Николай Задорнов - Хэда
– Куча распоряжений! Из Камчатки идут к нам в Де-Кастри на судах семьи всех офицеров, попов и чиновников, также казаков и матросов. Триста женщин с детьми! А про войска генерал-губернатор не пишет ни слова. В чем дело? Как это понять, Александр Иванович, несравненный мой? Значит, Петропавловск решили оставить...
– Я ничего не знаю и ничего не могу ответить на подобные вопросы! – ответил Петров.
Невельской уже не слушал его. Он опять читал, то вслух, то молча.
– Как я и говорил, придется вам, Александр Иванович, немедленно приступить к постройке батареи на косе, у входа в затон, на случай прихода врага с моря.
– Помилуйте, ваше превосходительство, я же говорил, что не только никогда не строил, но и не видел никогда батареи. Увольте меня от этого. Я понятия не имею о батареях. Если я построил дома, казармы, бани и причал, то я занимался этим здесь все три года и до сих пор не жаловался. Но я не имею ни малейшего понятия, как строить батареи.
– Это ничего не значит. Я сам не имею никакого понятия о батареях. Но я уверен, что у вас батарея будет выстроена не хуже других. Мне придется идти за триста верст вверх по реке до нашего Мариинского поста, а оттуда перевалом, горой по тропе в бухту Де-Кастри встречать всех, кто прибудет на судах из Камчатки. Я пойду на «Надежде». Отдайте приказ второй роте палладских матросов с боцманом Шабалиным начинать выкалывать пароходы, выводить их на воду. И сразу будем подымать пары. Пошлите за офицерами и за боцманом Шабалиным.
После военного совета Невельской пошел с Петровым на берег. Под обрывом выл ветер. Спустились вниз по деревянной лестнице. Невельской открыл дверь в землянку.
Гольд Савоська, как теперь звали Чумбоку, жил в казарме, ловил рыбу для офицерского стола. Замерзая, он уходил в землянку, вырытую в береге, топил железную печь, курил и грелся.
– Как только река очистится, я иду на пароходе вверх в Мариинский пост, а оттуда перевалим горой в бухту Де-Кастри. Туда придут из Камчатки суда и на них женщины и дети. Пойдешь со мной.
Чумбока надел матросскую фуражку и вышел с адмиралом и Петровым. Он с тревогой посмотрел на стремительно мчавшуюся массу воды и льда.
Сели в дежурную шлюпку с гребцами в ушанках с кокардами, перешли заберег с мелкой шугой и, выйдя на становой лед, зашагали к пароходам...
К обеду Невельской сильно опоздал. Когда сел за стол, жена его, держа маленькую Ольгу на коленях, не отрывая глаз, читала письмо от сестры.
Дуняша подала разогретые щи.
– Послезавтра я пойду в Мариинск... Река к вечеру должна очиститься...
Екатерина Ивановна уложила дочь и ушла готовить дорожные вещи Геннадия Ивановича. Она знала, что и в какие сумки класть и что ему надевать на себя.
Екатерине Ивановне всегда казалось, что муж может быть убит, может утонуть, замерзнуть... Она ненавидела в такие минуты и море, и тайгу, этих бессмысленных, злобных, тупых в своем слепом могуществе противников любимого человека. Родной брат ее Коля уходит с мужем. Он – капитан «Надежды». Пойдет вместе с Геннадием... Амур – не море. Но опасности на нем не менее страшны. Она лишь смеет надеяться, что Амур будет милостив к ее мужу и не доставит ему тех страданий, которыми, как казалось ей, не мог пренебрегать ни один моряк, как бы ни был он привычен, опытен и закален. Она отлично помнила погружающийся в воду «Шелихов» и своего мужа на мостике, когда она в куче с матросами уплывала прочь от гибнущего судна.
Через некоторое время Екатерина Ивановна вышла и обняла мужа. «Опять разлука! Опять прощание!» – говорил ее грустный взгляд.
– Триста женщин с детьми! – воскликнула она.
Наутро Екатерина Ивановна провожала мужа и юного брата Николая – командира «Надежды».
– Каждую весну я одна... Ах, мой милый! – прощаясь на берегу, сказала она мужу. – Но мы с тобой еще будем счастливы!
...Стоя по бортам и на носу, матросы с шестами отталкивали тяжелые плавниковые лесины, проносившиеся время от времени по течению. Широкие, гладкие водяные поля шли навстречу пароходику.
Летели птицы.
По правому борту открылась в лесах протока, ведущая в заливное озеро. Тут хороший строевой лес. Протока промерена, годна для глубоководного порта, для швартовки больших кораблей у приглубокого берега, без постройки молов.
Сеет дождь, над волнами реки от гор одного берега до ската другого – сплошная туча, как мохнатый потолок, натянутый между черных стен.
Ели черны, а дальше пойдут леса дуба, пригодного на постройку кораблей. Найдена железная руда.
Невельской, живя на Петровской косе, сам мыл с матросами золото в речке Иски, чтобы покупать у знакомых американских китобоев муку и апельсины для детей.
На речках, впадающих в Амур, найден каменный уголь, или, как называют гиляки и гольды, «воронов камень». На Сахалине выходы каменного масла, то есть нефти, которой принадлежит будущее. А пласты отличного каменного угля выходят к самому берегу, удобно ломать и доставлять на корабли.
Вид реки в такой день грозный и угрюмый...
...Что такое гардемарин? Это кадет старших классов, плавающий на корабле как унтер-офицер. Ленивых и нерадивых гардемаринов полагалось строго проучивать. И не только лентяев! Невельского, бывало, посылали на бак через марс, даже через салинг. «Бегом!» Мчишься по вантам вверх по качающейся мачте на высоту, чтобы сразу же спуститься на палубу и явиться на бак. Вырабатывалась послушность, энергия, цепкость, умение немедленно исполнять приказание, бесстрашие.
Директор корпуса Крузенштерн был строг, холоден, требователен. Первым условием для воспитания морского офицера он полагал его дворянское происхождение, после этого дисциплина и порядок превыше всего.
– Геннадий Иванович! Лодка!
Матрос заметил гиляцкую плоскодонку с парусом. Течение и ветер быстро несли ее. Правят к пароходу. В лодке гиляки и казак. Видимо, нарочный.
– Штормтрап! – приказал капитан.
На борт поднялся казачий урядник.
«Что такое?» – подумал Невельской, взяв в руки конверт. Адресовано ему. Знакомый почерк. Николай Матвеевич? Чихачев? Боже мой! Где же?
Невельской быстро разорвал конверт.
Я так и знал! Сердце мое угадывало... Чихачев на бриге прибыл с Камчатки в Де-Кастри. Туда же идут «Аврора» и «Оливуца». Все наши суда...
Легли в дрейф. Невельской в каюте написал срочные распоряжения и с нарочным, на той же гиляцкой лодке, отправил в город.
«Я проведу «Аврору» в Амур! Для нее я открыл проход у мыса Лазарева. Я ждал ее, я ее спасу, свое судно, это суждено мне! Это предначертание свыше! Как тут не признаешься, что каждый моряк суеверен...»
...Фрегат «Аврора» под всеми парусами скользит по волнам Атлантического океана. Курс на Гибралтар. На вахте молодой лейтенант Невельской – старший офицер.
К подъему флага выстраиваются на палубе белоснежные ряды шестисот моряков. Старший офицер рапортует. Командует «Авророй» адмирал Лутковский, тут же адмирал Литке – воспитатель сына царя. В вахте Невельского служит четырнадцатилетний великий князь Константин. Он растет на этом корабле и плавает на нем из года в год. Так велено.
Теперь Константин – генерал-адмирал флота. Он уже составил новый Устав, как и желал.
Где лучше стоять и командовать вахтенному офицеру во время работы, на юте или на шканцах? Что важней на стоянке, рупор или зрительная труба? Сигнальные флаги синего и белого цвета в сумрачную погоду сливаются, каким же быть цветам сигналов?
Молодой лейтенант должен все знать и всем интересоваться. Он всегда держит голову высоко, чувствуя в себе знания и физическую силу к исполнению любого требования. Он не забыл, как бегал на бак через салинг!
Невельской и сейчас прям и строен, как в шеренге гардемаринов. Но голова его временами втянута в плечи, как у забайкальских казаков или у гиляков, живущих среди всяческих опасностей.
На «Авроре» шли непрерывные ученья, в Немецком море, в Бискайском заливе, в Средиземном. Не праздником были плавания между портами великих держав, где сыну царя оказывались почести.
На одном конце шеста – банник – щетка для прочистки пушечного ствола. На другом конце – прибойник для прессовки, прибойки заряда. Несколько раз провернешь банник, и устанут руки, даже у опытного матроса. Нужна сила и рост.
Но в заботах о команде и о корабле, в ученьях команды на парусном судне старой постройки, среди приемов, которые задавались великому князю в портах, молодой лейтенант успевал подумать о том, что он видел, изучал и узнавал. Новые марки стали. Новые пушки, гальванические мины. Цельноклепаные железные суда. С каждым новым изобретением обновлялась промышленность, иными стали транспорт, флот, вооружение. Новые открытия науки. «Мала слава – побить турок... Если бы других побить!» – сказал Нахимов после Синопского боя.
