Владислав Бахревский - Сполошный колокол
– Воевода совсем взбесился. Взятки берет в открытую. У правого берет и у виноватого, а прав у него тот, кто больше дал.
Это Прокофию Козе вино язык развязало.
– К Томиле Слепому надо идти, челобитную на воеводу царю писать, – сказал Никита Сорокоум, десятник Донатов.
– Что толку! – хватил по столу кулаком Максим Яга. – В прошлый раз писали на Лыкова – воеводу – да на Федора Емельянова. Вместо Лыкова Собакин приехал. О Лыкове теперь как об ангеле Божьем вспоминают. Собакин на расправу быстр. А Федька Емельянов и подавно, то грабил по-божески, а теперь хуже черта!
– Ох, добраться бы до Федьки! – Прокофий Коза даже пальцами хрустнул. – Мало ему, что соляную пошлину уже впятеро берет, теперь хлеб скупил. Весь Псков по миру пустит, подлец!
– Тихо, вы! – шикнул на стрельцов Сорокоум и на Доната глазами показал.
Все недоуменно воззрились на парня.
Донат был пьян, но понимал – речь идет о нем. Погрозил стрельцам пальцем:
– Вы дядю моего не трогайте! Он мне на дверь показал – мудрости, мол, купеческой нет во мне. Не трогайте его, ребята, оставьте мне… Погодите, погодите, я вам сейчас важное скажу. – И уронил голову на стол.
Прокофий Коза потряс Доната за плечо:
– Что сказать-то хотел?
– Важное. – И опять заснул.
– Квасу ему дай! – приказал Максим Яга.
Донат пил, проливая квас на новый кафтан.
– Чего важное-то? – приставал к нему Коза.
– Письмо было… Письмо, письмо!
– Какое письмо?
– Царь письмо прислал! – рассердился на непонятливых друзей Донат и стал подниматься из-за стола: поташнивало.
– Проводи его! – сказал Козе Максим.
Донат потряс годовой:
– Швед едет за хлебом. Деньги везет королеве и хлеб заберет… Федору велено хлеб в Завеличье свезти…
Поддерживаемый Козой, Донат вывалился на улицу.
Стрельцы сидели протрезвевшие, глядели на Максима Ягу, ждали, что скажет.
Максим спросил Никиту Сорокоума:
– За что его дядюшка из дома выгнал?
– Не знаю.
Вернулся с улицы Прокофий Коза:
– Маленько прохладится – отойдет! – И на товарищей своих поглядел с прищуром: – Не пора ли, братцы, в сполошный колокол ударить? Увезут хлеб – как мухи зимой этой сдохнем!
– Ты лучше про Доната нам скажи. Мы в открытую болтаем, а он самого Федьки племяш! – Максим Яга был мрачен.
– Доната не бойтесь. У него на дядю зуб.
– За что его Федька из дома выгнал?
– Возы с добром на меже бросил. Немец отца у него пристрелил, а он того немца шпагой ткнул – и к нам. А наши, как водится, чтобы шведов умаслить, в тюрьму парня посадили. Из тюрьмы дядюшка его вызволил, а за то, что добро бросил, не простил.
– Ненасытный волк Федька наш! – усмехнулся Никита Сорокоум. – Дождется, что псковичи на широкий двор его всем городом нагрянут.
– Про какого Донат шведа поминал? – спросил задумчиво Максим Яга.
Тут к стрельцам подошли извозчики новгородские, вино они для кабака привезли.
– Слыхали мы про того немца. Он в Новгороде у воеводы остановился. Нуммеисом зовут. Скоро у вас во Пскове будет. Казну везет большую, охраняют его крепко.
– За весть спасибо, – поклонился извозчикам Максим Яга. – Значит, правду Донат говорил?
– Немца перехватить надо! – сказал зло Прокофий Коза.
– Шумом делу не поможешь, – возразил Яга. – Томилу нужно искать. Пусть он нам челобитную слезную к государю отпишет. Под челобитием-то весь Псков руку приложит.
– Чего меня искать! – откликнулся из угла Томила. Он подремывал в уголке.
– Томила, друг! – обрадовались стрельцы. – Иди к нам. Томила не возражал.
Донату на воздухе полегчало.
Стоял он, прислонясь к стене, на звезды с тоской смотрел: гудела голова.
Тут из кабака выскочили трое мошенников. Глянули туда-сюда – и к Донату с трех сторон: один за грудки и нож к горлу, двое за карманы…
Обчистили бы как миленького, но выбежал на крыльцо купчик молодой.
– Я вас, негодяев! – И пистолет из-за пояса вытащил.
He успели мошенники отпрянуть, схватил их всех троих Бог знает откуда взявшийся человек-медведь. Тряхнул и в ноги Донату бросил.
– Пощады у него просите! – просипел.
– Смилуйся! – завопили мошенники.
– Дураки, – сказал им Донат, перешагнул через ближайшего мошенника и на крыльцо, покачиваясь, поднялся, купчика обнять. – Спасибо, друг мой.
Повернулся, чтобы человека-медведя поблагодарить, а его и след простыл: ни мошенников, ни спасителя, только за углом хрустнуло что-то да собакой взвыло.
– Кто это был? – спросил Донат у купчика.
– Не знаю, – ответил тот, покусывая нижнюю губу.
Донат привел купчика к столу и, не спрашиваясь, посадил его рядом с собой. Стрельцы нахмурились было, а Донат как порох:
– Пить – вместе, а с татями – сам как знаешь?
И непочтительно чаркой по столу хватил.
– Чего стряслось? – удивился Прокофий Коза.
– Трое напали на меня. Один нож к горлу, двое за карманы. Спасибо вот ему, да еще один мужик помог…
Максим Яга недобро зыркнул на Козу черными глазищами:
– Говорили тебе, пригляди за парнем. Прости нас, Донат… Вот тебе моя рука – в любой переделке на помощь пойду, хоть на сотню… А спаситель твой пусть с нами сидит. Все одно о секретах наших завтра весь Псков узнает.
Донат выворотил карманы: что осталось от покупки снаряжения – до копейки на стол.
– Гуляйте! Чем грабителей ублажать, лучше самим от гульбы умориться!
Пани
Проснулся Донат и вспомнил вчерашнее. Испугался: никогда хмельного, кроме как на причастии, в рот не брал, а тут столько выдул, что и глаза открыть страшно. А голова не болит. Тепло, мягко. Только вот попробуй угадай, где ты.
И вдруг услышал Донат голоса, мужской и женский. Говорили по-польски.
– Возьмешь дюжину калачей, оденешься, как одеваются торговки. Стоять тебе против паперти церкви Покрова на торгу. Накинь на плечи красный платок, сапоги надень зеленые. Родинку нарисуй на правой щеке. Подойдет к тебе монах, спросит: «Хороши ли калачи?» Ответишь: «Хороши». Спросит: «Сколько в корзине-то?» Отвечай: «Была поутру дюжина. Сколько осталось – все твое». Монах будет торговать калачи с корзиной. Запроси с него по псковским ценам, деньги получи, товар отдай. Корзину держи покрепче от случайных татей. Под калачами мешочек, в мешочке пятьдесят рублей ефимками.
– Все поняла, все запомнила, Афанасий Лаврентьевич.
– Завтра я пришлю тебе шелку, атласу и кружево.
– Я готова служить вам, покуда буду полезна. – Замялась: – Давненько вы не были у меня… Из веры вышла?
– Коли пришел – верю. А не был потому, что не было нужды.
– Афанасий Лаврентьевич, про гостя-то своего говорила я вам…
– Про гостя говорила с порога, а вот про слугу нового умолчала.
– Пан Гулыга давно у меня… Вас не было, я одна в чужом городе. Мне защита нужна, – засмеялась. – Афанасий Лаврентьевич, ну так как прикажете поступить с моим гостем?
Раздались шаги.
Донат чуть разжал веки и увидел высокого человека, чернобородого, узколицего. Небольшие карие глаза остановились на Донате. Взгляд прост, без пронзительности, без прищура, но Донату неуютно стало в мягкой постели. Будто бы, не дотрагиваясь, поднял ему тот человек веки и в душу посмотрел.
Чтобы спастись от этого взгляда, Донат пошевелился, и человек тотчас вышел из комнаты.
– Будь добра к мальчику. Он племянник моего друга. Будь умна с ним: скоро нам нужны будут верные вести про стрелецкие дела и думы… Слугу своего Гулыгу ко мне пришлешь.
Мягко стукнула наружная дверь, и тут же в комнату, где спал Донат, впорхнула настоящая польская пани.
Черные глаза с веселиночкой. Ножки быстрые, руки голые по локоть, белее ситника. Не тонкие, как прутики, – пышны, но не толстые, и ведь гибкие – волна морская. Рот маленький, губы – будто бы вишню ела.
Загляделся Донат на диво сие, а у самого мозги, как жернова, крутятся, и все без толку.
Глаза точно как у того купчика, что спас его вчера, росточка того же, нос, рот, волосы, еще бы бородку с усиками – копия.
Краска бросилась Донату в лицо: Бог весть о чем думает, а о том и не помыслил, что лежит в доме незнакомой женщины.
– Что тебя смутило, рыцарь? – спросила красавица.
У Доната лицо жалкое стало: где, мол, я, объясни!
Засмеялась:
– Ты мой гость, рыцарь. Мой брат просил меня дать тебе ночлег.
– Ах, у тебя есть брат! – обрадовался молодой стрелец: наконец-то все сомнения разрешены. – Но где же он?
– Уехал утром за рубеж по торговым делам.
Хотел подняться, оторвал от подушек голову, но все поплыло перед глазами, и Донат поспешно лег.
Пани опять засмеялась:
– Я принесу тебе квасу. Ты лежи. Мне надо уйти, но я скоро вернусь.
Пани принесла кружку анисового квасу. Донат выпил, закрыл глаза и заснул.
А в городе совершались дела удивительные и шумные. И не знал Донат, что тот шум не без его помощи гулял по Пскову.
