Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун
— Почему ты не участвуешь в нашей беседе? — обратился к нему Джафар.
— По-моему, сказано уже достаточно, — ответил Мунис.
Джафар понял, что друг чего-то недоговаривает.
— Но все же ты хоть что-нибудь, да скажешь! — вскричал он.
— Если ты настаиваешь, изволь.
— Говори, да покороче! — нахмурился Джафар.
— Ну что ж, скажи, что бы ты сам сделал, если бы пришел в дом одного из твоих друзей и увидел, что он лучше твоего?
Джафар понял намек: сильно будет уязвлена гордость халифа ар-Рашида, когда до него дойдут слухи о богатстве, а стало быть, и о могуществе одного из его придворных.
— Я понял тебя, — мрачно сказал Джафар. — Что же теперь делать?
— Я предлагаю тебе пойти к эмиру верующих, и когда он спросит, почему тебя так долго не было видно, сказать, что ты находился во дворце, который выстроил для господина нашего аль-Мамуна. Постарайся убедить халифа, что дворец и в самом деле строился для его сына.
Остаток дня визирь провел во дворце, обдумывая это предложение. На следующий день он отправился в Замок Вечности и предстал перед ар-Рашидом. Соглядатаи, конечно, уже успели донести тому о новом дворце, с которым не мог сравниться ни один из тех, что принадлежали халифу.
— Откуда ты? — спросил ар-Рашид. — И что мешало тебе прибыть к нам раньше?
— Я был во дворце, который построил для господина нашего аль-Мамуна на восточной окраине у Тигра, — последовал ответ.
— Для аль-Мамуна? — изумился халиф.
— Да, ваше величество. В ночь, когда родился ваш сын, его положили сначала на мои колени, а лишь потом на ваши, и отец наказал мне верой и правдой служить наследнику; во исполнение этого приказа я решил построить для аль-Мамуна дворец на восточной окраине, известной своим целебным воздухом, — пусть растет он там, чистый душой и крепкий телом. Я уже распорядился убрать дворец как подобает, только вот некоторых вещей нам не удалось раздобыть, и потому прошу выдать их из сокровищниц господина нашего, эмира верующих, будь то в долг или в дар.
Ар-Рашид поверил словам визиря, и у него отлегло от сердца.
— В дар, только в дар! — проговорил он поспешно, светлея лицом. — Да не позволит более господь никому говорить что-либо, тебя порочащее; отныне я желаю слышать только похвалу тебе. И клянусь всевышним, никто, кроме тебя, не будет жить в этом дворце, а все убранство для него повелеваю доставить во дворец из наших сокровищниц!
Вот каким образом все сомнения, омрачавшие, душу ар-Рашида, рассеялись, и дворец остался во владении Джафара, столь легко его отстоявшего. И много дней, наполненных разгулом и весельем, провел визирь во дворце, названном его именем.
Когда же в 187 году хиджры халиф ар-Рашид расправился с Бармекидами и отобрал у них все владения, дворец этот перешел к аль-Мамуну, сыну ар-Рашида, назначенному вторым после аль-Амина наследником престола. Тогда еще совсем юному аль-Мамуну пришелся по душе этот дворец. Он стал для него излюбленным местом пребывания, и аль-Мамун принялся расширять его со стороны суши. Молодой наследник присоединил к дворцовой территории большой участок земли, превратив его в место для скачек и конной игры с мячом. Поблизости от дворца стояли клетки, где содержались львы и прочие дикие звери.
В восточной стене дворца аль-Мамун приказал пробить новые ворота, ставшие теперь главными со стороны суши, и еще провел во дворце канал, пополнявший запасы воды из текущей неподалеку речки. Вскоре вокруг дворца выросли дома друзей и приближенных молодого эмира, и начиная с того времени дворец стал называться дворцом аль-Мамуна, а вся сторона по нему аль-Мамунией — Мамуновой стороной. И сейчас в Багдаде сохранилась улица, известная под этим названием. Нам остается добавить, что с дворцом аль-Мамуна связано много важных исторических событий.
Глава 7. Аль-Фадль Ибн Сахль
Наследник престола аль-Мамун, обитавший в этом дворце до 192 года хиджры, поселил там также своего визиря аль-Фадля и его брата аль-Хасана, сыновей Сахля (оба эти человека также сыграют свою роль в истории дворца).
Когда ар-Рашид решил лично возглавить поход в Мавераннахр[26], чтобы сокрушить восставшего против халифской власти Рафи Ибн аль-Лейса, перед которым оказались бессильны местные правители и полководцы, он оставил своим преемником в Багдаде аль-Амина, но и аль-Мамуну не велел покидать столицу. Еще прежде халиф завещал младшему сыну в наследство после своей смерти Хорасан, пока не перейдет к нему власть над всем халифатом — это могло произойти только в случае смерти аль-Амина.
Визирь аль-Мамуна аль-Фадль Ибн Сахль, по рождению перс из Сархаса, был жаден до власти и, подобно многим другим персам, таил в душе ненависть к халифу ар-Рашиду за коварное убийство им Джафара Бармекида. Аль-Фадль Ибн Сахль и его приверженцы с надеждой взирали теперь на аль-Мамуна, мать которого была персиянкой и который, находясь долгие годы под опекой Джафара, впитал в себя его симпатии к религиозному течению шиитов[27], а большую часть их составляли персы. Сам Яхья, отец Джафара, облек доверием аль-Фадля Ибн Сахля, приказав ему служить аль-Мамуну, и аль-Фадль, язычник-огнепоклонник, ради этого даже принял ислам — так сильна была в нем жажда споспешествовать победе персов. Аль-Мамун высоко ценил своего визиря и всецело полагался на него.
И вот, когда ар-Рашид, будучи смертельно больным, собрался в поход, наказав аль-Мамуну оставаться в Багдаде, аль-Фадль встревожился. Поэтому он поспешил к аль-Мамуну и высказал опасение, как бы с халифом не произошло в дороге несчастья. Ведь тогда в наследство аль-Мамуну достанется один Хорасан, а Мухаммед аль-Амин будет старшим. Самое малое, что он сделает — это лишит брата власти, — он ведь сын Зубейды, и дядья его из рода Хашимидов[28]. От Зубейды же можно всего ожидать, поэтому аль-Мамуну следует упросить эмира верующих взять его с собою в поход.
Аль-Мамун обратился с такой просьбой к отцу. Тот вначале воспротивился, но потом согласился. С аль-Мамуном отправились в поход его визирь аль-Фадль Ибн Сахль и брат последнего — аль-Хасан.
Во дворце осталась часть домочадцев, а также слуги и невольники, смотреть за которыми аль-Мамун назначил доверенного человека; тот должен был управлять дворцовым хозяйством, следить за расходами.
Фасад дворца, выходящий на реку, украшали широкие красивые окна и террасы; внутреннее убранство покоев было великолепно: повсюду были разостланы златотканые ковры, на них лежали парчовые подушки, вывезенные из далеких краев; на дверях висели занавеси из дорогих тканей. Сокровищницы полнились разными диковинными вещами, а слуг, невольников и евнухов было столько, сколько подобало иметь в таком дворце, — великое множество их считалось в те времена неотъемлемой принадлежностью любого богатого дома.
Со стороны Тигра к дворцу примыкала высокая, выложенная мрамором, пристань. Гости, прибывшие во дворец по реке, поднимались по широким ступеням, с двух сторон огражденным массивной мраморной балюстрадой с затейливым персидским орнаментом, — при взгляде на нее невольно возникала мысль, что прежде она украшала один из дворцов персидских шахов[29]. Пристань простиралась от берега до самой стены, защищавшей западный вход во дворец, через который попадали в просторную залу, устланную коврами; вдоль стен залы стояли скамьи, предназначенные для того, чтобы обитатели дворца могли, сидя на них, любоваться Тигром и скользящими по нему вверх и вниз лодками.
В этот год, вызвавшись идти в поход с отцом, аль-Мамун оставил во дворце свою дочь Зейнаб, прозванную Умм Хабиба[30], — совсем еще юную девушку, которой не исполнилось и двенадцати. Подобно отцу, она была умна, образованна, обладала острым, независимым умом, а от деда — халифа ар-Рашида — унаследовала фанатическую приверженность Хашимидам. Несмотря на юный возраст, Зейнаб отличалась непреклонным и своевольным характером. Отец знал о ее склонности к Хашимидам, и это ему было не по душе — ведь он хотел привить ей симпатии к персам. Поэтому воспитание дочери он поручил одной невольнице, которая вырастила его самого.
Дананир, так звали эту невольницу, принадлежала прежде семье Бармекидов, когда та находилась еще на вершине славы, и визирь Джафар, под опекой которого, как помнит читатель, находился тогда аль-Мамун, поручил Дананир воспитать в юном наследнике любовь к персидской культуре. На ее руках вырос аль-Мамун, и даже став юношей, он по-прежнему продолжал уважать свою воспитательницу и слушаться ее, а когда стал взрослым, забрал ее к себе во дворец, включив в число своих невольниц.
Новорожденную Зейнаб он также вверил попечениям Дананир, наказав воспитать ее в духе свободомыслия и любви ко всему персидскому. И Дананир постаралась не за страх, а за совесть выполнить его наказ.
