Александр Дюма - Маркиза де Бренвилье
Горничная Эдма Юэ, жена Брисьена, показала: Что Сент-Круа каждый день навещал г-жу де Бренвилье и что в шкатулке, принадлежащей названной де Бренвилье, она видела две маленькие коробочки с порошком и пастой сулемы, каковую она узнала, так как является дочерью аптекаря. Свидетельница добавила, что названная г-жа де Бренвилье однажды, отужинав в компании и будучи навеселе, показала ей маленькую коробочку, сказав: «Вот чем мстят врагам. Эта коробочка с виду крохотная, но битком набита наследствами». Г-жа де Бренвилье дала ей подержать эту коробочку, но вскорости, когда у нее прошел хмель, воскликнула: «Боже мой, что я вам тут наболтала! Не повторяйте этого никому». Свидетельница добавила, что Ламбер, судейский писец, говорил ей, что относил две маленькие коробочки от Сент-Круа г-же де Бренвилье; что Лашоссе часто приходил к ней; что, когда г-жа де Бренвилье не уплатила ей, горничной Юэ, десять пистолей, которые была ей должна, она пошла и пожаловалась Сент-Круа, пригрозив рассказать заместителю председателя суда все, что видела, после чего вышеназванные десять пистолей ей были уплачены; что Сент-Круа и названная г-жа де Бренвилье всегда имели при себе яд, чтобы воспользоваться им, ежели их арестуют.
Лоран Перетт, проживающий у аптекаря Глазе, заявил: Что он часто видел даму, приезжавшую вместе с Сент-Круа к его хозяину, и лакей сказал ему, что эта дама — маркиза де Бренвилье; он готов дать голову на отсечение, что они приезжали к Глазе готовить яд, а когда они приезжали, то карету оставляли на Сен-Жерменском рынке.
Мари де Вильере, компаньонка названной г-жи де Бренвилье, показала:
Что после смерти г-на д'Обре, советника, Лашоссе приходил к названной де Бренвилье и говорил с ней с глазу на глаз; что Брианкур сказал ей, что названная де Бренвилье губит порядочных людей; что он каждый день принимает орвиетан[29] из боязни быть отравленным и только благодаря этой предосторожности до сих пор еще жив, но он боится, что его зарежут, так как де Бренвилье посвятила его в тайну отравления; что надобно бы предупредить м-ль д'Обре, что ее хотят отравить, что имеются такие же планы и насчет гувернера детей г-на де Бренвилье. Мари де Вильере добавила, что спустя два дня после смерти советника Лашоссе был в спальне г-жи де Бренвилье и тут доложили о приходе Куте, секретаря покойного заместителя председателя суда, и маркиза велела Лашоссе спрятаться за пологом ее кровати. Лашоссе принес маркизе письмо от Сент-Круа.
Франсуа Дегре, офицер полиции, показал:
Что на основании королевского указа он арестовал в Льеже г-жу де Бренвилье; под кроватью у нее он обнаружил шкатулку, каковую опечатал; названная де Бренвилье попросила у него находившуюся там бумагу, которая является ее исповедью, но он отказал ей; что по пути в Париж, каковой они проделали вместе, г-жа де Бренвилье сказала ему, что думает, что это Глазе изготовлял яды для Сент-Круа; что однажды Сент-Круа назначил ей, названной де Бренвилье, свидание у распятия в предместье Сент-Оноре и показал четыре пузырька, сказав: «Вот что прислал мне Глазе». Она попросила один пузырек, но Сент-Круа ответил, что скорей умрет, чем отдаст ей это. Также свидетель сообщил, что стражник Антуан Барбье вручил ему три письма, которые г-жа де Бренвилье написала Териа.
Что в первом она просила его спешно приехать и попытаться освободить ее.
Что во втором она сообщала, что конвой состоит лишь из восьми стражников и пять человек сумели бы освободить ее.
А в третьем, что если он не может отбить ее у тех, кто ее конвоирует, то пусть возьмется хотя бы за пристава, убьет лошадь под его слугой и двух из четверки лошадей, запряженных в карету, захватит шкатулку и материалы процесса и бросит их в огонь, иначе она погибла.
Лавиолетт, стражник, показал:
Что в тот вечер, когда ее арестовали, г-жа де Бренвилье хотела проглотить длинную булавку, но он ей воспрепятствовал и объявил, что она подлая женщина и теперь он видит, что все, что про нее говорили, правда и она действительно отравила всю свою семью; она же ему ответила, что если она это и сделала, то лишь послушавшись дурного совета, и что у человека часто случаются помрачения.
Антуан Барбье, стражник, заявил:
Что названная де Бренвилье пила за столом из бокала и попыталась проглотить кусок стекла, но поскольку он воспрепятствовал ей, она сказала, что ежели он захочет ее спасти, то получит от нее целое состояние; что она написала несколько писем Териа; что в продолжение всего пути она неоднократно пыталась проглотить стекло, землю или булавки; что она предлагала ему перерезать горло Дегре, убить слугу г-на пристава, сказала ему, что нужно похитить и сжечь шкатулку, а для этого нужно иметь при себе горящий фитиль, чтобы все сжечь; что из Консьержери она написала Пенотье[30], передала ему это письмо и он сделал вид, будто согласен передать его.
Наконец, Франсуаза Руссель показала:
Что она служила у названной Бренвилье; что названная де Бренвилье однажды дала ей засахаренной смородины, которую она попробовала на кончике ножа, после чего сразу же почувствовала себя плохо. Еще г-жа де Бренвилье дала ей ломоть влажной ветчины, каковую она съела, после чего у нее началась сильная боль в желудке и у нее было ощущение, будто ей пронзили сердце, и она верит, что три года назад ее отравили».
При таких доказательствах трудно было держаться прежней системы полного отрицания. Тем не менее маркиза де Бренвилье продолжала настаивать на своей невиновности, и метр Нивель, один из лучших адвокатов того времени, согласился взять ее дело.
Он талантливейшим образом разбил один за другим все доводы обвинения, признав прелюбодейную связь маркизы с Сент-Круа, но отвергнув ее соучастие в отравлении отца и сыновей д'Обре, считая, что то был акт мести Сент-Круа по отношению к ним. Что касается исповеди, бывшей самой сильной и единственной уликой, которую можно было предъявить г-же де Бренвилье, то тут он опротестовал законность подобного свидетельства, опираясь на аналогичные случаи, когда свидетельства обвиняемых против самих себя не были приняты на основании законодательного положения «Non auditor pejare volens»[31].
Он привел три примера; поскольку они небезынтересны, мы целиком цитируем их по его письменному представлению.
Первый пример
Доменико Сото, знаменитейший знаток церковного права и крупнейший теолог, бывший духовником Карла V и участвовавший в первых заседаниях Тридентского собора при Павле III[32], поставил проблему человека, потерявшего бумагу, на которой он записал свои грехи; случилось так, что церковный судья, нашедший эту бумагу и на ее основании решивший донести на того, кто ее написал, был справедливо наказан вышестоящим по той причине, что исповедь столь священна, что все связанное с нею должно навеки сохраняться в тайне. В подкрепление этого положения был приведен приговор, о котором рассказывает в своем «Трактате о исповедниках» Родерико Акуньо, знаменитый португальский архиепископ.
Некий каталонец, уроженец города Барселоны, приговоренный к смерти за совершенное убийство, в котором он признался, отказался исповедаться перед казнью. Невзирая на все настояния, он с таким упорством отказывался, не приводя, между тем, никаких причин нежелания исповедаться, что все приписали таковое его поведение помрачению рассудка и решили, что оно вызвано страхом смерти.
Об этом его упрямстве оповестили св. Тома де Вильнева[33], архиепископа Валенсии в Испании, который был в городе, где производилась казнь. Достопочтенный прелат оказался настолько человеколюбив, что соблаговолил заняться этим делом, дабы принудить убийцу исповедаться, чтобы вместе с телом не погубить душу. Но он был крайне поражен, когда, спросив приговоренного о причинах его отказа от исповеди, услышал, что тот питает ненависть к исповедникам, потому как осужден на смерть вследствие доноса, сделанного его духовником, которому он открылся, что совершил убийство; об этом никто не знал, но он пришел на исповедь, признался в совершенном преступлении, рассказал, где зарыл убитого и о прочих подробностях преступления; его исповедник донес обо всех этих обстоятельствах, и он не мог их отрицать, что и позволило вынести ему приговор; только сейчас ему стало известно то, чего он не знал, когда исповедовался, а именно, что его исповедник оказался братом убитого и жажда мести толкнула этого дурного священника раскрыть тайну исповеди.
После такового заявления св. Тома де Вильнев счел, что подобный случай куда важней самого судебного процесса, поскольку затрагивает честь духовенства и церкви и последствия его имеют бесконечно большее значение, нежели само это дело, где речь идет всего-навсего о жизни одного человека. Он решил проверить достоверность сделанного заявления, призвал того исповедника и, когда тот признал, что совершил преступление, нарушив тайну исповеди, принудил судей, вынесших приговор обвиняемому, отменить оный и признать его невиновным, что и было сделано к радости и под рукоплескания публики.
