Еремей Парнов - Заговор против маршалов
Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ирландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайтхолла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран — всюду черные банты, перевитые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.
Над каминными трубами «Конной гвардии» беспокойно металась чайка, затесавшаяся в голубиную стаю. Когда на Темзе вскричали гудки, она взмыла вверх и, покружив возле «Часовой башни», скрылась за Вест- министерским мостом.
Похоронная процессия направлялась к собору. Конногвардейцы в сверкающих нагрудниках и золотых шлемах с ниспадающими хвостами слегка покачивались в седлах. Изредка всхрапывали завитые мелким шариком вороные, прядая ушами, выдыхая горячий пар.
Артиллерийский лафет осеняли знамена, расшитые гербами Соединенного Королевства и Саксен-Кобург-Готской фамилии. Вернее, Виндзорской, как она стала именоваться после семнадцатого года, перевернувшего мир. Отречение от германских корней родового древа подвело своеобразный итог эпохе, сокрушившей родственные династии Гогенцоллернов и Романовых. Врага и союзника.
Окаймленные рамкой газетные полосы напоминали о деяниях покойного короля. Не посягая на прерогативы парламента и кабинета, он достойно представлял великую империю, распростершуюся на бескрайних простоpax океанов и материков. Монарх и отец семейства, офицер флота и джентльмен.
Многочисленные фотографии воспроизводили достопамятные эпизоды. Король в детском приюте, под балдахином на спине слона, на палубе дредноута, ощетинившегося жерлами плутонгов. Какая эпоха, какие просторы, какая жизнь! Доки, заводы, блестящие рауты, праздничные улицы европейских столиц. Щемящая прелесть довоенного быта и военно-полевой аскетизм. Теплые встречи в Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Охота на тигров в Хайдарабаде. Маневры в африканских песках. Парады и аудиенции. Бок о бок с монархами, диктаторами, президентами, улыбчивыми раджами в роскошных тюрбанах и вождями племен, увешанными клыкастыми ожерельями.
Не остался без внимания и трогательный жест первых лет: пятьдесят гиней в пользу семей бастующих докеров. Своевременное напоминание нации, сумевшей сохранить единство перед лицом повального безумия, шквалом пронесшегося над континентом. И хоть коснулось краем моровое поветрие, но милостью провидения не содрогнулись вековые устои. Воистину остров в бушующем море. Большевики, фашисты, анархисты — это не для старой доброй Англии. «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!» Слава богу, переболели кровавым бунтом в далеком младенчестве. Классовые бои, стычки с доморощенными нацистами, восстания на заморских территориях остались за кадром. Не стоит вспоминать, неуместно. Да и вообще нет памяти о прежнем, как учит Екклисиаст. Все суета и томление духа.
Пред дивным порталом и непроглядным мраком отверстых дверей, куда вливается торжественно-опечаленная процессия, утихают мирские страсти. Сюда, как в вечность, вливаются реки и вытекают отсюда. Тончайшие колонны, слитые в пучки, расходящиеся звездами нервюр, в беспредельность рвущийся свод. И таинственный гул, и мрамора холодное дыхание, и вещий сумрак.
Молодые люди с парадными аксельбантами плавно опустили венки, каменея вполоборота на карауле. Министры и генералы, расправив ленты, почтительно склонили головы. Кто солидно и обстоятельно, а кто и поспешно, словно преодолевая неловкость. Безмолвная дипломатия мимолетных касаний, призванная выразить всю глубину подобающих случаю чувств. Примиряющая символика взглядов, которыми обменивались даже представители соперничающих держав. И никто не заметил, что кукловод, направлявший слаженное движение фигурок во фраках, нечаянно перепутал нити. Пантомима, призванная отобразить смирение власти земной перед властью небесной, дала осечку. В гротескных пируэтах старомодного танца a la Cranach [5] явственно обозначилась иррациональная аура века. Когда средство становится целью, общественное сознание начинает двигаться вспять. Во тьму инстинкта, где теплом материнского лона дышат почва, кровь и беспамятство.
С пещерных времен смерть безотказно служила политике. Мировая бойня, открыв счет на миллионы и миллионы, содрала непрочную пленку цивилизации. Фридрих Ницше оказался пророком. Бог действительно умер. Зловещая эмблема, уместная прежде разве что на кладбище или в монашеской келье, перекочевала на солдатский мундир. Как раз к сроку подросло новое беспамятное поколение, жаждущее упиться бредом. Подточенный неизлечимым недугом мир разлагался заживо, но этого никто не видел. Пророков, как обычно, побили каменьями — кто мыкается на чужбине, кто подыхает за колючей проволокой.
Чисто внешне официальная церемония протекала без единого сбоя, в полном согласии с графиком и предписанным этикетом.
Жарко пылали свечи, отуманенные влажным дыханием цветов. Рябило в глазах от геральдической россыпи алых и белых роз. Оранжерейной духотой одурманивали сингапурские орхидеи и нежные, чуть тронутые увяданием фиалки Пармы.
Фотографы, не сумевшие обзавестись пригласительными билетами, приникли к пикам ограды. Дымно вспыхивал магний, высвечивая фасы и профили в размеренно продвигавшейся веренице высокопоставленных персон. Ордена на подушечках, вызолоченные кареты, бифитеры с алебардами — все было многократно запечатлено на пластинках и пленках. Люди на тротуарах. Кортеж лимузинов с флажками: «роллс-ройсы», «паккарды», «альфа-ромео», «бьюики». Лакированные каскетки полиции. Августейшая вдова под белой вуалью. .
Белое — траурный цвет королев. Тщательно подвитые усы и бородка Эдуарда — крупным планом.
«Король умер, да здравствует король!» Жизнь продолжается.
Вспышка за вспышкой, словно блики в потоке бытия: услужливо распахнутые дверцы, медленно распрямляющиеся фигуры в цилиндрах и треуголках, адмиральские фуражки, импозантные лысины, почтительно склоненные проборы. Азартная охота, расточительная, как сама жизнь. Разве что сотая доля отснятого материала обретет вневременность застывшего мига на цинковой пластине набора. Остальное — насмарку, а всего лучше в огонь, чтоб извлечь из пепла серебро. В огне обновляется природа, но заключенная в черепе вселенная, неповторимый микрокосм исчезают бесследно. Всеведущая наука открыла, что и в человеческом теле содержатся драгоценные элементы, правда в ничтожных количествах. Немецкие ученые даже сумели подсчитать, сколько это будет в пересчете на пфенниги. Ничтожная сумма! Волосы, идущие на парики, намного дороже находящегося в них золота.
В атмосфере разливалось растлевающее дыхание гидры, еще не готовой плюнуть огнем.
Британия правит морями, Британией — кабинет министров, король представительствует. Минули дни официального траура. Страна отпраздновала коронацию Эдуарда Восьмого. Сейсмограф дипломатической активности лихорадочными всплесками регистрировал назревавший разлом земной коры. Шифровальщики трудились в поте лица. По всему выходило, что тридцать шестой год станет переломным.
Советская делегация — правительство представлял Литвинов, армию — Тухачевский — оказалась в центре всеобщего интереса. Англия как бы заново открыла для себя романтического героя, который уже однажды стоял под стенами Варшавы и вполне способен на куда более дерзкий поход. Срочно переводилась изданная во Франции биография маршала. Оказалось, что и в эпоху сплошной механизации личное обаяние кое-чего стоит.
Особняк на Кенсингтон пэлес гарденс, 5, где размещалось советское полпредство, превратился в одно из наиболее притягательных мест британской столицы.
Полпред Иван Михайлович Майский (на пригласительных билетах, как и в верительных грамотах, ранг советского представителя полностью соответствовал титулу Венского регламента [6]) устроил прием, на который были приглашены высшие офицеры Великобритании.
Специально для них прокрутили порядком исцарапанную ленту, запечатлевшую воздушный парад. Когда на небольшом экране замелькали выпрыгивающие из люков фигуры в комбинезонах и шлемах, десятки, сотни, может быть, тысячи раскрытых куполов, послышались восхищенные возгласы. Массовость десанта и ювелирное приземление одновременно восхитили и ошеломили обычно сдержанных англичан. Как только зажегся свет, посыпались вопросы:
— Это солдаты или тренированные спортсмены?
— Сколько человек было в воздухе?
— Вы создаете отборные формирования?
— У вас есть воздушные командос?
— Кинотрюк исключен?
Тухачевский и военный атташе комкор Путна едва успевали отвечать.
— Вы все видели собственными глазами, господа,— Михаил Николаевич кивнул на экран.— Именно в таком направлении развивается военная мысль.
