Григорий Мирошниченко - Юнармия
– Вздор, – сказал командир, пожимая плечами.
– К сожалению, это именно так. Но я могу разыскать хозяина буфета. Насколько мне известно, у него еще имеются запасы продуктов, – сказал начальник станции.
Офицер вытаращил глаза.
– Есть запасы? В таком случае немедленно разыщите его. Солдаты дроздовского полка не могут ждать.
– Будет исполнено, господин командир! – гаркнул начальник станции и скрылся в дверях третьего класса.
Через полчаса он снова появился на перроне. Под руку он вел хозяина буфета.
Рядом с буфетчиком начальник станции казался затрепанным пароходишком, который ведет на буксире огромную, неуклюжую баржу.
Хозяин буфета, грузин, шел с опаской и перепуганно улыбался.
– Хорошо, командир, – сказал он, выслушав носатого офицера, – буфет будет, ты только порядок наведи…
– У меня порядок будет. У меня народ выдержанный и честный, – сказал командир.
Буфетчик усмехнулся в усы:
– Честный народ сделал меня бесчестным.
– Не горюй, – сказал командир. – Ты свои барыши живо наверстаешь. Только вот что, голубчик, приготовь для меня хороший шашлычок по-карски да святокрестовского пару четвертушек.
Грузин кивнул головой и ушел.
Вскоре на вокзале за дубовым прилавком буфета заметались официанты в белых пиджаках, а за столиками стали рассаживаться нижние чины бронепоезда «Победа».
На перроне стало совсем пусто. Только мы с Васькой разгуливали взад-вперед и рассматривали броневик. Из паровоза, похожего на обрубленную болванку металла, выходил тонкой струйкой, как из курящейся бомбы, дымок.
На двух грузных американских платформах стояли на стальных вращающихся станках длинные зеленые пушки. В открытый хобот можно было всунуть голову, а у оси ствол пушки не обхватить руками.
Платформы с морскими пушками находились посредине бронепоезда, а спереди и сзади к ним были прицеплены товарные платформы с трехдюймовками в зеленых брезентовых чехлах.
– Не справиться красным с такой махиной. Здорова уж больно, – скачал Васька, разглядывая замки у орудий. – У наших ни одной такой нет.
– Подумаешь, счастье заморское, – ответил я Ваське. – Как начнут наши садить бомбами с аэропланов, так от их пушек только мокрое место останется.
– Да, как же! – передразнил меня Васька. – Они смотри какие толстые.
Мы пошли по перрону. Заглянули в широкие окна вокзала.
Там в буфете пьяные дроздовцы скинули английские шинели и плясали русского.
Приплясывая, они подходили к стойке, на ходу опрокидывали рюмочку и хватали прямо с жаровни курицу или кусок жареного судака.
– Послушай, нельзя так! Зачем берешь! Плати, пожалуйста, – говорил хозяин буфета.
Никто не хотел платить.
– Командир заплатит. Присылай по почте счет, – кричал безусый юнкер. Он стучал по стойке кулаком, заставляя плясать стаканы, бокалы, бутылки и рюмки.
– Молодой офицер, мы просим тебя – не буянь, пожалуйста, – терпеливо уговаривал его буфетчик.
Юнкер продолжал барабанить по стойке и орал во всю глотку:
Наш казак здоровый силой,
Наколол чертей на вилы,
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой.
Бронепоезд прет со свистом,
Вспоминая коммунистов,
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой.
Буфетчик смотрел на него круглыми грустными глазами, потом схватился за голову и выбежал на перрон.
– Куда это он? Наверно, командиру жаловаться, – прошептал Васька. – Бежим следом.
Буфетчик пробежал по всему перрону и шмыгнул через подъезд на площадь. Мы за ним.
– В квартиру начальника побег!
Крайнее окно в столовой было широко открыто.
Мы с Васькой знали где у начальника станции столовая, где спальня. Мы, бывало, часами стояли под его окнами и слушали граммофон.
Васька уцепился за подоконник и сунул нос в квартиру начальника.
Я дернул его за штанину.
– Куда лезешь? Заметят.
– Смотри, колбасы сколько, – тихо сказал Васька.
Я тоже заглянул в окно. Посредине комнаты стоял длинный стол, накрытый желтой скатертью. Он весь был уставлен большими и маленькими тарелками и тарелочками с блестящей черной икрой, с желтым, в дырочках, сыром, с аккуратно нарезанными кружками копченой колбасы. На столе было много открытых консервных банок, а среди них шеренгой стояли высокие рюмки с красным вином. Над столом на медных цепях висела большая керосиновая лампа.
Начальник станции сидел, как именинник, развалившись в кресле, широко распахнув белый китель.
Рядом с ним, заложив ногу на ногу, сидел командир бронепоезда. Были тут еще три офицера. Один плешивый, в очках, другой с рыжими бакенбардами, третий – наш старый знакомый, комендант станции.
В дальнем углу, отдельно от всех, сидел, низко нагнувшись над тарелкой, какой-то человек в железнодорожной куртке.
Буфетчик подошел прямо к командиру, наклонился к нему и жалобно заговорил:
– Послушай, командир. Там твои офицеры опять тарарам наделали, как свиньи какие. Мне лавочку опять закрывать надо.
Командир отстранил его рукой:
– Постой, карапет, не кричи. Все будет в порядке. Я твою лавочку в обиду не дам. Твоя лавочка – наша лавочка.
– Хорош начальник, хорош командир, – сказал буфетчик и хлопнул командира по золотому погону.
Командир отвел плечо и поморщился:
– Ну, ну, смотри, без хамства. Я этого не люблю.
– Зачем хамство? Я тебе как родному брату говорю. Офицеры за столом засмеялись.
Командир побагровел.
– Ты, мошенник, поговори у меня еще! Я тебя под военно-полевой суд подведу. Ты свое вино чем разбавляешь? Разве это вино? Я такого вина и пробовать не желаю.
Буфетчик поглядел на пустые бутылки, стоявшие перед командиром, и пожал плечами:
– Самое лучшее кавказское вино, господин офицер. У меня это вино генерал Май-Маевский пил. Ты бы тоже немножко попробовал. Хочешь, я тебе еще бочонок пришлю? Ты только прогони подальше большевиков. Ты такой храбрый командир, отчаянный командир. Лучше самого генерала Май-Маевского. Тот всегда драться лез, а ты так любезно разговариваешь.
– Ладно, – сказал командир и даже слегка улыбнулся. – Ступай к себе в буфет да пошарь там, не найдется ли чего-нибудь получше этой бурды.
Буфетчик, кланяясь, попятился к выходу.
– Гришка, – спросил меня Васька шепотом, – ты бы чего съел?
– Сыру, вон того, что на углу лежит. Я такого никогда не пробовал.
– А я бы копченой колбасы, – сказал Васька, – смотри, жиру-то в ней сколько – целыми плитками! Ух, сволочи! Вот тот рыжий офицер уже за шестым куском тянется.
У меня к горлу подступила слюна. Дома мы уже третий день хлебали за обедом пустой суп.
Вдруг командир с грохотом отодвинул стул и, покачиваясь, встал.
– Господа! – проговорил он нетвердым голосом. – Как приятно быть в кругу близких друзей… Несмотря на наше сумбурное положение, мы не унываем и ждем лучших дней. Нам помогут англичане, французы, немцы и американцы. Вся Европа с нами! Ни черта мы не боимся, все равно мы разобьем большевиков. Недаром мы чистых дворянских кровей!
– Ура! – крикнул из своего дальнего угла человек в железнодорожной тужурке.
– Гляди, это же Сыч, – шепнул мне Васька.
И верно, это был телеграфист Сомов. Командир покосился на него и, подняв дрожащей рукой налитую до краев рюмку, произнес:
– За единую, неделимую!
– Ура! – гаркнули все за столом.
В это время дверь открылась, и в комнату вошли несколько человек два молоденьких вольноопределяющихся в длинных шинелях, перетянутых в талии поясами, и еще какие-то люди в пиджаках.
– Привели, ваше высокоблагородие! – мальчишеским голосом выкрикнул один из вольноопределяющихся.
– А, мое почтение, мастеровые, труженики, – сказал командир, обернувшись. – Пожалуйста, сюда, поближе.
Мастеровые подошли к столу, и свет упал на их лица.
Васька даже вскрикнул. Один из рабочих, подошедших к столу, был его отец Илья Федорович. Другой – Чиканов.
– Садитесь, пожалуйста, располагайтесь, как дома, – сказал командир и, схватив со стола большую рюмку с вином, поднес ее Васькиному отцу.
– Я не пью, – ответил Илья Федорович.
– Ну что вы, одну рюмочку перехватить не грех, – уговаривал командир.
– Я не пью, – наотрез отказался Илья Федорович.
– Давно ль перестал? – спросил его через стол Сомов.
Васькин отец вскинул на него глаза и спокойно ответил:
– В последний раз с тобой пил перед тем, как мы вместе в погребе прятались.
Телеграфист беспокойно заерзал и уткнулся в тарелку.
– Может, вы пьете? – обратился командир к Чиканову.
Чиканов немножко помялся, а потом взял рюмку и одним махом опрокинул ее в рот.
– Ну, закусите, – сказал командир и показал ему на стол.
Чиканов присел на край стула и робко подвинул к себе соленые огурцы. Потом осмелел и потянулся к сыру и копченой колбасе.
