Даниил Мордовцев - Ванька Каин
Уходя с товарищами из Москвы, Каин у Лефортовой слободы встречается с двумя неизвестными прохожими, которые ведут женщину, с головою и лицом, обернутыми простынею по самую шею, а один идет впереди с мешком.
— Кого ведете? — спрашивает друг Каина Камчатка.
— Ведем бабушку на повой, — отвечают незнакомцы.
— Видно, что в воду головой, — каламбурит Каин.
Прохожих останавливают и осматривают «бабушку». Завязывается ссора. Один из прохожих выхватывает нож, но его удерживают от удара[3]. Другой товарищ его, бросив «бабушку», убегает в лес. Прохожего и «бабушку» везут в Лефортово и отдают «у рогатки часовым». Оказывается, что «бабушка» была «девка дому господина Лихарева». Ее сманили прохожие, чтобы, спрятав в мешок, утопить.
Что за ужасное время! Что за ужасные люди! Исполняя поручение атамана, Каин идет с товарищами по Владимирской дороге и приходит в село Избылец. Там он находит одного знакомого мужика, с помощью его изготовляет четыре лодки и ожидает прибытия остальной «артели». Артель является, и добрые молодцы едут Волгой к Работкам. Там застают они «торг», но самого Шубина не застают: он на охоте. Добрые молодцы ставят караулы у домов управляющего и приказчика, входят в дом Шубина, берут деньги и пожитки и, взяв с собой управителя и приказчика да захватив, кстати, уже знакомого им калмыка, снова садятся в лодки и выезжают из Работок. За ними посылается погоня. Добрые молодцы приказывают управителю и приказчику остановить погоню: несчастные жертвы кричат, чтобы прекратили погоню, и народ останавливается. Добрые молодцы едут далее и выбрасывают своих пленников на берег, предварительно связав их.
По всему берегу, по обеим сторонам Волги, распространяется тревога. По селам бьют в набат. За добрыми молодцами посылается команда из отряда Редькина. Разбойники бросают лодки, забирают с собою часть пожитков и скрываются в лесах. Пробираясь лесами в течение трех суток, они доходят до Мурома и дают там себе двухдневный роздых. Весть о разбойниках доходит до Мурома — и добрые молодцы снова направляются к Избыльцу, где оставлены были их лошади. В Избыльце они посылают разведчиков к знакомому мужику и узнают от него, что для поимки разбойников в кабаке оставлены пять человек солдат и с ними бургомистр.
Добрые молодцы окружают кабак и кричат:
Шасть на кабак!
Дома ли чумак?
Верит ли на деньги?
Дает ли в долг?
— Когда мас на хас, так и дульяс погас! — кричит атаман (это значит — «никто не шевелись!»).
Добрые молодцы распоряжаются в кабаке, как дома: бражничают — пьют вино и пиво.
Затем садятся на лошадей и едут к Гороховцу. Атаман приказывает избрать место для роздыха — и местом этим избирают село Языково на реке Суре, где шайка и живет месяца с три в «смирном образе».
Но долго не приходится добрым молодцам жить в «смирном образе». На Суре стоит торговое армянское судно. Надо его пощупать. Добрые молодцы бросаются к судну. Хозяин приказывает стрелять по разбойникам из ружей, «только тем спасения себе никакого не получил», поясняет в своем рассказе Каин. Добрые молодцы взбираются на судно. Испуганный хозяин прячется и велит заложить себя товарами; но водолив указывает разбойникам, где спрятан хозяин, и его вытаскивают, обыскивают и допрашивают.
Не найдя у своей жертвы денег, добрые молодцы перевязывают купца поперек тонкой бичевкой и, схватив за руки и за ноги, бросают в Суру, придерживая за бичеву, чтобы тот не утонул. Помочив в воде, несчастного снова втаскивают на судно и начинают пытать. Для этого вздувают «виногор» (огонь), чтобы «сушить», т. е. жечь купца. Пытка развязывает язык пленнику, и он отдает разбойникам деньги, пожитки и часть товаров.
Из Языкова шайка идет на село Барятино. Там добрые молодцы узнают, что за ними выслана погоня, и потому поворачивают к реке Пьяной, в татарские и мордовские селения. В одном селе они заходят к татарскому «Абызу», берут у него лошадей, едут к монастырю Боголюбову, что около Владимира. В монастыре добрые молодцы живут с неделю, на «знакомом дворе» — у них везде знакомые, везде притон и приют! Таково было время…
Из Боголюбова Каина командируют в Москву для приискания квартиры. Каин едет с Камчаткой. В Москве они останавливаются в Кожевниках. Камчатка идет на парусную фабрику, так как он на службе был матрос, а Каин едет в Ямскую Рогожскую, где и живет у знакомого ямщика до осени.
IX
Перелом в жизни Каина (1741 г.). — Каин является к князю Кропоткину и подает в сыскной приказ челобитную о назначении его «сыщиком». — Челобитная Каина. — Каин с командой отправляется ловить воров и разбойников. — Результаты ловли.
В это время совершается крупный перелом в жизни Каина — перелом, по-видимому, необъяснимый, но, по нашему мнению, совершенно естественный с исторической точки зрения. Не надо забывать, что это было за ужасное время, в которое жили такие личности, как Каин.
Выше мы говорили, что Каин был истинное дитя своей исторической эпохи и своего общества: служить, грабить, воровать, доносить и дослуживаться до высоких степеней — это были синонимы в каиновское время. Служил, грабил, воровал и доносил Меншиков; служил, грабил и доносил Монс — все служили, грабили и доносили. Каин, дитя своего века, решается идти по стопам других государственных деятелей и поступает в сыщики и доносчики, не бросив в то же время профессии мошенника, вора и разбойника.
«Это было в 1741–м году, — говорит Г. В. Есипов в своей богатой архивными данными монографии о Ваньке Каине. — Что делал Ванька до рождественских праздников, осталось неизвестно; но в это время внутреннее ли сознание порочной прошедшей жизни привело его к раскаянию и возбудило в нем желание быть полезным обществу, или он обдумал и решился привести в исполнение особенный способ мошенничать и воровать — только, побуждаемый той или другой причиной, он явился 27 декабря 1741 года в сыскной приказ и предложил себя в сыщики»[4].
Мы полагаем, что наше объяснение правильнее. Сам Каин так говорит об этом переломе в своей жизни: «При том (т. е. осенью 1741 г.) ходил по Москве и проведывал воров и разбойников, где кто пристанище имеет, потому что в то время для покупки ружей, пороху и других снарядов в Москву многие партии приезжают, а как о многих сведал, то вздумал о себе где подлежало объявить, а помянутых воров переловить. Идучи по дороге из той Рогожской в город, спросил идущих: „Кто в Москве набольший командир“, коего искать мне велели в сенате. Почему я к сенату пришел, в который в то же время приехал князь Крапоткин, коему подал я приготовленную мною записку, и в ней было написано, что я имею до сената некоторое дело, и хотя от меня та записка и взята была, однако резолюции по ней никакой не получил. По случаю пришел я на двор того князя и, оставаясь у крыльца, ожидал его. Тогда вышел из покоев его адъютант, которого я просил объявления о себе князю; но адъютант столкал меня со двора. Однако, не хотя я так оставить, пошел поблизости того двора в кабак, в коем для смелости выпил вина и обратно в тот же князя Крапоткина дом пришел. Взошел в сени, где тот же адъютант попал мне навстречу, и я объявил за собой важность, почему приведен был перед того князя, который спрашивал о причине моей важности, и я сказал, что я вор и притом знаю других воров и разбойников не только в Москве, но и в других городах. Тогда князь приказал дать мне чарку водки, и в тот же час надет на меня был солдатский плащ, в коем отвезли меня в сыскной приказ, из которого, как настала ночь, при конвое, для сыску тех людей отправлен я был».
Между тем, в статье г. Есипова приведен самый текст челобитной, поданной Каином на высочайшее имя в сыскной приказ, с пояснением мотивов мнимого раскаяния Ваньки. Вот эта челобитная:
«Вначале, как Всемогущему Богу, так и вашему императорскому величеству, повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение. Будучи в Москве и в прочих городах во многих прошедших годах, мошенничал денно и нощно; будучи в церквах и в разных местах, у господ и у приказных людей, у купцов и всякого звания у людей, из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал.
А ныне я от оных непорядочных своих поступков, запамятовав страх Божий и смертный час, и уничтожил и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарищам моим, которые со мною в тех погрешениях обще были, а кто именно товарищи и какого звания и чина люди, того я не знаю, и имена их объявляю при сем в реестре.
По сему моему всемирному перед Богом и вашим императорским величеством покаянию от того прегрешения предстал, и товарищи мои, которых имена значат ниже сего в реестре, не только что мошенничают и из карманов деньги и прочее вынимают, но я уже уведомлял, что и вяще воруют и ездят по улицам и по разным местам, всяких чинов людей грабят и платья и прочее снимают, которых я желаю ныне искоренить, дабы в Москве мои товарищи вышеописанных продерзостей не чинили, а я — какого чина человек и товарищи мои и где и за кем в подушном окладе не писаны, о том всяк покажет о себе сам.
