пален.
До самой весны 1800 года английский дипломат, ни в разговорах, ни в переписке, не проронил ни единого слова против государя, гостем которого был. А в конце мая 1800 года и вовсе был отозван в Лондон.
ПЕТЕР ФОН ДЕР ПАЛЕН
Уведомившись о всемилостивейшем помещении на высочайшей службе, прошу удостоить принять подобострастное приношение живейшей благодарности и купно всепреданнейшего уверения, что жизнь свою по гроб посвящаю с радостью высочайшей службе и для того перед лицом Государя повергаю себя к освященным стопам Вашего Величества
Фон Пален – Павлу I. 1 октября 1797 годаQuos vult perdere – dementat104*Кого [Господь] захочет погубить – лишает разума (франц.)*.
ПословицаСтанислав Август Понятовский пережил свою любовницу Екатерину II на два года. В феврале 1797 года Павел I пригласил его в Петербург. Его должны были, по приказу Павла, торжественно встретить в Риге, устроить королевский пир. Но Понятовский запоздал... И дворяне, уже оценившие деятельность Павла, продемонстрировали ему свое отношение. Пир дали опальному Платону Зубову, бывшему в городе проездом! Это значило, что дворянство объявило Павлу войну.
Принял бы Павел вызов, если бы знал, что это вызов? Скорее всего, да. Но он не придал эпизоду особого значения. Разжаловал губернатора Курляндии – и все. И забыл об этом.
Но ничего не забыл гордый и беспощадный с обидчиками, волевой и подобострастный одновременно граф Петер фон дер Пален, теперь уже бывший губернатор.
***
Людей надо либо жаловать, либо убивать. Середины для государя нет.
Н. МакиавеллиПален, мелкий курляндский барон, был девятью годами старше императора и еще молодым поступил на службу в конную гвардию. Корнет в 1760 году, он отличился во время прусской кампании, откуда вернулся капитаном. Он был ранен при взятии Бендер в 1770 году. В 1787 году императрица подарила ему замок Экау в Курляндии. За несколько месяцев до кончины государыни его назначили губернатором Курляндии. Роковое чествование попавшего в опалу Зубова оборвало его карьеру.
