Виталий Амутных - Русалия
От пылкой речи Моисей раскраснелся. Он перевел дух, отер ладонью обильно струящийся по лицу пот и добавил:
— Если уж куда и ехать… так в главный город старого мира, в Византий.
— Старый мир для старых, — едко ввернул, чем-то оскорбленный Хоза.
Блестящее ярко-розовое лицо старшего брата замерло, кожа на нем натянулась, и оно в один миг стало пунцовым.
— Вот дурак-дурачина, — прошипел Моисей уже русскими словами и порывисто отвернувшись от брата вновь повалился животом на тюк с пушниной.
Через несколько часов после того как огнеликий Хорс миновал зенит, флотилия князя стала подходить к изумительной пойменной долине, несмотря на раскинувшуюся повсюду сушь, выхвалявшейся изумрудом украшавших ее листьев и трав. По мере приближения к ней, печенежского народа становилось все больше. На плоских верхах отвесно возносящихся над рекой гранитных скал видны были уже не тройки дозорных, но многочисленные отряды, насчитывавшие подчас до сотни всадников. А сама долина просто кишела пешими, конными, всякими… Дым нескольких костров чуть смазывал общую картину, отчего круговерть протекавшей в ней жизни оставляла впечатление полной сумятицы. Там и сям бегали, увлеченные какими-то многозначительными делами, или напротив — неподвижно стояли, сложа на груди руки и наблюдая за рекой, молодые, пожилые и вовсе ветхие представители степного племени. Поодаль выстроились изломанной шеренгой их женщины с малолетними детьми. Довольно ревела скотина, сотрясая ветви скрывающего ее тальника.
Русские ладьи подошли ближе к берегу и бросили якоря. Для того, чтобы попасть на берег Игорю прежде пришлось перебраться на один из плоскодонных стругов[60], сопровождавших флотилию до моря. Когда же лодка подходила к берегу, оживление там начинало убывать, а беспорядочная толпа — организовываться, уплотняясь у берега, но тем не менее оставляя широкий коридор, ведущий к самой большой юрте, стоявшей от прочих несколько особняком, стены которой были из прутьев толщиной в копье, переплетённых между собой подобно сети, а над ними возвышался купол, тоже из прутьев с отверстием в центре.
В одно и то же время, как нога русского князя в ремешковом сапоге коснулась земли, расписной полог той юрты откинулся, и появился вождь печенегов — Итларь, облаченный в лохматую войлочную бурку поверх парчовой куртки и штанов тоже из некой дорогой греческой ткани, в остроконечном шлеме, с какими-то амулетами или украшениями на шее, с мечом в ножнах, усыпанных самоцветными камнями, подвешенных к золотому наборному поясу. По случаю предстоящей знаменательной встречи Игорь, разумеется, натянул на себя рубаху побогаче, но сейчас, глядя на предводителя печенегов (хоть и видел он его не впервой), не мог не дивиться, как возможно в такую жару не умереть под шерстяным плащом.
Князья, русский и печенежский, сопровождаемые немалыми свитами, сошлись на середине выстроенного для их встречи коридора под сопровождение торжественных выкриков.
— Народ волка приветствовать брата — люди медведя! — не без патетики возгласил первый из печенегов на искалеченном, правда, но все-таки русском наречии.
«О-о! „Народ волка“! Начинается… — затосковал душой Игорь. — Но нас-то он чего медведями называет?» Однако вслух произнес:
— Мы тоже рады видеть своих степных братьев и хотим принести им дары.
Итларь сделал рукой жест в сторону толпы своих единоплеменников, — и те радостно взревели в ответ. Восторженный гвалт прокатился от центра к окраинам и затих где-то за пределами зеленой долины на скалах.
Игорь чуть отступил в сторону, давая тем, кто был у него за спиной дорогу к печенежскому вождю. Один за другим подходили к Итларю витязи Игоревой дружины и сбрасывали к его ногам связки пушнины, куски свернутого льняного и конопляного полотна, мешки с просом, полбой, ячменем, горохом, орехами, сушеными ягодами, ставили бочонки с медом и соленой рыбой… Стоя чуть в стороне от приковавшего всеобщую заинтересованность зрелища, Игорь наблюдал из-под полуприкрытых век, как впечатляюще растет гора преподношений у ног печенега, быстро заслоняя его длинную сухую фигуру. Главарь печенегов был весьма немолод, и восхищало то, как он мог сохранять первенство в мире молодых и сильных. Впрочем, однажды Игорь был свидетелем того, как Итларь на скаку пустил стрелу в летящую над ним утку, сбил ее и падающую умудрился поймать руками, при том он ни на секунду не останавливал свою лошадь. Невозможно было предположить сколько Итларю было лет, ведь не смотря на обильную седину в длинных волосах, заплетенных в две толстые косы, он умудрялся наравне с молодняком вытворять на спине лошади такое, что не каждый плясун смог бы повторить на земле.
Меж тем гора плодов русской земли достигла уровня плеч Итларя, над всем этим скарбом возвышалась теперь одна его голова: остроконечный шлем и почерневшее от солнца худое лицо с миндалевидным прищуром довольных глаз. Когда поток дарителей иссяк, вождь печенегов обнажил в широкой улыбке крепкие желтые зубы:
— На щедрость люди волка дают щедрость. Пусть мои братья идут к моему очагу, — сказал он, указывая сухощавой рукой на вход своей великолепной юрты.
Он поманил к себе несколько своих воинов, Игорь кликнул своих из числа толпившейся рядом свиты, и последовал за хозяином степных просторов.
Юрта, в которую они вошли, была столь велика, что не могла не удивлять. Всю ее внутренность затягивали войлочные ковры, так что по первоначалу глаз терялся в кружении цветных кругов, трезубцев, треугольников, крестов, ломаных и изогнутых линий. В центре юрты горел очаг, на котором две молодые ярко одетые женщины жарили мясо (будто нельзя это было сделать на воле), нанизанное на длинные металлические прутья. Рубаха на Игоре моментально сделалась мокрой, а хозяин только лишь сбросил с плеч мохнатую накидку, снял шлем да, садясь, расстегнул золотые пряжки, которыми его узорчатые штаны были пристегнуты к голенищам сапог, и, казалось, никакого неудовольствия от банной жары не ощущал. За тонкой стеной юрты слышалось безнадежное оранье овец, которых, верно, лишали жизни по случаю предстоящего широкого пира.
Князья сели друг против друга у очага. День уж клонился к вечеру, и без огня в юрте было бы, вероятно, достаточно темно. Но подвижный золотистый свет, творимый рыжими языками пламени, не позволял укрыться от глаз ни одному самому незначительному движению мысли на лицах собеседников, теперь с удвоенным вниманием, а, может быть и нетерпением, изучавших друг друга. Глядя на буквально растрескивающуюся от грязи долгополую парчовую куртку Итларя (он знал, что не смотря на близость к воде, степняки из каких-то особенных суеверий никогда не стирают свою одежду), Игорь изо всех сил пытался распознать думы печенега, ведь радушие приема вовсе не поручалось в успешном исходе переговоров и даже не обещало безопасности.
Одна из женщин подала кислое молоко в широких глиняных чашках, другая — только что снятое с огня шипящее и брызгающее жиром пахучее мясо. После того они весело устроились по обе стороны своего господина.
— Мне красивые жены, правда? — с гордостью Итларь потрепал одну из них по голове, на которой криво сидела бесподобная греческая диадема. — Они очень любят красиво надевать.
В это время другая его жена, та, что была помоложе и посимпатичнее, машинально, вовсе не обращая внимание на присутствующих, задрала подол пестрого халата из расшитой атласной ткани, и, оголив свое женское сокровище, простодушно почесала его. Игорь невольно отвел в сторону смущенный взгляд, — приметив это молодка захохотала и еще теснее прижалась к своему супругу и повелителю. Мимолетная сия сцена не укрылась и от глаз Итларя. Видя замешательство не только в глазах Игоря, но и прочих гостей, он разнежено улыбнулся, но твердо проговорил:
— Она открывает это при ваших всех глазах. И вы видите это. Но она защищает это. Так что нет никому дороги. Так лучше, чем она закрыла и тайно подарила это кому-то еще.
Игорь кивнул и, почувствовав устремленный на него миндалевидный прищур печенега, поднял глаза.
— Они очень любят красиво надевать, — повторил Итларь.
Игорь предполагал встретить этот намек, но не ждал, что он будет столь настойчив и последует так скоро, ведь он еще не успел даже прикоснуться к угощению.
— Да, у тебя очень красивые жены, — сказал он в ответ, — и они должны украшать себя вещами, достойными их красоты.
Он чуть поворотил назад голову, и тотчас же Свенельд, стоявший за его спиной в числе дюжины прочих, представлявших русское посольство, шагнул к Моисею, взял из его рук объемистый сверток и передал его князю. Из рук Игоря сверток перекочевал в руки Итларя, и был тут же раскрыт.
— Здесь несколько индийских поволок, — пояснял очевидное Игорь, в то время, как печенег и его жены заинтересованно рассматривали и уж примеряли новые подарки, — одна одежда из византийской парчи, пять одежд из шелка, немного жемчуга… И еще там… да, вот этот перстень. Это очень вещь благотворная, потому что в этом перстне зеленый камень, а в камне том секрет вечного здравия и силы, который даже в самой той стране, откуда его привезли, где у всех, даже и у князей, лица цветом, что желтая сера, и там стоит он так дорого, что за него дадут целый дом со всем имуществом.
