Вальтер Скотт - Карл Смелый
Артур, желая несколько подробнее узнать об этом короле, о котором ему было известно только по слухам, легко склонил словоохотливого провансальца к разговору о его старом короле. Тибо изобразил его справедливым, веселым и кротким, любящим охоту и турниры, а еще более поэзию и музыку; тратящим больше, чем он получает, на подарки приезжим рыцарям и певцам, которыми вечно переполнен его небольшой двор.
Таков был начертанный проводником портрет последнего монарха-трубадура; хотя он несколько преувеличил свои похвалы, но в изображении его было много истины.
Рожденный от королевской крови, Рене всю жизнь свою не мог достигнуть обладания тем, что ему принадлежало. Из королевств, на которые он имел право, у него не осталось ни одного, кроме графства Прованс, прелестной и миролюбивой области, но урезанной с одной стороны отошедшими к Франции участками за выданные ею суммы на собственные расходы короля, а с другой — сделанной Бургундии уступкой за выкуп короля Рене, когда он был взят в плен. В молодости своей он предпринимал многие войны, надеясь приобрести хотя часть земель, королем которых он еще считался, хотя только номинально.
Он не имел недостатка в храбрости, но счастье никогда не улыбалось его рыцарским подвигам, и, по-видимому, он наконец сам сознался в том, что удивляться военным подвигам и воспевать их не значит еще успевать в них. В самом деле, Рене был государь с очень посредственными способностями, страстно преданный изящным искусствам и одаренный добрым, веселым нравом, который не позволял ему сердиться на свою судьбу, но делал его счастливым в таких обстоятельствах, в которых другой государь, имеющий более пылкие чувства, умер бы с отчаяния. Этот беспечный, легкомысленный и веселый характер, предохранив Рене от страстей, наполняющих огорчениями нашу жизнь и часто сокращающих ее, довел его до здоровой, веселой старости.
Даже семейные потери, часто сражающие тех, которые равнодушно переносят прочие удары судьбы, не произвели сильного впечатления на этого старого монарха. Многие из детей его умерли в юности; Рене не принял этого к сердцу. Брак дочери его Маргариты с могущественным Генрихом, королем английским, был сочтен превышающим все, чего мог ожидать король трубадуров. Но впоследствии, вместо того чтобы приобрести от этого союза какие-либо выгоды, Рене запутался в бедствиях своей дочери и неоднократно был принужден лишать себя последнего, чтобы выкупать ее. Может быть, в глубине души старый король не столько еще терпел от этих бед, как от необходимости принять Маргариту к своему двору и в свое семейство. Пылая гневом при воспоминании о понесенных ею потерях, оплакивая похищенных у ней друзей и королевство, гордая и пылкая принцесса эта не могла ужиться с самым веселым и самым беспечным из государей, привычки которого она презирала и которому не могла простить легкомыслия. Горькие воспоминания, которым она предавалась, тяготили старого короля, хотя и не могли лишить его веселости и спокойствия духа.
Другое несчастье еще более угнетало его. Иоланда, его дочь от первой жены Изабеллы, передала полученное ею от матери право на герцогство Лотарингское сыну своему Ферранду графу де Водемону, умному и храброму молодому человеку. Но в это самое время герцог Бургундский вторгся в это богатое герцогство и завладел им как наследством, принадлежащим ему по мужской линии. В довершение всего в то самое время, когда этот престарелый король видел, с одной стороны, свергнутую с престола дочь свою в безнадежном отчаянии, а с другой — лишенного наследия внука, он узнал, что племянник его Людовик, король французский, и двоюродный брат его, герцог Бургундский, тайно спорят между собой о том, кому из них достанется небольшая частичка Прованса, которой он еще владел, и что одна только взаимная их зависть мешает им совершенно отнять у него остальные его владения. Однако, несмотря на все эти несчастья, Рене давал пиры, плясал, пел, сочинял стихи, занимался живописью, придумывал празднества и старался, по возможности, поддержать хотя бы внешнее веселье своих подданных, если не мог прочнее обеспечить их благосостояние; поэтому подданные иначе не называли его как добрым королем Рене, титул, который и теперь еще приписывают ему и на который он имеет неоспоримое право если не по умственным, то по сердечным своим качествам.
Между тем как проводник говорил Артуру все эти подробности о короле Рене, они вступили во владения этого веселого монарха. Это было в глубокую осень, когда юго-западные области Франции представляются не особенно привлекательными. Оливковые деревья, которыми изобилует эта страна, блекнут и засыхают, и так как цвет их листьев похож на спаленную зноем почву, то они придают унылый и бесплодный вид всей окрестности. В гористых и лесных местах попадались, однако, более оживленные картины с зеленеющими деревьями, ласкающими взор даже в это мертвое время года. Вообще вся страна заключала в себе нечто особенное.
Путешественники на каждом шагу встречали разные признаки странных свойств короля. Прованс, в который римская цивилизация проникла гораздо ранее, нежели во всю остальную Галлию, и долго бывший местопребыванием греческих поселенцев, основавших Марсель, изобилует великолепными памятниками древнего зодчества, более нежели какая-либо иная страна Европы, за исключением, разумеется, Италии и Греции. Любовь короля Рене к изящному внушила ему желание сохранить и поддержать эти достопамятности. Если где-нибудь существовали еще триумфальные ворота или какой-либо древний храм, то принимались всевозможные меры, чтобы, по крайней мере, замедлить разрушение их. Стоял ли где мраморный фонтан, посвященный суеверием какой-нибудь уединенной наяде, он был обсажен оливковыми, миндальными и апельсинными деревьями, бассейн его исправляли и приводили в надлежащий вид. Огромные амфитеатры и исполинские колонны были предметом таких же попечений, доказывающих уважение короля Рене к изящным искусствам даже в те времена, которые назывались невежественными и варварскими. В нравах также заметна была перемена при въезде из Бургундии или из Лотарингии, где царствовала еще немецкая грубость, в пастушеские страны Прованса, где влияние прекрасного климата и звучного языка, со всеобщей склонностью к музыке и поэзии, ввели в нравы просвещение.
Пастух выгонял овец своих, напевая какую-нибудь любовную балладу, сочиненную красноречивым трубадуром, и стадо его, казалось, чувствовало прелесть музыки. Артур заметил еще, что провансальские овцы не были погоняемы пастухом, а в порядке следовали за ним и не прежде рассыпались по лугу щипать травку как, оборотись к ним лицом, пастух останавливался и, заиграв какую-нибудь песню, как будто подавал им сигнал пастись. Дорогой огромная его собака, которую овцы считали своей покровительницей, следовала за своим хозяином, расправя уши, словно затем, чтобы судить о красотах музыки, которую она нередко порицала своим вытьем, между тем как стадо молчанием своим изъявляло одобрение. В полдень число слушателей пастуха иногда увеличивалось приходом какой-нибудь красавицы, которая слушала свирель своего мужа или возлюбленного; иногда, присоединясь к нему, она пела одну из баллад, оставленных трубадурами. При вечерней прохладе пляска на зеленом лугу или пение у дверей хижины и умеренный ужин из плодов, сыра и хлеба, к которому приглашался странник, придавали новую прелесть очарованию и, казалось, делали Прованс Аркадией Франции.
Но что особенно странным показалось Артуру в этой мирной земле, так это то, что нигде не видно было солдат и вооруженных людей. В Англии никто не выходил из дому без лука, без меча и щита. Во Франции хлебопашец был вооружен, даже следуя за плугом. В Германии нельзя было проехать одной мили по большой дороге, чтобы не увидать облаков пыли, посреди которых нередко являлись развевающиеся перья и блестящие доспехи. Даже в Швейцарии поселянин, собираясь хотя бы только за две мили, никогда не отправлялся в путь, не взяв своего бердыша и меча. Но в Провансе все казалось миролюбивым, как будто бы гений музыки укротил все пылкие страсти. Время от времени путешественникам нашим попадался навстречу всадник, но с лирой, привязанной к седлу и показывающей ремесло трубадура, которому посвящали себя люди всех званий, и только небольшой, прицепленный к левому бедру охотничий нож, служивший более для украшения, чем для употребления, был его оружием.
— Мир, — сказал Артур, смотря вокруг себя, — вещь неоцененная, но он скоро может быть похищен у тех, чьи руки и сердце не готовы защищать его.
Вид старинного города Э, в котором имел свое пребывание двор короля Рене, рассеял мечты юного англичанина и напомнил о возложенном на него поручении.
Он спросил у Тибо, отправится ли он назад, благополучно проводив его до цели путешествия.
