Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
«Может быть или не хватило? И кто ходил за вином?.. Ты мне только не лги! Я друг ему, такой же, как ты. Нам, друзьям, надо знать правду! Иначе мы не сможем ему помочь»
«Я не лгу, — еще обиженнее сказал Котта. — Я говорю тебе: один раз он выходил за вином».
«По собственной инициативе?»
«Нет. Юлия попросила принести вино, которое было изготовлено в год рождения Постума. А Постум тут же затребовал, чтобы он принес также вино года рождения Юлии. Он сказал: “Мы их смешаем, наши вина, и выпьем за наших двух гениев”… Так мне Назон рассказывал…»
«Это было до того, как он читал стихи, или после?» — наседал я. «Какие стихи? Про стихи он не упоминал», — ответил мне Котта; судя по его удивленному взгляду, ответил искренне.
«И долго он пробыл в погребе?»
«Он не уточнял. Он лишь вскользь сообщил об этой странной просьбе — смешать два сорта вина… Ему было не до деталей. Ведь я его обвинял. А он оправдывался и говорил о той радости, которую он испытал, увидев вместе брата и сестру… Я же тебе об этом уже рассказывал!..»
XIII. Всё мне это поведав, Гней Эдий Вардий стал подводить итоги. Он их быстро подвел. Он сказал:
— Сколько времени Пелигн пробыл в погребе? Пользовался ли он при розыске вин услугами рабов или не пользовался? Что в это время делали пьяный и развратный Агриппа Постум и бабочка-Юлия… Сам себе представляй…Неважно, кто и в каких подробностях донес о случившемся Августу — соглядатаев и рассказчиков, как мы видели, вокруг было достаточно.
Лично для меня важны две вещи:
Первая. Август целых три месяца медлил с наказанием Пелигна и наказал его очень легко. Не сомневаюсь, что милостивая Ливия в очередной раз заступилась за Феликса и сделала всё, что было в ее силах.
А во-вторых, почти за год до этих событий Феликс написал и прислал мне восьмую книгу «Странствий Венеры», ту, в которой, напомню, речь идет о богине Смерти-в-Жизни и о ее сыне, Восьмом Амуре.
Узы его — те пленительно-нежные песни, которые он,
Сочинив, распевает, и ему подпевают Сирены.
Пламя его — вот оно пред тобой, пылающий факел
Гермеса,
Усыпляющий души живые и оживляющий души умерших…
То есть, он всё это задолго предвидел. И Постум, Младшая Юлия, Август были лишь исполнителями того, что ему было предначертано Венерой Фатой, у которой сами Мойры в служанках.
— Теперь, — продолжал Вардий, — он у себя, в Томах, сочиняет «тристии» и «письма с Понта», в которых проклинает себя за «оплошность» и «глупость», жалуется на свое злосчастие и одиночество, винится и оправдывается перед Августом и просит его о прощении и смягчении приговора. Но всё это, юный мой друг, одна лишь поэзия. Он теперь во власти амура-Элизия. Что ему делать в Риме? Ему место на краю света, где вода превращается в лед, где луна ярче солнца, где жизнь так тесно соприкасается со смертью, что почти не видно границы. Он этот мир, который не мир, и эту жизнь, которая на жизнь не похожа, теперь воспевает в своих скорбных элегиях. И любит, любит так, как никому из нас любить не дано… Поверь мне. Я слишком хорошо его знаю. Я его самый близкий и преданный друг. Я ему жизнь свою посвятил!
Так мне, Луцию Понтию Пилату, говорил мой наставник и благодетель, Гней Эдий Вардий Тутикан.
Свасория двадцать девятая. Потестат
Пора заканчивать эти воспоминания, в которых я будто тебя, а на самом деле себя самого убеждаю… В чем?.. Пора их заканчивать, эти свасории. Потому что вот-вот придет человек, которого я жду целый день. Я не могу лечь спать, пока он мне не доложит.
Я не назову тебе его имени. Это совершенно исключено! Я и профессию его не укажу. Даже тебе, мой дорогой Луций. Ибо даже когда я сам о нем думаю, я в мыслях своих не называю его по имени, а говорю себе: «этот человек», «этому человеку».
Скажу лишь, что ремесло у него очень удобное для нашего дела. С одной стороны, он в любое время суток может ко мне войти, никто его не остановит. А с другой стороны, никто не удивится, что он ко мне вошел, никто не уделит этому визиту особого внимания, даже Корнелий Максим, начальник моей охраны. А с третьей стороны, я могу послать его куда угодно, потому что он не проживает в претории, во дворце Ирода Великого, он, когда ему надо, уходит, когда надо, приходит. Он сам по себе. Он никому не подчиняется. Даже мне. Но…сколько у нас еще осталось сторон? всего одна?., с четвертой стороны, он всегда выполняет мои поручения, и самые щепетильные, самые секретные я именно ему поручаю. Потому что этот человек меня никому не выдаст. Ему просто незачем и некому меня выдавать.
Догадался, что за профессия может быть у этого человека?…Ну, так я тебе подскажу: это дух, а не человек. Он — призрак… Я, конечно, шучу…
Но он пока не пришел. И можно еще немного повоспоминать.
На чем мы остановились?
I. О Феликсе, влюбленном в Юлию Младшую, о его внезапной ссылке, Вардий мне в несколько приемов рассказывал в июне и июле… Напомню тебе год. Консулами тогда были Секст Апулей и Секст Помпей… Как видишь, Помпей славно выслужился перед сильными мира сего: вслед за изгнанием Юлии и высылкой Пелигна он получил пост наместника во Фракии, а через пять лет стал консулом… Стало быть, в консульство двух Секстов и, как ты любишь исчислять, в семьсот шестьдесят седьмом году от основания Города… Ты, конечно же, помнишь, что произошло в четырнадцатый день перед сентябрьскими календами?.. Да, нас всех покинул и из полубогов стал богом Гай Юлий Цезарь Октавиан Август.
Не буду вспоминать об этом скорбном событии. О нем столько говорили и до сих пор говорят, и почти все наши историки описали, публикуя свои сочинения или скрывая их, что называется, за семью замками. И если я сейчас начну вспоминать, то, как со мной водится, быстро увлекусь и стану анализировать различные версии его смерти, или гибели, или… Особенно в свете последних событий… Вот видишь, уже почти начал…
Скажу о другом: к нам в Новиодун вести из Рима доходили обычно за пятнадцать, за двадцать дней. А тут пришли всего за четыре дня! И вот каким образом: в десятый день до сентябрьских календ Гней Эдий Вардий пригласил к себе двух городских дуумвиров и других влиятельных людей города и, когда они все собрались, с трудом сдерживая рыдания, но пустив по своим круглым щечкам две крупные и медленные слезы, сообщил о кончине Августа, а потом, стряхнув слезы с лица и благодарно вздохнув, объявил, что принцепсом сената стал Гай Юлий Цезарь Тиберий Клавдий Нерон, наследник божественного Августа и сын добродетельной Ливии.
На следующий день в нашем городском храме утром совершена была тризна по усопшему Цезарю, а вечером были принесены жертвы и воспеты гимны Юпитеру и всем великим богам, дабы они даровали благоденствие Римскому государству, здоровье и благополучие принцепсу Тиберию и матери его Ливии, вдове нового бога.
А еще через день Вардий уехал из Новиодуна, но не на юг, в сторону Рима, а на север, по направлению к Германии.
II. Гней Эдий отсутствовал до октябрьских нон, то есть почти полтора месяца. Так что известия о двух других смертях — гибели Агриппы Постума на Планазии и кончине Юлии Старшей в Регии — достигли нас в его отсутствие.
Юлии тогда был пятьдесят один год, Агриппе — двадцать четыре.
Разного рода слухи почти тут же поползли — много людей тогда двигалось через Лусонну в Германию, и некоторые из них заворачивали к нам в Новиодун… Но мы ведь договорились: я не вспоминаю и не комментирую. А ты, Луций Сенека, мудрейший из римлян, и без меня всё прекрасно знаешь.
III. Гней Эдий Вардий, как я уже говорил, вернулся в Новиодун в октябрьские ноны. И на следующий день вызвал меня к себе.
О своей поездке в Германию он мне ничего не рассказывал. Сказал лишь, что путешествовал по Рейну, на корабле и в некоторых местах на лошади. И тут же перешел к моей персоне:
— Как ты знаешь, у меня нет детей. А ты мне — как сын… Скажу более: после того, как я надел на тебя взрослую тогу, я тайно от тебя навестил твою мать и сообщил ей о своем желании тебя усыновить. Она онемела. Я решил, что от радости и от благодарности. Но она, когда онемение у нее прошло, сказала: «Нет, это невозможно». Я стал ее успокаивать. Вернее, я думал, что я ее успокаиваю. Я объяснял ей, что человек я весьма влиятельный, что мне ничуть не повредит, если я усыновлю сына «предателя Отечества», что, сделав тебя своим приемным сыном, я тем самым сниму с тебя тот позор, который ты на себе носишь, верну тебе гражданские права, ну, и так далее. Она меня очень внимательно слушала и даже кивала в ответ головой. А когда я закончил, снова произнесла: «Нет. Это невозможно». — «Почему?» — удивился я. «Потому что отец его герой, а не предатель», — ответила она, твоя Лусена. «Герой. Конечно, герой. — Я снова стал ее успокаивать. — Но он ведь погиб. А мальчику твоему нужен отец. У нас, в Риме, процедура усыновления часто используется, в том числе и при живых отцах»…Знаешь, что она мне ответила? Она сказала: «Я не римлянка по рождению. У нас в Тартессии, где я родилась, отцов не меняют. Ни живых, ни тем более мертвых. Отцов боги дают, а не ваши подлые законы»…
