Софрон Данилов - Манчары
Девочка несколько раз промелькнула среди зелёных ветвей, наклонившихся в душной дрёме этого тихого летнего вечера. И казалось, что в густом недвижимом воздухе остались слова тихой песенки, которую она пропела, размахивая тоненькой рукой, державшей гибкий прутик:
Оленёночек ты мой, оленёнок дорогой,
Ты глазёнками не верти.
Я поймаю, приласкаю…
Дорогой, не уходи!
Манчары лежал и смотрел в ту сторону, куда ушла девочка. Ушла… Заплетённые косички её торчат кверху, а сама порхает словно бабочка. Голубка, какая ты хорошая! Интересно, чья же ты дочь? Какого-нибудь хамначчита или сирота горемычная? «Оленёнок дорогой…» Сама похожа на стройного оленёнка. Как хорошо бы стать отцом вот такой девочки!.. Пройдёт несколько лет, и она станет большой, красивой… Но вряд ли выпадет на её долю счастье. Всё равно втопчут беднягу в грязь чьего-нибудь хотона. Или выйдет замуж за какого-нибудь обездоленного парня. И задавят её непосильным трудом, изведут побоями. И умрёт, не увидев и не познав счастья. В этом мире так называемое счастье не предназначено для нас, бедняков. Видимо, его забрали такие же богачи, как Асхар. Манчары встал, чтобы пойти к своему другу, оставшемуся неподалёку, в долине, стеречь коней. Стряхнул с одежды хвою и мусор. В это время со стороны усадьбы Асхара послышался визгливый бабий голос:
— Ты куда это, паскуда, провалилась? Твои коровы ещё давеча пришли, как только ты ушла. Что это, разбойник Манчары задержал тебя, что ли?
Манчары вздрогнул. «Наверное, попало бедняжке Оленёнку», — подумал он.
— Она ещё что-то бормочет, негодная! — опять высоко взметнулся злой визг. — Ты о чём бормочешь? Защищаешь разбойника Манчары? Вот тебе! Вот!
Послышался глухой стук ударов. И в то же время донёсся душераздирающий детский крик:
— Ой, ой, бо-оль-но-о!..
— Противная, попробуй-ка в другой раз так вести себя!
— Ай, ай, про-сти, не бу-ду!..
— А вы чего уставились? Живей доите коров!
Опять наступила тишина. Манчары всё ещё стоял, прислушиваясь, и смотрел в сторону хотонов, почему-то не решаясь уходить отсюда. Там, очевидно, начали хлопотать и возиться с коровами, стали их доить. Лишь изредка слышался громкий шлепок женской ладони по крупу коровы. «Тише же, человека можешь растоптать!», «Дай соли полизать», «Вот дура, на своего телёнка злится!» — нарушали изредка тишину женские голоса. В то же время намного ближе, откуда-то сбоку, слышался кроткий голос какой-то старухи:
— Деточка… Хозяйка… Дымокур…
Она, наверное, сказала: «Хозяйка накажет, разожги дымокур» — и дала ей совет. О, несчастненький Оленёнок…
Когда уже завершалось вечернее доение коров, визгливый и резкий, как гибкий прут, голос вдруг опять потряс окрестность:
— Что это Пеструхи всё ещё нет! А что же вы все ходите и молчите, словно немые? Где та поганка? Противная, иди сейчас же, обязательно найди и приведи Пеструху! И даже не думай появляться без неё! Ну, не стой!
Манчары вышел на опушку леса. Оказалось, что Оленёнок, бедняжка, уже бежит по направлению к западу. Манчары пошёл лесом. Напал на тропинку, ведущую из аласа прямо туда, куда побежала девочка. У Манчары появилось желание обязательно встретиться с девочкой. Но где? Она ведь испугается его. К тому же вечером, в дремучем лесу. Что он ей скажет, когда встретит? Какая польза будет Оленёнку оттого, что они увидятся?
Манчары остановился в раздумье, заколебался, но затем ощупал карман расстёгнутого пальто и с решительным видом быстро зашагал и скрылся в лесу. Там он долго ходил взад-вперёд, поджидая девочку, и всё прислушивался, с какой стороны она должна появиться.
В аласе бая Асхара шум и гомон начал постепенно утихать. Горизонт загорелся на закате багровой зарёй и постепенно угас. Прошло столько времени, сколько хватило бы на то, чтобы сварилось мёрзлое мясо. Выпала роса, трава и листва деревьев поникли. «А вдруг девочка уже вернулась назад с другой стороны аласа?» — подумал Манчары. И он пожалел, что не пошёл за ней следом и не остановил её. В это время своим чутким ухом он уловил торопливый топот тяжёлой поступи. Манчары быстро побежал между деревьями в том направлении, где послышался топот. Не успел он сделать несколько шагов, как чуть не наткнулся на корову, бегущую навстречу. Корова даже не успела отскочить в сторону, как он проворно схватил её за раскидистые рога. Корова попыталась вертеть головой, но, почувствовав сильную руку, сразу же остановилась.
— Сай! Пеструха, почему оста… — Бежавшая вдогонку лёгкой трусцой девочка заметила постороннего человека только в самой непосредственной близости. Увидев, она с испугу попятилась назад.
— Деточка, не бойся… Подойди поближе, — ласково сказал ей Манчары.
Но девочка, вместо того чтобы подойти, спряталась за толстую лиственницу. Глазки её сделались круглыми, ноздри вздулись. Она стала похожа на вспугнутого оленёнка, про которого недавно пела. Подумав об этом сходстве, Манчары тихо рассмеялся.
— Деточка, чего же ты испугалась? Я ведь ничего плохого не делаю. Подойди сюда. Как тебя зовут?
Из-за дерева никакого ответа не последовало.
— Ну тогда будь Оленёнком. Ведь у тебя и песенка есть «Оленёнок дорогой…». Ты хочешь быть Оленёнком?
Девочка опять не ответила. Из-за толстого ствола дерева на миг показались взбудораженные глаза. Манчары испугался, как бы девочка не убежала.
— Оленёнок, посмотри-ка, твоя Пеструха стоит. — Манчары согнул росший рядом тальник и набросил на рога коровы. — Ведь тебе хозяйка приказала не приходить без Пеструхи. Как же ты пойдёшь? Слышишь, Оленёнок?
За деревом зашуршало. Затем послышался робкий голосок:
— Я не Оленёнок…
— А кто же ты такая?
Девочка продолжала молчать.
— Разве у тебя нет имени?
— У меня есть имя… — быстро ответила девочка, словно боялась, что может лишиться своего имени.
— Как же зовут тебя?
— Сардана.
Манчары облегчённо вздохнул.
— У тебя, оказывается, есть имя, а ты его скрываешь. — Он принял обиженный вид. — Да ещё очень красивое имя: Сардана! Деточка, подойди ближе. Не бойся. Если мы будем так долго стоять, то хозяйка снова начнёт ругаться. Даже может и отлупить, да?
— Отлупит…
Девочка выглянула из-за дерева. Она оказалась очень хорошенькой, с кругленьким живым весёлым личиком. С толстенькими, выступающими вперёд губками. По всей видимости, в смелости и находчивости, в песнях и прибаутках она никому из своих сверстниц не уступает первенства. Заметно, что её ножки с самой весны, как только сошёл снег, не видали никакой обуви: все были в царапинах и ссадинах.
— Сардана, ты хочешь есть? Иди сядь на этот пенёк. — Манчары вынул из торбы лепёшки с маслом, куски отварного мяса и положил всё это на пень. — Что же ты стоишь? Иди, — сказал он и, присев на пенёк, начал есть сам.
Сардана сначала высунулась из-за дерева, и, наблюдая за Манчары и отскакивая назад при каждом его движении, всё же стала приближаться к нему. Подошла, осторожно присела на краешек пня и, настороженно посмотрев на незнакомого человека и на еду, взяла кусочек лепёшки, лежавшей поближе к ней, и сунула его в рот.
— Ешь, деточка. Ешь вот это мясо. — Манчары подвинул ближе к ней нарезанные кусочки варёного мяса.
Приятный вкус мяса, видимо, успокаивающе действовал на девочку. Она уже смелее заработала руками — брала мясо и ела.
— Вот попей этого напитка. А то трудно глотать. — Манчары протянул ей туесок.
Оба молча принялись есть.
Краем глаза Манчары стал наблюдать за девочкой. Совсем худенькая, тоненькая, как былинка. Но несмотря на это, все движения энергичные, ловкие. Гибкая, как белый тальник, растущий на опушках лесных угодий.
— Сардана, ты чья дочь?
— Аленчика… Мамы… — Девочка испуганно заморгала глазками.
— Твоя мама здесь, у Асхара?
— Нет… Она находится в Ымыйа. Батрачит у сына Асхара. — Подкрепившись, девочка заговорила охотнее: — Она весной приходила ко мне. Принесла несколько ложек масла.
— А отец?
— Не знаю… Говорят, он давно умер.
Девочка съёжилась в комок и сидела на пеньке, как птичка. Манчары хотелось подойти к ней и провести рукой по её волосам… Но он не сделал этого, сидел и не двигался. Боялся, что стоит только протянуть ему руку, как она тотчас же вскочит и убежит. О, как было бы хорошо завести свою семью и растить вот таких детей! Есть ли в этом солнечном мире большее счастье? При мысли о своей несчастной судьбе Манчары скорбно опустил голову. Видимо, он никогда не познает радости отцовства, не изведает трепетное чувство, которое овладевает человеком, когда он гладит по волосам кудрявую дочурку или сына… У него иная судьба: тюрьма, каторга, побег…
Девочка кончиками пальцев тихо коснулась рукава человека, молча сидевшего против неё:
— Не надо же…
Манчары вздрогнул, энергичным жестом ладони вытер свои глаза.
