Виталий Орехов - Лето столетия
На другой фотографии он на коне. Приземистая монгольская порода, коротко стриженная грива. Виктор смотрит на фотографа сверху вниз. Ему ещё всё нравится, он – молодой и перспективный боец, защитник революционного Отечества на самой границе Родины. Передний край обороны, а там уж как придётся, может быть, и наступления, ведь революция не закончится одной Россией!
Третья фотография – в штабе за столом сидят офицеры. Виктор помнил запах керогазки. Лица серьёзные. После съёмки командир части Искандеров приказал уничтожить негатив, он был зол. Донесения с юга были тревожными. Донесения из Москвы – ещё тревожнее. На юге шла война отсталого Китая с милитаристами Японии. Всё казалось таким далёким, даже там, на границе с Китаем. Провалившееся Шанхайское восстание, убийство Ли Дач-жао казались только газетными штампами. Но в наркомате понимали, что всё это на самом деле не очень далеко от рубежей вверенной им Родины.
Последняя фотография мирного времени – учебная тревога. Красноармеец стоит посреди поля, пустив сигнальную ракету в воздух. Свет от ракеты поднял все части в округе, никто ещё не знал, учения это или всё по-настоящему. Кому-то хотелось одного, кому-то – другого. Виктор тогда ещё не помнил, хотел ли он мира или пепла войны. В любом случае он получил представление и об одном, и о другом.
Этого никогда не было
Этого никогда не было. Официально Советская Россия тогда не вела войны с Японской империей. Мы были на грани войны, на самом её крае… когда Зорге слал данные из Токио, мы были к войне так близко, как только можно, фактически занесли ногу над пропастью. Виктор же, как и другие красноармейцы отдельной 45-й Дальневосточной механизированной дивизии, прекрасно знал, что мы эту тонкую грань перешли. Он видел, как это произошло. Он участвовал в этом.
Пограничные инциденты тянулись весь год. Атакующей стороной всегда были военнослужащие Японии, замаскированные под маньчжурских националистов. Токио всё отрицал, как и следовало ожидать, дело не доходило даже до нот протеста. Советский Союз молчаливо сносил эти весьма болезненные уколы, но не хотел злить могущественного островного соседа, превратившегося в настоящего монстра. Так шли месяцы напряжённого ожидания, потому что не было до конца ясно, планирует ли Япония осуществлять полномасштабную интервенцию, как это было в начале 1920-х, когда надписи во Владивостоке были продублированы на японском языке по распоряжению оккупационного режима.
Учебка трещала. Семёнов трижды срывал голос, отдавая команды. Красноармейцы уставали, но старались не подавать виду. Войны пока не было, но всё шло к ней. Шинели стирались от постоянного ползания по-пластунски, японцы и маньчжуры слышали выстрелы в районе учений. Но японская разведка знала стопроцентно, что Советский Союз к войне на Дальнем Востоке пока не готов.
Генерал Мацумито смотрел в бинокль на степные просторы обеих Монголий, которые должен был объединить флаг Страны восходящего солнца. Генерал медленно и очень по-европейски жевал табак. На завтра он ничего особенного не запланировал.
Просто Япония напала на следующий день.
Рота, подъём!
– Рота, подъём!
Привычные десять секунд прошли как по маслу. Виктор быстро посмотрел на часы. – За мной, бегом марш!
Привычный маршрут – каптёрка, роспись, оружейная. – На линию 14-Б, бегом марш! Три минуты на перекур. Лошадь готова.
– Товарищи красноармейцы, боевая тревога! По ко-о-о-ням! – надрывно прозвучала команда. И конница понеслась.
То, что впереди есть люди, авангард понял не сразу. Пограничники бежали навстречу, когда Семёнов скакал во главе передовой роты, за ним – несколько десятков его бойцов. Имени товарища Фрунзе Отдельная Дальневосточная дивизия шла на юг широким фронтом.
– Пограничники! – громко прокричал старшина, но реакции со стороны командира не последовало.
Лёха Смирный, бравый молодец в будёновке, взял влево к Семёнову и на скаку повторил:
– Бегут к нам, товарищ комроты!
– Продолжать наступление! – Семёнов знал то, чего не знали солдаты. Шифрограмма поступила всего полчаса назад, короткая, но вполне доходчивая.
– Так затопчем…
– Марш-марш! – громче крикнул Семёнов и ушёл левее.
В голове Лёхи начала сформировываться страшная мысль. Вторая его мысль была об ордене, который он будет носить. Он поскакал в строй.
До столкновения было не более трёх минут, когда солдаты услышали выстрелы – артиллерийский дивизион, приданный дивизии на прошлой неделе, начал артподготовку. Танковые части шли по флангам, а кавалерия, в лучших традициях Гражданской войны, вела наступление по центру фронта. Вторую роту вёл в бой Семёнов.
Лошади и люди выдыхали морозный пар, скача по голой степи навстречу неотвратимому. Участок наступления японской армии был широким, но наступление шло медленнее, чем было запланировано. К моменту соприкосновения войск 2-й фронт Маньчжурского корпуса продвинулся только на три километра вглубь советской территории и отставал на два часа от чёткого японского графика.
Конечно, Япония была сама виновата. Увязнув в континентальной войне со слабым, казалось, Китаем, готовя силы для всей Юго-Восточной Азии, ввязываться в войну с огромной европейской державой, даже не перевооружившись как следует, было опрометчиво. Это понимали в имперском МИД Японии, но почему-то не понимали в Генеральном штабе в Токио. Поэтому войны с Россией не было. Но война была. Спросите у Лёхи Смирного. Или у Семёнова.
Из-за недостатка авиации на Северном фронте не была должным образом проведена подготовка наступления, это позднее учтут немецкие военные специалисты, изучавшие опыт маньчжурского провала Японии.
Однако столкновение было кровавым. Ещё на подходе красноармейцев японцы открыли огонь из новеньких винтовок марки «Арисака». «Максимы» Красной армии подоспели только через несколько минут, так что немногим удалось выжить из тех, кто шёл в авангарде, но зато им злости и гнева было не занимать. Они готовились защищать и расширять революцию. Их так учили. И наконец такая возможность появилась. Семёнов отдавал приказы оставшимся бойцам, стремясь минимизировать потери, однако дело было плохо. Казалось, японцы развернули несколько соединений, а их солдаты были похожи на автоматы. Несмотря на многочисленные смерти товарищей, ни один из них не повернул, они все слушали приказы своего руководства.
За первые сутки было потеряно 20 процентов личного состава со стороны Японии и сорок – со стороны Красной армии, пленных не брала ни одна из сторон. С наступлением ночи выстрелы прекратились. Ночевали в поле, чтобы завтра продолжить. Фронт не двигался несколько дней.
Наутро пятого дня битвы измождённые красноармейцы были вновь подняты по тревоге, но вокруг никого не было. Только бескрайняя степь и тела убитых. Японцы отступили за ночь, оставив искорёженную технику.
– Победа, товарищи! – Звук разносился по всей Монголии, солдаты вставали, хватались за шашки и винтовки, а затем радостно опускали их. Победа!
Естественно, солдат подняли по боевой тревоге по другой причине.
Холодно и грязно
Холодно и грязно. Как и везде, в штабной палатке было холодно и грязно. Семёнов стоял в ряду других и слушал комдива Комиссаренко.
– Товарищи! Враг потрясён, но не разбит. Вероломно напав на СССР, он понял теперь, что не стоит связываться с Рабоче-крестьянской Красной армией! Но, товарищи, этот урок японские империалисты не усвоят, если он не будет доведён до конца. Впереди – новые провокации, и нужно разведать глубину эшелонирования противника. Разведка – боем! Только что из Москвы поступила шифротелеграмма. Вам дан приказ начать преследование врага. Вы показали себя молодцами, товарищи красноармейцы. Закрепим результат. Через пять минут вам будет отдан приказ поднимать войска по тревоге. Есть вопросы?
Вопросов не было. Только какое-то очень паршивое чувство внутри, смешанное со страхом. А может быть, это страх принял такие отвратительные формы. Как бы то ни было, через два часа кавалеристы перешли границу.
Наступление шло очень тихо.
– Уж больно тихо, – шептались между собой красноармейцы.
Семёнов вёл свою роту вперед сквозь туман и холод Северного Китая. Ему было известно, что наступление-преследование ведётся без налаженных каналов снабжения с тылом, без тщательно проверенных разведданных. Кроме того, он знал, что часть сил отдельной имени товарища Фрунзе дивизии была оставлена на границе. Сколько именно людей вместе с ним перешли границу, ему не доложили, информация носила характер совершенно секретной. Шли долго.
К вечеру первого дня устроили привал в небольшой деревне. Дома были пусты, люди бежали. В любом случае это всё же лучше, чем спать на земле. Днём солнце прогревало почву и становилось жарко, особенно во время боя, но ночью и по утрам температура опускалась до минус пяти. Кашель ночью был слышен постоянно.
