Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)
Что он несет, этот Рутилий Руф? Суллу передернуло, но он постарался не показывать, как больно ему слышать подобные речи.
— Тебе хорошо говорить! Ты — консуляр, ты познал величие. А я еще нет! Можешь называть меня предателем, если тебе так больше нравится, но клянусь тебе, Публий Рутилий, что тоже покрою себя славой! И да помогут боги тем, кто встанет мне поперек дороги!
— В том числе Гаю Марию.
— В том числе и ему.
Рутилий Руф больше ничего не сказал, а только удрученно покачал головой. Сулла тоже немного помолчал. Потом произнес:
— Я слышал, что кельтиберы замахиваются на большее, чем может выдержать наш наместник в Ближней Испании. Долабелла в Дальней Испании так завяз с лузитанами, что не может выступить ему на помощь. Видимо, Титу Дидию придется в его консульский срок отправиться в Ближнюю Испанию.
— А жаль, — откликнулся Рутилий Руф. — Мне нравится стиль Тита Дидия, пусть он и «новый человек». Разумные законы — это то, чего мы все дожидались, тем более что их предлагает консул.
— Значит, по-твоему, наш любимый старший консул Метелл Непот не совсем удачно разрабатывал законы? — с улыбкой спросил Сулла.
— Здесь я с тобой одного мнения, Луций Корнелий. Чем был озабочен Цецилий Метелл, занимаясь совершенствованием государственного механизма, если не собственным положением? Зато два скромных закона Тита Дидия важны и благотворны. Теперь отпадает необходимость проталкивать законопроекты через собрания, раз между обнародованием и ратификацией должны истечь три полных рыночных дня. Пропала и нужда сводить вместе совершенно несвязанные материи, отчего закон терял всякую ясность. Даже если в текущем году в Сенате и комициях больше не произойдет ничего стоящего, мы хотя бы можем довольствоваться законами Тита Дидия, — с удовлетворением заключил Рутилий Руф.
Однако Суллу законы Тита Дидия не интересовали.
— Ты совершенно прав, Рутилий Руф, но я толкую не об этом. Если Тит Дидий отправится в Ближнюю Испанию разбираться с кельтиберами, то я присоединюсь к нему в качестве старшего легата. Я уже переговорил с ним об этом, и он отнесся к моему предложению более чем одобрительно. Война обещает быть длительной и непростой, так что от нее есть основания ожидать и трофеев, и укрепления собственной репутации. Кто знает, вдруг мне отдадут под командование целую армию?
— Ты уже завоевал репутацию дельного полководца, Луций Корнелий.
— Но одно дело — тогда, другое — теперь! — нетерпеливо воскликнул Сулла. — Они все забыли, эти болваны-избиратели, у которых денег куда больше, чем здравого смысла! Пойми, что происходит: Катул Цезарь предпочел бы, чтобы я подох, только бы не открывал рта и не заговаривал о неповиновении; Скавр карает меня вообще непонятно за что! — Он осклабился. — На месте этой парочки я бы поостерегся! Если наступит день, когда я решу, что они навеки разлучили меня с креслом из слоновой кости, я заставлю их пожалеть о том, что они вообще родились на свет!
«И я склонен верить ему, — пронеслось в голове у Рутилия Руфа, по всему телу которого пробежал холодок. — О, этот человек опасен! Лучше бы ему убраться куда подальше».
— Что ж, отправляйся в Испанию с Дидием, — произнес он вслух. — Ты прав, лучшей дороги к креслу претора не сыскать. Начать с начала, приобрести новую репутацию… Жаль только, что ты не можешь участвовать в выборах на должность курульного эдила. Ты так блестяще работаешь на публику, что в организации игр тебе не было бы равных. После этого ты бы прошел в преторы как по маслу.
— На должность курульного эдила у меня нет денег.
— Тебе помог бы Гай Марий.
— Я не стану его просить. По крайней мере, так я смогу сказать, что все, что имею, заработал сам. Никто мне ничего не давал — я все брал сам.
Эти слова заставили Рутилия Руфа вспомнить слух, пущенный Скавром о Сулле во время избирательной кампании последнего: якобы для того, чтобы раздобыть требуемую сумму для всаднического имущественного ценза, он убил любовницу, а потом, чтобы пролезть в сенаторы, расправился и с мачехой. Рутилий Руф, как правило, не доверял слухам о сожительстве с матерями, сестрами и дочерьми, о половых связях с мальчиками и приготовлении пищи из экскрементов. Однако порой Сулла говорит такое!.. Поневоле задумаешься…
Суд приближался к развязке: речь Марка Антония Оратора подходила к концу.
— Перед вами — необыкновенный человек! — надрывался он. — Перед вами — образцовый римлянин, солдат, отмеченный доблестью, патриот, верящий в величие Рима! Чего ради такому человеку отнимать у крестьян последнюю миску супа, обкрадывать слуг и хлебопеков? Я адресую этот вопрос вам, досточтимые заседатели! Доходили ли до вас ранее рассказы о приписываемых ему чудовищных растратах, убийствах, насилиях, присвоении чужого? Нет! Просто вас заставили сидеть и слушать мелких людишек, оплакивающих утрату горсти бронзовых монет, рыбешки и тому подобных мелочей!
Он глубоко вздохнул и расправил плечи, чтобы выглядеть еще внушительнее, чему вполне способствовала внешность всех представителей рода Антониев: вьющиеся золотистые волосы, внушающее доверие простое лицо. Заседатели все как один были околдованы этим человеком.
— Они у него на крючке, — безмятежно прокомментировал Рутилий Руф.
— Мне куда интереснее, что он собирается сделать с ними дальше, — отозвался Сулла с озабоченным видом.
Публика издала изумленный крик: Антоний Оратор кинулся на Мания Аквилия, сорвал с него тогу, потом с невероятной легкостью разорвал его тунику. Маний Аквилий предстал перед судом едва прикрытым.
— Глядите! — гремел Антоний. — Разве перед вами белоснежная кожа saltatrix tonsa? Где обрюзглость домоседа и папенькиного сынка? Нет, вместо всего этого вы видите шрамы! Шрамы, оставленные войной, десятки шрамов! Это тело воина, храброго, самоотверженного человека, превосходного римлянина, военачальника, пользовавшегося столь безоглядным доверием Гая Мария, что тот поручил ему зайти противнику в тыл! Вид этого тела свидетельствует, что его обладатель — не из тех, кто в панике удирает с поля боя, едва его коснется кончик вражеского меча, едва ему в ногу ткнется чужое копье или мимо просвистит камень. Это тело человека, который, относясь к тяжелым ранам как к безделицам, продолжает упорно разить неприятеля. — Руки адвоката, парившие в воздухе, беспомощно упали. — Хватит. Хватит наконец. Я жду вашего решения, — закончил он свою речь.
Приговор прозвучал: ABSOLVO.
— Притворщики! — поморщился Рутилий Руф. — И как это заседатели их не раскусили? Туника у него рвется, как бумага, и он щеголяет перед всем миром в набедренной повязке — дивись, Юпитер! О чем это говорит?
— О том, что Аквилий с Антонием заранее обо всем договорились, — сказал Марий, широко улыбаясь.
— А мне это говорит о том, что Аквилий не рискнул покрасоваться без набедренной повязки, — вставил Сулла.
Отсмеявшись, Рутилий Руф обратился к Марию:
— Луций Корнелий сообщил мне, что намерен отбыть вместе с Титом Дидием в Ближнюю Испанию. Что ты на это скажешь?
— Скажу, что это самое лучшее, что сейчас может предпринять Луций Корнелий, — спокойно ответил Марий. — Квинт Серторий выставляет свою кандидатуру на выборах военного трибуна, поэтому, полагаю, в Испанию отправится и он.
— Ты как будто не очень удивлен?
— Совсем не удивлен. Новость об Испании уже завтра станет всеобщим достоянием. В храме Беллоны собирается Сенат. Мы отправим Тита Дидия воевать с кельтиберами, — объяснил Марий. — Он — человек достойный, толковый воин и довольно талантливый полководец. Особенно когда его противники — галлы, к какой бы разновидности они ни принадлежали. Да, Луций Корнелий, для успеха на выборах лучше тебе направиться в Испанию в роли легата, нежели скитаться по Анатолии в компании с частным лицом.
* * *«Частное лицо» отбыл в Тарент на следующей неделе, сперва находясь в некоторой растерянности, поскольку впервые в жизни отправился в путешествие в сопровождении жены и сына. Воину подобает путешествовать налегке, с максимально возможной скоростью, и не давать в пути спуску лентяям-солдатам. Однако Гаю Марию предстояло вскоре выяснить, что жены придерживаются на сей счет иных воззрений. Юлия изъявила намерение захватить с собой половину челяди, в том числе кухарку, готовившую только для детей, учителя Мария-младшего и девицу, творившую чудеса с прической Юлии. Пришлось брать с собой все игрушки Мария-младшего, все его учебники, а также личную библиотеку его учителя, одежду на все случаи жизни и различные предметы, которых, как была уверена Юлия, не существует вне Рима.
— Нас всего трое, а мы отягощены большим количеством скарба и прислужников, нежели парфянский царь, отправляющийся из Селевкии-на-Тигре в Экбатану, — ворчал Марий, видя по прошествии трех дней, что, следуя по Латинской дороге, они добрались только до Анагнии.
