Вольдемар Балязин - Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Так, в первый раз после выхода из Смольного, Александр встретил княжну в Летнем саду. Царь был великий ценитель красоты, подлинный эстет, и для него не было безразличным место свиданий. В то время Летний сад являлся одним из самых прелестных мест Петербурга. Там были высажены диковинные декоративные деревья из царских оранжерей, раритеты России и Европы. Вокруг цвела сирень, жасмин и жимолость, благоухали тюльпаны и нарциссы. По обеим сторонам одной из аллей цвели розы, другую аллею обрамляли левкои. В фонтане плавали золотые рыбки, а между деревьями белели античные мраморные статуи, создавая атмосферу изысканности и классической красоты. Застенчивая и невинная молодая красавица была здесь подобна юной весталке — жрице языческой богини Весты, обреченной на целомудрие. Она была и столь же, как весталки, невозмутима и совершенно спокойна, что сбивало с толку ничего не понимающего Александра, перед которым все терялись, волновались, заискивали и искали протекции. Наконец, благодаря настойчивым разъяснениям Шебеко и матери Катя поняла, что она должна хоть немного пойти навстречу царю и дать ему маленькую надежду на то, что все со временем переменится.
А между тем постоянные посетители Летнего сада приметили статного и красивого пожилого сановника, в одно и то же время гулявшего с хорошенькой молоденькой барышней. И чтобы не искушать судьбу, Варвара Шебеко предложила перенести свидания на острова — Елагинский, Крестовский или Каменный, — где их еще ни разу не видели. Так они и сделали и продолжали встречаться до самого конца 1865 года, а после того и всю зиму 1866-го. За последнее время Катя привыкла к императору, но ее страшно смущало то, что Александр Николаевич был на тридцать лет старше ее, и это очень мешало восемнадцатилетней княжне чувствовать себя естественно. Потому-то и находилась она в сильном смятении вот уже несколько месяцев и вела себя очень скованно и смущенно, соглашаясь лишь на невинные прогулки. Однако раз от разу ей становилось все легче, и Александр чувствовал это и радовался, что лед скованности быстро тает.
Оставаясь одна, Катенька все чаще вспоминала Александра, о котором в 1865 году французский поэт Теофиль Готье оставил такое описание: «Волосы государя были коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными скульптором. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».
Княжна полюбила его после того, как однажды при встрече царь показался ей несчастным и нуждающимся в ее поддержке, в ее жалости и сострадании.
Она почувствовала, что необходима этому человеку, именно человеку, а не царю. Екатерина Михайловна совсем по-другому взглянула и на самое себя, ощутив, что она не вчерашняя инфантильная смольнянка, а женщина, готовая к состраданию и самоотверженности.
Новелла 4
Первое покушение
Четвертого апреля 1866 года, в четвертом часу дня, император Александр прогуливался в Летнем саду. Окончив променад, он вышел за ворота, где стояла его коляска, и только собрался сесть, как вдруг возле него появился молодой мужчина и направил пистолет прямо в грудь государя. Как только неизвестный выхватил револьвер, один из стоявших возле него зевак сделал резкое движение рукой. Потом утверждали, что он ударил стрелявшего по руке.
Жандармы и некоторые очевидцы случившегося бросились на стрелявшего и повалили его.
— Ребята! Я за вас стрелял! — кричал террорист.
Александр приказал отвести его к экипажу и спросил:
— Ты поляк?
— Русский, — ответил террорист.
— Почему же ты стрелял в меня? — удивился царь.
— Ты обманул народ: обещал ему землю, да не дал.
— Отвезите его в Третье отделение, — сказал Александр, и стрелявшего вместе с тем, кто вроде бы помешал ему попасть в царя, повезли к жандармам.
Стрелявший назвал себя крестьянином Алексеем Петровым, а другой задержанный — Осипом Комиссаровым, петербургским картузником, происходившим из крестьян Костромской губернии. Случилось так, что среди других свидетелей оказался герой Севастополя генерал Э. И. Тотлебен, и он заявил, что отчетливо видел, как Комиссаров подтолкнул террориста и тем спас жизнь государю.
Александр с места покушения отправился в Казанский собор, где горячо поблагодарил Бога за свое чудесное спасение. А вокруг Зимнего дворца собралась толпа, встретившая его криками «Ура!» и не расходившаяся до полуночи. Вечером во всех церквах прошли благодарственные молебны, а во дворце собрались члены Государственного совета, сенаторы, министры и генералы. Они тоже кричали «Ура!» и непрерывно поздравляли Александра с чудесным избавлением от смерти.
Как сообщала вскоре офицерская газета «Русский инвалид», 4 апреля вечером, накануне спектакля в одном из театров, зрители потребовали исполнить гимн, и оркестр исполнил его трижды, а публика махала платками и шляпами и кричала «Ура!». В антракте зрители окружили купца, который, по слухам, был очевидцем случившегося у Летнего дворца, и попросили рассказать, что он видел. Купец, встав в партере перед первым рядом, стал рассказывать. У рампы тут же собрались актеры в сценических костюмах и в гриме, бутафоры, плотники, и, когда рассказ был окончен, весь театр запел гимн «Боже, Царя храни!».
Такие демонстрации произошли в это же самое время во всех театрах Петербурга и повсюду, где служились молебны или происходили собрания.
Тем более радостно и торжественно отмечали «чудесное избавление государя» в Зимнем дворце, где при огромном стечении народа Александр обнимал и целовал своего «спасителя», а затем возвел Осипа Ивановича Комиссарова-Костромского в потомственные дворяне.
Из уст в уста передавали, что Осип Иванович родился в селе Молвитино Костромской губернии, недалеко от знаменитого села Домнина — родины Ивана Сусанина. И тут же нового «спасителя» стали называть вторым Иваном Сусаниным.
Не менее торжественно отметили «подвиг» Комиссарова в Москве. В его честь в Английском клубе был устроен грандиозный банкет, сам он был избран почетным членом, а московское дворянство поднесло Осипу Ивановичу золотую шпагу.
Ретивость дворянства не знала границ: в честь Комиссарова была объявлена подписка на сбор средств, чтобы купить для него имение. Дворяне быстро собрали деньги и купили Осипу Ивановичу усадьбу. Да только, оказавшись помещиком и богачом, бывший картузник запил и в пьяном виде повесился.
А доставленный в III Отделение террорист лишь на шестые сутки сознался, что вовсе он никакой не крестьянин Петров, а саратовский дворянин Дмитрий Васильевич Каракозов. Следствие по его делу было поручено Особой комиссии во главе с М. Н. Муравьевым, и тот вскоре дознался, что за Каракозовым стоит революционная организация — «Московский кружок», возглавляемый двоюродным братом террориста Н. А. Ишутиным, вольнослушателем университета, установившего связи с разрозненными подпольными кружками разгромленной революционной организации «Земля и воля». Вдохновителем и устроителем «Земли и воли» был Чернышевский, а заграничными помощниками и единомышленниками — Герцен и анархист М. А. Бакунин. Кружок Ишутина состоял из учащихся и студентов, готовившихся к насильственному перевороту и активно пропагандировавших социалистическое учение.
Ишутин и многие другие члены организации были арестованы. Во время суда выяснилось, что кружок состоял из двух частей — «Организации» и «Ада». Большинство состояло в «Организации» и о существовании «Ада» не знало. А в «Аду» состояли особо доверенные, глубоко законспирированные боевики-террористы. Именно они готовились к цареубийству, которое попытался осуществить Каракозов.
Попав в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, Каракозов производил на всех его видевших и общавшихся с ним: следователей, жандармов, солдат, врачей, священника, отца Полисадова, много дней пытавшегося добиться от узника раскаяния и примирения, — впечатление человека, находящегося на грани сумасшествия.
По делу Каракозова суду было предано 36 человек, хотя арестовали 196. Однако и предварительное следствие, и судебное разбирательство были объективными, и потому 160 человек были освобождены сразу же.
Суд приговорил только двоих — Каракозова и Ишутина — к смертной казни. Остальные же попали на каторгу и в ссылку. 3 сентября на Смоленском поле были поставлены две виселицы, и Каракозов с Ишутиным взошли на эшафот. Однако в последний момент смертная казнь Ишутину была заменена пожизненной каторгой. До мая 1868 года Ишутин находился в Шлиссельбурге, а потом был выслан на Кару, где и умер через одиннадцать лет с признаками явного помешательства.
