Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич

Последние слова Семен сказал довольно громко, то есть уже совсем неосторожно. А слова эти были весьма не простые! Тут даже вся вишневая, если этому верить, настойка из Ивана сразу улетучилась. И он уже сидел как будто совсем трезвый — и молча смотрел на Семена. Семен тоже молчал. Иван вдруг захотел спросить, о ком это сказал Семен, но не решился. Они же были не в глухом лесу! А они были в Петерштадте, в офицерском доме, правда, в самом конце коридора и ночью. Но все равно они же были не мальчишки, и поэтому теперь молчали.

Но и долго молчать тоже глупо. Тогда Семен как будто ни в чем не бывало усмехнулся и опять громко сказал:

— А что, Иван, еще нальем? За поход! На Фредерикуса!

Иван кивнул. Семен налил, и они, звонко чокнувшись, выпили. После сразу начали закусывать, и Семен тут же, с полным ртом, заговорил:

— Вот такие тут дела, Иван. Гадкие люди, то бишь всякие грязные канальи, дошли до того, что стали Елизавету Романовну Воронцову, дочь благороднейших родителей и камер-фрейлину ея императорского величества Екатерины Алексеевны, именовать Трактирщицей. Какая низость! — гневно сказал он и тут же подмигнул. После спросил: — Ты ее видел? Нет? А зря! Это же очень, как это сказать, дама внушительная. Это не твоя Анюта. Это же вот так, — и он широко развел руки. — И так! — и он показал вверх, и тоже на сколько хватило руки. — Ну, и все остальное тоже очень величественно. Но люди злы, Иван! Люди начинают завидовать чужому счастью — и сразу начинают распускать всякие грязные слухи. Вот так и тут. Вначале трепали про то, что она трактирщица. Это значит, что дед ее, Иван Сурмин, держал трактир. Ну и что? Они что, сами никогда в трактир не ходили? Еще как! И, значит, ничего дурного в этом месте нет. Тогда они стали донимать ее иначе — стали уже про нее саму говорить всякое. Что государь ей неверен как будто. Что у него есть другие метрессы. Про Куракину слыхал?

Нет — помотал головой Иван, а сам подумал, что как это все нескладно получается, что раньше же Семен никогда про это разговоров не водил, а тут его вдруг как прорвало!

И тут Семен и в самом деле сказал уже совсем вот что:

— Куракина — вот где змея подколодная! Она же, когда по утрам от него возвращается, велит нарочно в карете гардины раздернуть, и еще сама из окошка высовывается. Это чтобы все видели, с кем он ночь переспал. И чтобы Трактирщица об этом тоже знала и не забывала. Что, разве не змея?!

Иван, не зная, что тут и ответить, только пожал плечами.

— Вот это правильно! — одобрительно сказал Семен. — Потому что, если с одной стороны смотреть, то она как бы змея. Но если с другой — тогда она наш благодетель. Потому что это же…

Но тут он вдруг замолчал, прислушался, после даже повернулся к двери, еще прислушался… И только уже после этого опять повернулся к Ивану, усмехнулся и сказал:

— Как будто Клушин за дверью стоит. И громко дышит!

Ивана взяло зло, и он спросил:

— А ты его хоть видел, этого Клушина?

— Видел! — сказал Семен даже как будто с вызовом. — А тебе не приведи Господь увидеть. — После хотел еще налить, даже уже взялся за бутыль, но передумал, убрал руку и уже очень негромко и каким-то очень нехорошим голосом спросил:

— А ты когда-нибудь бывал в Шлиссельбурге?

Иван в ответ только мотнул головой — нет, не бывал.

— А ты его хоть видел? — продолжал Семен. — Хоть бы издалека?

Нет — опять мотнул Иван.

— А я, — сказал Семен, опять негромко, — видел. И я там даже был. Да ты, наверное, знаешь об этом.

— Нет, — тихо сказал Иван. — Не знаю.

— Был! — повторил Семен. — В этом году. Три раза. — Помолчал, потом сказал: — Место очень какое-то странное. Или что там кругом пусто и низко, или еще почему, но там всегда холодно. Вот даже на прошлой неделе… — Тут он спохватился и сказал: — Ну да, было одно дело, ездил. С господином Унгерном. Такого знаешь?

Иван кивнул, что знает. Потому что кто же тогда Унгерна не знал! Это же был еще один, как и Гудович, царский генерал-адъютант.

— Знаешь, — сказал Семен очень сердито. — Ну, конечно! Это же вон какой большой человек. Это даже не Анрюшка, хотя они как будто в одном чине. Но Унгерн немец, понимаешь!

Иван молчал. Потому что, думал, что тут понимать, когда наш государь сам немец. А Семен опять недобро усмехнулся и продолжил:

— Вот мы с ним, с этим немцем, приехали, и встречает нас там уже совсем не немец, а просто наш человек, господин Бередников. Бередникова знаешь?

— Нет.

— И очень хорошо! — сказал Семен. — Потому что это тамошний комендант. Шлиссельбургский! А зачем нам такие знакомства? Это дурная примета. Но у меня, Иван, служба, я приехал туда по делу, мне нужно было проведать одного арестанта. Неважно, какого. А почему неважно? Потому что если ты узнаешь, что это за арестант, то уже завтра, думаю, сведешь знакомство с господином Бередниковым. Хоть я тебя от этого и отговаривал. Налить?

— Нет, — сказал Иван.

— А я все равно налью! — сказал Семен. — Потому что мне так хочется. И потому что… А! — вдруг громко сказал он. — Пустое все это. Это нас, Иван, не касается. Вот что касается тебя? Это Анюта и Литва, это я точно знаю. Ведь же твой человек зачем приезжал? Затем, чтобы ты испросил отпуск и поехал вместе с ним в Литву, в имение Великие Лапы, и вышиб там дух из господина Хвацкого. Это я правильно сказал?

Иван молчал. Тогда Семен продолжил:

— Ну и что ты так насупился, что в этом плохого? Так же и что в том плохого, что когда ты в прошлый раз, когда отсюда ехал, в Мемеле остановился и сколько ты там просидел в корчме? Три часа! Но после же нагнал! Доставил вовремя, и никаких тебе за это нареканий. Тем более ты почему сидел? Ты же дядю поминал, по дяде была годовщина. Чего ты на меня так смотришь? Не надо так смотреть. А надо знать, что ты царский курьер и поэтому блюдут тебя по-царски. Чтобы, не приведи Господь, ничего с тобой не приключилось. А теперь мы вот за это и выпьем — чтобы все у тебя, Иван, сложилось так, как тебе того хочется. И я, чем могу, помогу. Вот тебе крест на этом!

Тут Семен и в самом деле перекрестился. А после взялся за стакан. Тогда и Иван взял свой, и они чокнулись и выпили. Иван утерся и сказал:

— Смотрю я на тебя, Семен, и ничего не понимаю.

— Чего, — спросил Семен, — не понимаешь?

— А что ты за человек такой. И что у тебя на душе.

— Э! — насмешливо сказал Семен. — Вот тебя куда потянуло! Ну, это зря. Это к добру не приводит. Была тут у нас одна дама, тоже любила рассуждать. И еще даже книжки читала. Каждый день! А что с ней теперь? Вот, я опять про старое, про Шлиссельбург. Вот мы входим туда, это уже во внутренний двор, и вдруг я вижу, что у них там что-то строится. Какой-то каменный дом в один этаж. Прямо посреди двора. Нелепица! В прошлый раз, а я в прошлый раз был там в апреле, никакого дома не было. И я возьми и спроси: а это что, трактир, что ли? То есть как бы намекнул теперь сам знаешь на что. И Бередников, он это тоже сразу понял. И он вот так на меня глянул, после на нашего немца, на Унгерна, а после отвечает: нет, господин майор, берите выше. И тут наш немец на него как шикнет! И весь разговор.

Иван молчал. Семен очень сердито хмыкнул и сказал:

— Вот я и говорю! Но книжки — это что. А вот еще. Да, правильно! А то что это я тебе все про всякие гадости рассказываю? Давай я тебе про что-нибудь веселое расскажу, про радостное. Вот, к примеру, такое: у Павла Петровича, у нашего цесаревича, два месяца тому назад братец родился, а ты, небось, про это еще и не слышал. Братца назвали Алешей, а вот как по отчеству назвать, не знаем.

Сказав это, Семен опять насторожился, а после даже опять повернулся к двери. Иван мысленно перекрестился и подумал, что зачем ему все это, разве он об этом спрашивал? А Семен еще налил, но пить пока не предлагал, но зато опять заговорил — и опять про очень нехорошее:

— Барон прямо с ног сбился. Это я про Унгерна. Да и другим тоже хлопот не обобраться. А отчества все нет и нет. Потому что худо ищут. Раньше искали лучше. Вот когда у деда государева тоже некоторый конфуз случился, но не такой, конечно, братцев не было, а просто было одно баловство… Так сразу взяли голубя! И посадили на кол под царицыными окнами. Это я про Суздаль, про майора Глебова, который с Евдокией… Ну, ты понимаешь! И это же та Евдокия в то время была уже сослана в монастырь, и на ее месте была уже сам знаешь кто, а тут, еще при муже, уже принесла в подоле. Это я просто не знаю! Это…