Фрэнк Йерби - Сатанинский смех
В соседней комнате Терезе почудилось, будто до нее доносится смех Жана. Но то, что она слышала, не было смехом.
Как ни странно, но после этого эпизода его выздоровление пошло быстрее. Аббат Грегуар утверждал, что это чудо.
– Я насмотрелся, – говорил он, – как люди умирали и от более легких ран. Бог отметил тебя своей печатью, сын мой. Предназначил тебя для больших дел…
– Бог, – насмешливо спрашивал Жан, – или сатана? Кто из них, добрый отец? Я не верю в чудеса! Говорят, дьявол заботится о своих…
И тем не менее это было чудо, которого ни аббат Грегуар, ни Жан Поль Марен не понимали. Было что-то сверхъестественное в том, что воля человека оказывалась сильнее слабости его плоти и сила поставленной человеком перед собой цели преобладала, вне зависимости от того, добрая это была цель или злая.
Цель же, которую преследовал Жан Поль, была совершенно определенной. Он просто хотел убить графа де Граверо.
Он выжидал две недели, чтобы быть уверенным в своих силах. Для полного выздоровления такого срока было явно недостаточно, но ненависть подгоняла его. Ночью он оделся и прошел к конюшне, вооружившись пистолетами, кинжалом и саблей. Он не разрабатывал никакого плана, но разнообразное оружие, которое он брал с собой, могло пригодиться в любых обстоятельствах. Кроме оружия, он взял с собой булку хлеба, флягу с вином и сыр. Он оседлал Роланда, своего гнедого жеребца, и поехал прочь от Виллы Морен.
К концу следующего дня он добрался до замка Граверо. Хотя до вечера было еще далеко, в большом зале было шумно. Кавалеры со своими дамами выходили и возвращались обратно, и графская стража только салютовала им.
Жан Поль знал, что с наступлением ночи пройти в замок будет значительно труднее. Он посмотрел на свою одежду. Даже если бы вокруг шеи у него было повязано знамя, оно не так привлекло бы внимание стражи, как его скромное одеяние. В кругах гордых и богатых торговцев, представителей третьего сословия, ничто не вызывало такого раздражения, как законы, предписывающие им одеваться только в коричневое, черное и серое, в то время как знать наряжалась во все цвета радуги. Тонкая, аристократическая внешность Жан Поля выдержала бы испытание, но никак не его добротный костюм из черного сукна. О прическе нечего и говорить. Он носил волосы, ниспадавшие свободно до плеч. А чтобы ему удалось смешаться с толпой, они должны были быть взбиты в прическу Кадоган, с хвостиком, заплетенным бархатной ленточкой, а сзади убраны в маленький бархатный мешочек. Парик был не нужен, потому что после того, как Руссо и другие философы ввели моду на простоту, большинство молодых аристократов отказались от париков, даже пудрить волосы стало не обязательным требованием моды.
Все равно взобраться на высокую стену, усеянную острыми шипами и битым стеклом, в тишине ночи, без единого звука, оставалось большой проблемой. И, даже перебравшись через стену, как он проберется в замок?
Он сидел на коне, нахмурившись.
“Если бы я был соответственно одет, – размышлял он, – если бы я выглядел таким же щеголем, как все они, я смог бы, прогуливаясь, пройти внутрь незамеченным и спрятаться до ночи. Может, я смогу купить подержанный костюм в деревне…”
Однако он тут же отбросил эту мысль. Аристократы обычно отдают поношенную одежду своим слугам. У него хватало денег, чтобы купить костюм, но это означало ждать в лучшем случае неделю, пока портной подгонит костюм по фигуре, если вообще он сумеет найти портного, достаточно смелого, чтобы взяться шить костюм, который Жан Поль по закону не имеет права носить. Дать взятку – это само собой разумеется, – но все равно остается вопрос времени.
Твои герои, люди действия, сказал он себе, всегда импровизировали… должен быть другой путь…
Такой путь существовал. Он понял это, как только услышал, как поет группа молодых бражников. Все они были сильно пьяны.
Значит, перевел дыхание Жан, все, что мне нужно, это выждать, пока кто-нибудь из них пройдет здесь один. Молись Богу, чтобы он оказался примерно моего роста…
Ему не пришлось долго ждать. Высокий молодой человек отделился от остальных и направился к кустам, расположенным ярдах в двадцати от того места, где сидел верхом Жан. Лицо у молодого человека было зеленое, цель его очевидна.
– Enfer![7] – выругался Жан. – Надеюсь, он не испачкает свой костюм!
Он тронул Роланда каблуками, и хорошо вышколенный конь тихо двинулся вперед. Когда они оказались позади молодого аристократа, тот согнулся пополам, его рвало от выпитого вина. Жан Поль выждал, пока тот выпрямился, и достаточно сильно ударил его по голове рукояткой пистолета.
Молодой человек беззвучно повалился на землю. Жан спешился, вознес благодарность своей звезде за адский шум, производимый остальной компанией, и раздел молодого аристократа донага, сняв с него даже нижнее белье, которое Жану было не нужно.
Полагаю, с ухмылкой подумал Жан, моя жертва немного поразмыслит, прежде чем решится появиться перед дамами в своем первородном виде…
Однако для полной уверенности он связал молодому аристократу руки и ноги тугой виноградной лозой и заткнул ему кляп из своего воротника, оставив изысканный кружевной воротник аристократа для собственного маскарада.
Через несколько минут переодевание было закончено, за исключением аристократических туфель с красными каблуками, которые оказались слишком тесными для немного плебейских ступней Жан Поля, и длинных черных волос на его голове.
Его добротные башмаки сойдут. Что же касается волос, то, без сомнения, в каждой деревне поблизости от замка найдется хороший парикмахер. Жан Поль вновь вскочил на своего жеребца и двинулся в сторону деревни, думая про себя: как человек действия ты, Жан Поль Марен, был не так уж и плох до сих пор.
Насчет парикмахера он оказался прав. Тот, едва взглянув на его богатую одежду, подобострастно засуетился.
– Господину нужно сделать прическу? Конечно! Но это будет нелегкая задача, милорд. Если вы простите мне мою смелость, могу я спросить, давно ли господин делал прическу?
– Не так давно, – весело ответил Жан. – Это был обет, который я дал. И дама только вчера освободила меня от него. Давай, пошевеливайся! Бери ножницы, щипцы для завивки, пудру! Поторапливайся, хозяин замка Граверо ждет меня в замке через час…
– Ах, молодость! – вздохнул парикмахер. – Ах, любовь! Даже в моем скромном положении я понимаю такие вещи. Когда я закончу вашу прическу, господин может быть уверен, что каменное сердце его дамы растает, как снег под полуденным солнцем. Не будет ли господин так любезен сесть?
Руки мастера оказались ловкими и проворными. Не прошло и часа, как Жан Поль был пострижен, причесан, волосы уложены и перевязаны. Затем парикмахер пригласил его пересесть в другое кресло перед аппаратом, выглядевшим для постороннего глаза как позорный столб.
Он таким и оказался. Бросив взгляд на этот аппарат, Жан Поль разрешил заключить свою голову в полукруглую выемку в нижней части аппарата, верхнюю же часть парикмахер тут же спустил, и голова Жан Поля оказалась зажатой. Потом парикмахер зашел с другой стороны с пистолетом в руке.
“Черт возьми, – выругался про себя Жан, – как это я так попался?”
Потом он увидел, что пистолет не обычное оружие, и предположил, что это специальный инструмент парикмахерского искусства. Пистолет был нацелен в голову Жана. Раздался выстрел, и весь мир заполнился облаком превосходной белой пудры. У Жана перехватило дыхание, он закашлялся и стал чихать.
– Тысяча извинений, мой господин, – с трудом выговорил парикмахер, – я должен был предупредить вас, чтобы вы придержали дыхание.
– Будь ты проклят, ты меня совсем задушил! – загремел Жан. – Ты должен быть осторожнее!
– Да, мой господин, простите меня, мой господин, – причитал парикмахер. – Боюсь, что при таких черных волосах, как у вас, потребуется еще несколько выстрелов…
– Тогда валяй, – скомандовал Жан. – Сегодня вечером я должен выглядеть как никогда.
На этот раз он подготовился и задержал дыхание. Когда в конце концов парикмахер поставил перед ним зеркало, Жан Поль поразился. Из зеркала на него смотрел незнакомый ему человек. Молодой принц. Преображение было потрясающим. Ему не придется извиняться за свою внешность ни перед кем, даже перед графом Граверо.
Подъезжая во второй раз к замку после того, как он щедро расплатился с парикмахером, он чувствовал себя так, словно его несло на крыльях музыки. Он не испытывал ни страха, ни волнения. Ибо он был из тех людей, которые, сами того не зная, являются прирожденными актерами. Их склонность к театральному действу настолько инстинктивна, что они перевоплощаются в лиц, чьи роли играют. Трудно представить, чтобы более высокомерный молодой аристократ въезжал когда-либо прежде в замок Граверо, чем этот буржуа, сын марсельского купца…
