Александр Чиненков - Крещенные кровью
Оскопление племянника Егора Мехельсона было назначено на следующий день.
Аверьян с Анной более часа беседовали с Васькой после радения, пытаясь отговорить от опрометчивого поступка. Но мальчик был упрям и ни на какие уговоры не поддавался. Разочарованные, они разошлись спать.
Скопцы с утра натопили баню, хорошо отмыли и отпарили в ней Ваську, после чего облачили в белое новое нижнее белье. Заблаговременно опоенный снадобьями подросток лежал на полке, укрытый до подбородка белой влажной простыней.
Баня была залита красновато-розовым светом солнечных лучей, пробивающихся через закопченное окно. Солнечный свет коснулся рябого лица Васьки и превратил его в маску, на которой застыло выражение глубокого смирения, готовности принять на себя тяжкую ношу и огромного, невысказанного горя.
Когда Васька увидел входящих в баню скопцов, губы его задрожали, а из глаз выкатились две слезинки.
— И какова рожна ты эдак нас слезами встречаешь? — спросил, улыбаясь, Ивашка. — Ты радоваться должен, Василек! Ужо щас уберем у тебя удесных близнят — и все зараз. Малой печатью эдак тебя отметим.
— З-знаю я, — прошептал одними губами несчастный подросток. — П-пожалуста, с-скорее в-все д-делайте. Б-боюся я, ш-што п-помру, п-покуда б-благодать н-на м-меня с-снизойдет.
Васька разволновался. Простынь у него на груди то спускалась, то поднималась. Чистое полотенце, лежавшее на простыне, соскользнуло и упало на пол. Когда Аверьян наклонился за ним, подросток задрожал и закрыл глаза.
— Ничаво, потерпи малеха, — прошептал зловеще Ивашка, приближаясь к мальчику. — Я быстро, я щас…
Сафронов, словно растягивая удовольствие, не спеша обмыл нож горячей водой и смазал его салом. Выражение его лица было таинственным и сосредоточенным. Видимо, возбуждаясь от предстоящего, он задышал учащенно.
Савва схватил мальчика за ноги и развел их. Аверьян, обливаясь потом, взял Ваську за руки и, закрыв глаза, отвернулся. Внутри забурлили угрызения совести. А «Христос»-Ивашка взялся за дело с мастерством бывалого мясника.
— Крепше держите! — крикнул он Савве и Аверьяну. — Ключ бездны заодно оттяпывать буду.
Он истерично хохотнул, беря член подростка дрожащими окровавленными руками:
— Ну-у — у… добро пожаловать на наш корабль, голубь белый! Токо помирать не смей! Мы тебя для лутшей жизни зараз готовим!
За время чудовищной кастрации мальчик только стонал. Он ни разу не крикнул и не пытался вырваться. «Видать, опоили какой-то хреновиной, — думал Аверьян, выходя из бани. — Ну и дела, Хосподи, неужели ты энтова не видишь?». Калачев не устал, но чувствовал себя совершенно разбитым, страшным злодеем, только что совершившим чудовищное преступление, которому нет ни оправдания, ни прощения. «Ведь ты не по своей воле?» — попробовала оправдаться стонущая совесть. Но воспоминание о крови Васьки тут же заслонило ее и окончательно лишило Аверьяна душевного равновесия.
Опустив голову, он шел к дому, не видя ничего вокруг, и, погруженный в тягостные мысли, начал озираться как человек, теряющий рассудок. Затем остановился на крыльце, посмотрел на свое отражение в оконном стекле, тяжело вздохнул и покачал головой, увидев осунувшееся лицо с глубоко запавшими глазами совершенно чужого человека. И тут Калачев вдруг осознал всю никчемность своего бытия. Он одинок и никому не нужен!
Аверьян встряхнул головой. Ему вдруг захотелось облегчить душу и хоть с кем-то поделиться горем. Если бы рядом была сейчас его жена Стеша, она могла бы выслушать его и понять!
Он вспомнил про Анну. Вот кто нужен ему сейчас! Девушка ненавидит скопцов, ненавидит их «Христа», и именно ей без раздумий и сомнений можно открыться.
Аверьян вошел в дом и тут же окликнул пробегавшую мимо Агафью. Вид у него, должно быть, был страшный, так как женщина шарахнулась от него в сторону, как от чумного.
— Анна хде? — спросил Аверьян, глядя на нее. — Пошто зенки пялишь, бутто на мертвяка, а рот не открываешь?
— Откель мне знать, хде Анька шатается, — хмуро ответила та. — А ты и впрямь с вурдалаком схож. Ночью узришь и не проснешься вовек.
— А ты дрыхни ночами крепше и больше молися перед сном, — огрызнулся Аверьян, направляясь к выходу. — А штоб вурдалаки не мерещилися, к «Христу» почаще прикасайся. Благо он завсегда под рукой.
4
Наступило лето 1920 года.
С окончанием интервенции и Гражданской войны молодая Советская республика переживала исключительные трудности. Хозяйственная разруха и обнищание были суровой действительностью тех дней. От бушевавших на полях губернии военных действий пострадало сельское хозяйство.
По мере того как Советскую республику охватывал голод, наступало золотое времечко для скопчества. НЭП как нельзя кстати пришелся для развития и укрепления секты. Ивашка Сафронов безошибочно угадал, что «время пришло», и с деловой хваткой взялся за дело.
* * *Лавку открыли на городском рынке. Раздобытые Ивашкой товары заняли свои места на полках, и дело пошло.
Ивашка Сафронов, стоя у дверей, буквально дрожал от переполнявшей его энергии. Он широко улыбался, с надеждой посматривая на подходивших людей, и бросал хмурые взгляды на Егора Мехельсона и Аверьяна Калачева. Всем сердцем он уповал на то, что торговля будет бойкой, а выручка немалой.
Однако покупатели не слишком спешили заходить в лавку. Поглазев на витрину и повздыхав, люди неторопливо переходили к соседней, более привычной для них. Там они тоже останавливались, рассматривали товары, хотя так же почти ничего не покупали. Ивашка с плохо скрываемой досадой шипел им вслед, и в глазах его вспыхивали злобные огоньки.
С унылым видом он подошел к прилавку, ощущая слабость во всем теле.
— Не извольте беспокоиться, Иван Ильич, — подал голос Егор Мехельсон. — Дело вовсе не в том, что наша лавка хуже других, и даже не в том, что мы будто бы торговать не умеем. Покупатели нынче бедны, как мыши церковные…
Время приближалось к полудню. Людей на рынке становилось все меньше, а лавка скопцов имела выручки с гулькин нос.
— Эдак дело не пойдет, — заявил с понурым видом Ивашка. — Надо искать иные пути добычи денег.
— Еще только полдень, к чему печалиться, — попытался успокоить его Мехельсон.
Но охваченный тоской Сафронов прошелся взад-вперед по лавке, перебирая в памяти все способы, с помощью которых можно было бы дать толчок бизнесу. Но подобрать что-нибудь подходящее оказалось не так-то просто. Упадок чувствовался не только в торговле — обнищали все.
Однако Ивашка не терял надежды. Он искренне верил, что пусть не сегодня, так завтра дела все одно пойдут в гору. Люди есть люди, всем хочется есть, пить и хорошо одеваться. А у них товары дешевле, чем у других.
Последняя мысль несколько воодушевила Сафронова. Он подозвал к себе Егора Мехельсона и Аверьяна.
— Вот што, голуби мои, — сказал он им заговорщическим тоном. — Теперь поступим вот эдак, и никак боля.
Егор и Аверьян непонимающе переглянулись.
— Отныне эта вот лавка и доход с нее ложатся на ваши широкие плечи, — продолжил Ивашка. — Вы в ней днюете и ночуете! Товар тожа сами продаете.
— А радения как же? — высказался удивленно Егор, которому не понравился замысел кормчего.
— Поочередно приходить будете, — ответил тот. — Ваську ешо в помощь вам придам. Вот втроем и потянете лямку торговую. Егор ужо опыт в том имеет и тебя, Аверька, торговому ремеслу зараз обучит.
— Позволь спросить тебя, Иван Ильич? — обратился Мехельсон. — Ты еще что-то задумал, так ведь?
— А энто ужо не вашева ума дело! — нахмурился, отвечая, Сафронов и нехорошо покосился на Аверьяна. — То, что я задумал, токо одново меня и касается. Так што делайте свое дело, а в моё носы не суйте. Знайте одно, што на одну казну все работаем, и усердствуйте, не ленясь, штоб мозги зараз жиром не обросли.
* * *Они встретились на берегу реки Самары. Произошел короткий, но многозначительный разговор.
— А ты хоть раз навестил жену и детей, Аверьян? — спросила Анна. — Как им живется, знаешь?
— Разве нынешнюю жизнь можно назвать жизнью, — посетовал он тогда. — Едва концы с концами сводят. Стешу в мастерские на работу шуряк пристроил, а мальцов в станицу к сродственникам свезли.
— Она тебе сама о бедах своих рассказала?
— Ни в коем разе. Я ей на глаза не показываюся, токо издали наблюдаю. Хотя и не узнает теперь она меня. Я ужо скоко знакомых повстречал, но ни один не признал Аверьяна Калачева.
— А может, тебя как раз сейчас семье и не хватает?
— Могет и эдак быть, — согласился Аверьян, горько вздыхая. — Токо вот… на кой ляд я им таперя нужон? Я ж не мужик и не баба. Я ж таперя калека никудышный, и сам не ведаю, пошто Хосподь мне жизнь сохранил, а хозяйства мужицкова напрочь лишил?
