Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова
— Ума своего у Настасьи нет?
— Немного, батюшка, как видно.
— А все Катерина Романовна! Замужнюю бабу за собой как девчонку таскать положила. Мужа в Россию отправила, а жену то балами баловала, то танцам всяким учила. К чему расставанье-то это? Вон Настасья и привыкла о хозяйстве не думать, денег не считать. На все матушка есть. Обо всем позаботится, обует, оденет, в люди вывезет. Того гляди, четвертый десяток разменяет, а ни дома своего, ни детей. Да где там! Болеть-то Катерина Романовна наша горазда, а чтоб вместо болезней да припадков всяких строгость к детям применить, нету ее — делами академическими занимается.
— Да ведь и впрямь огорчений у кузины немало.
— Каких же еще, позволь тебя спросить?
— Хоть бы с Павлом. Роман у него с замужней дамой — весь Петербург знает, а разговоры что, того гляди, в фавориты выйдет, никак не утихнут. Кузине это нож острый.
— Понять нетрудно — при ее-то гордыне!
— Рассказывала сама мне, как граф Самойлов Александр Николаевич, когда Павел был в Петербурге в отпуску, к ним в дом приехал. Сына не застал, решил мать навестить да при оказии приказ какой-то передать. Катерина Романовна на дыбы. Мол, то, что говорить собираетесь, одного князя Дашкова касается, а меня, мол, увольте. Знаю, мол, про ваши планы, мешать им, как императрицу слишком люблю, не стану, только если все по-вашему выйдет, у нового фаворита о единственной милости просить буду — тотчас и до конца дней моих за границу уехать.
— Не рано ли рассчитывать начала?
— Известно, рано. Да, может, и расчет у кузины. Дойдут слова ее до Потемкина или до самой императрицы, глядишь, они от Павла Михайловича и отступятся.
— Да почем знать, где его счастье. Дружит же Катерина Романовна с сестрицей, а про случай ее не поминает, и стыда в том для себя никакого не видит. Дочку ее в фрейлины вывела.
— Еще какой случай тут с ней, батюшка, приключился. Ездила Катерина Романовна в свите государыни в Финляндию, король шведский великую ей честь оказал — сам к ней с визитом приезжал, перстень со своим портретом подарил, а на перстне том два преогромных чистейшей воды бриллианта. Так кузина бриллианты вынуть велела и племяннице подарила, чтоб серьги новомодные сделала и в тех серьгах во дворце как фрейлина появилась.
— Видишь, видишь, а с сыном такой шум устраивает. Со стороны поглядеть — не иначе, ревность материнская.
— Может, и так, батюшка. Хороша, хороша кузина с императрицей, а не все промеж них ладно, как посмотрю.
— Дай только Бог, чтоб подольше нелады те на явь не выходили. Прибытку от того никому не будет.
— Как это складно все у вас выходит, княгиня. Почитать ведомости, только императрица да вы вдвоем вояж в Финляндию совершали!
— Не понимаю вашего намека, господин Ланской.
— Что ж тут понимать, в отчетах о вояже, кроме императрицы, одно ваше имя и мелькает, тогда как, коли память мне не изменяет, были там и граф Иван Чернышев, и обер-егермейстер Нарышкин, и статс-секретарь Безбородко, и граф Строганов, и Чертков, об управляющем Кабинетом господине Стрекалове да дежурных камергерах уж и не говорю.
— Ваши претензии вы должны обратить, господин Ланской, к князю Барятинскому. Он, как обер-гофмейстер, обязан был представлять все отчеты, и непременно за своей подписью. Все, где стояла его подпись, печаталось Академией немедленно и без поправок. Я же тем более к протоколам этим отношения не имела.
— Это при вашем таланте во все вмешиваться и всему задавать тон?
— Надеюсь, я вмешиваюсь только в то, что составляет мои служебные обязанности. У вас нет никаких прямых обязанностей, господин Ланской, и поэтому вы так воспринимаете мою деятельность.
— Мои занятия меньше всего касаются вас, княгиня. И если откровенно говорить, просто смешно говорить о служебных обязанностях женщины, берущейся руководить академиками. Что вы понимаете в их трудах!
— Этот вопрос я решала и буду решать только с самой императрицей, настоявшей на моем назначении.
— Вот именно! Вы любите решать все вопросы один на один с императрицей, внушая государыне ваши тщеславные и нелепые замыслы, вроде отчетов, где только ваша персона оказывается достойной всеобщего внимания. Вам нужно, чтобы весь свет знал о вашей близости к государыне!
— Знаете что, милостивый государь, как ни велика честь обедать с государыней — и я ее ценю по достоинству, — но она меня не удивляет, так как я пользовалась ею со своих младенческих лет. Как крестница покойной императрицы Елизаветы Петровны, я сиживала у нее на коленях во время обедов, а когда подросла, мой стул стоял возле ее кресла. Государыня навещала наш дом каждую неделю, и потому вряд ли бы я стала печатать в газетах о преимуществе, которым пользуюсь от рождения и по рождению.
— Каково бы ни было ваше преимущество по рождению, княгиня, вы не упускаете случая подчеркнуть вашу нынешнюю близость к монархине скорее всего потому, что слишком много особ обладает тем же преимуществом, а может быть, и большим.
— Вы забываетесь, граф!
— В чем же? И уж если вы применили наконец мой титул, то должен вам напомнить, насколько он старше того, которым располагал ваш отец. Ланские в шестнадцатом веке выехали из Польши, уже имея этот титул, что же касается Воронцовых, то, если мне не изменяет память, ему едва исполнилось сорок лет.
— В нашем разговоре нам незачем касаться заслуг наших предков — пусть каждый пользуется заслуженным уважением и славой, если их в действительности приобрел, а не был простым носителем ничем не оправданного титула.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что человек, движимый только честностью и поставивший для себя целью служить государству, может на сегодняшний день пользоваться меньшим влиянием и славой при дворе, чем иные водяные пузыри, которые возникают у всех на глазах и так же легко лопаются. Переливающаяся в их поверхности радуга не что иное, как отражение чужого величия и блеска. Но вот и императрица. Думаю, вам пора остановиться в ваших нелепых претензиях, граф, и не ставить себя в глупое положение перед ее императорским величеством.
— О, об этом вы не беспокойтесь, княгиня! И не путайте вашего положения с моим — они несравнимы.
— И слава Богу!
Глава 16
Дела Российской Академии словесности
— Ваше величество, княгиня Катерина Романовна Дашкова настоятельно просит вашей аудиенции.
— Что там на этот раз? А впрочем, проси.
— Государыня, я понимаю, сколько несвоевременен мой визит…
— Вы не могли дождаться вечернего приема, княгиня?
— Я еще раз приношу свои глубочайшие извинения, ваше величество, но пересланная вами мне с лейб-курьером посылка повергла меня в совершенное изумление, и я сочла необходимым немедленно выяснить возникшее недоразумение.
— Какое именно? То, что на одном из вражеских шведских кораблей были обнаружены адресованные вам письмо и ящик? Как видите, я настолько доверяю вам, что не разрешила их вскрыть и распорядилась отправить адресату в нетронутом виде. Хотя, не скрою, испытала известное недоумение от подобной почты.
— Именно это и побудило меня беспокоить ваше величество. Я хочу, чтобы мое имя и репутация неизменно оставались вне подозрений. Мне достаточно и тех злопыхателей, с которыми я сталкиваюсь ежечасно.
— Короче, княгиня! Пожалуйста, короче!
— Я захватила с собой посылку, государыня. Вот письмо от Франклина из Америки и письмо герцога Зудерманландского, который, обнаружив посылку на одном из шведских кораблей, счел нужным переслать ее в Петербург адмиралу Грейгу. В свою очередь адмирал передал посылку в совет, который и представил ее вашему императорскому величеству.
— Что нужно от вас Франклину? Мне кажется, все его заслуги, если их можно назвать заслугами, в борьбе с рабовладением. Не эти ли идеи стали близкими и вам, княгиня?
— О нет, государыня!
— Тогда что же? Насколько я понимаю, именно деятельность господина Франклина способствовала отъединению заокеанских колоний от британской короны.
— Ваше величество, Бенжамин Франклин сначала делал все возможное, чтобы избежать подобного разъединения. Он предупреждал о подобной возможности британское правительство, и остается сожалеть, что никто не прислушался к его словам.
— На каких условиях?
— На условиях представительства колоний в британском парламенте. Это представительство должно было быть достаточно весомым, а для его осуществления требовалось отменить постановления, стесняющие торговлю и промышленность американских владений.
— Для меня новость, что вы так подробно интересовались деятельностью господина Франклина.
— Но, государыня, я состою членом Филадельфийского философского общества, и хотя бы по одному тому должна быть осведомлена об американских делах. Разрешите вам очень коротко напомнить о жизни и деятельности Франклина. Это не займет много времени, но опыт подобных людей заслуживает того, чтобы о них знали просвещенные монархи.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
