Ольга Елисеева - Потемкин
Теперь понятным становится крайне неприязненное отношение графа Я. Е. Сиверса к Потемкину. Что касается госпожи Сивере, то эта дама обладала некоторыми талантами, Казанова, например, хвалил ее акварели. Надо сказать, что светлейший князь обычно не связывался с женщинами, обещавшими только плотские наслаждения. Его выбор требовал от метрессы большего.
«Барышня Нарышкина» в тщетной надежде на сватовство светлейшего князя долго просидела в девках. Сам же Григорий Александрович вел себя с чисто мужским эгоизмом: не мог жениться, но и не желал отпустить полюбившуюся плясунью, дразня вниманием и ухаживаниями. В марте 1789 года, когда Потемкин приезжал в Петербург, он часто бывал у Нарышкина. А. А. Безбородко тогда писал в Лондон своему племяннику В. П. Кочубею: «Князь у Льва Александровича всякий вечер провождает. В городе уверены, что он женится на Марии Львовне. Принимают туда теперь людей с разбором, а вашу братию, молодежь, исключают»49. Державин даже поторопился воспеть семейное счастье Марии Львовны с Потемкиным. «Опершись на меч железный, / Он воздремлет близ тебя», — обещал поэт Нарышкиной.
Однако «воздремать» в объятиях нежной супруги князю не довелось. Устав от ветрености своего героя, Мария Львовна вышла замуж за князя Ф. К. Любомирского. А светлейшего ждала война и целое сонмище иных любовниц.
МИЛОСЕРДНЫЙ ДЕСПОТ
Недруги приписывали Потемкину злопамятный, мстительный нрав, изображая его в самых темных красках. М. М. Щербатов заявлял, что князь соединял в себе «все знаемые в свете пороки» — «властолюбие, пышность, подобострастие, ко всем своим хотениям, обжорливость и следственно роскошь в столе, лесть, сребролюбие, захват-чивость» и т. д. Порой кажется, что слова Екатерины об «общем враге» обращены не только к давним неприятелям Григория Александровича, но и к тем, кто позднее сотни раз повторял их слова. «Несчастья [не] нанес ни единой твари, ниже явным своим врагам».
В этом смысле характерно дело П. А. Бибикова, расследованное в Сенате в 1782 году, когда великий князь Павел Петрович с супругой отбыли в Вену. «Во время сего путешествия сделался у нас несчастлив и сослан в ссылку в Астрахань Павел Бибиков, флигель-адъютант ее величества государыни, — вспоминал Ф. Н. Голицын, камер-юнкер двора. — Сей молодой человек был горячего сложения и с некоторым честолюбием… Вздумалось ему, по ненависти к князю Потемкину, которого он иногда бранивал, отписать в письме к князю Куракину, находившемуся в числе сопровождающих их высочества, положение двора, где об князе Потемкине много непохвального было сказано»50. Письмо стало известно. Бибикова разжаловали в подполковники и отправили служить в Астрахань, где он вскоре умер. «Надобно прибавить, — говорит Голицын, — что прежде князь его жаловал».
Последнее замечание — правда. Павел Бибиков был сыном Александра Ильича Бибикова, друга Потемкина по Уложенной комиссии. Александр Ильич, назначенный Екатериной командовать войсками против Пугачева, скоропостижно скончался в 1774 году. Его семья осталась без средств, и Потемкин помог вдове Настасье Семеновне выпутаться из трудных обстоятельств. Она выгодно продала в казну большой дом в Петербурге, получила 2500 душ в Белоруссии, старший сын Павел, поручик лейб-гвардии Измайловского полка, был пожалован в полковники и флигель-адъютанты. Младший Александр произведен в офицеры гвардии, дочь Аграфена сделалась фрейлиной51.
Сохранились записки Екатерины и Потемкина, свидетельствующие о хлопотах последнего по делам Бибиковых52. Однако благодарность не входила в число добродетелей Павла Александровича. Видимо, он посчитал, что сможет сблизиться с малым двором, если подыграет антипотемкинским настроениям наследника. Его письмо к А. Б. Куракину, близкому другу Павла, написано с расчетом понравиться великому князю: «Кругом нас совершаются дурные дела, и кто бы мог быть таким бесчувственным, чтобы смотреть хладнокровно, как Отечество страдает. Разрывается сердце и ясно во всей черноте грустное положение всех, сколько нас ни есть, добромыслящих и имеющих еще некоторую энергию…Мне нужна вся моя философия, чтобы не бросить все к черту и не ехать домой садить капусту. Меня поддерживает только надежда на будущее и мысль, что все примет свой естественный порядок…Кривой (Потемкин. — О. Е.), по превосходству своему над другими, делает мне каверзы и неприятности»53.
Письмо очень туманно для постороннего человека. Но императрица прочла в нем много неприятного. Ее правление бранили, выражали надежду, что дела «примут естественный оборот», то есть на престол взойдет Павел Петрович, вместо матери-узурпаторши. Заявляли о наличии «добромыслящих и имеющих некоторую энергию» гражданах, то есть о наличии у наследника поддержки. Надо помнить, что попытки выстроить вокруг Павла заговор не прекращались никогда. Императрица пресекала их твердо и методично, как полют сорняки, прекрасно понимая, что вскоре они снова вырастут. «Кривой», то есть Потемкин, не играл в письме Бибикова главной роли. Молодой честолюбец «приплел» его для вящей убедительности. Какие каверзы мог чинить первый вельможа флигель-адъютанту, которого и замечал-то только потому, что когда-то был дружен с его отцом?
Павла Бибикова схватили и допросили вовсе не потому, что он вольно отозвался о Потемкине, а потому, что писал наследнику «зажигательные письма». Во время следствия он показал: «Ежели князь Потемкин не будет в такой силе, как ныне, или, прямо сказать, сломит себе голову, то полковая служба придет в лучший порядок». Однако на подробные расспросы о делах в полку не смог назвать конкретных упущений и признался, что не знает никого, кому бы «князь службу заградил», — сдерживал рост по чинам. Свое же озлобление против Потемкина объяснил обидой за то, что его полк из столицы был переведен в Новороссию. Шел 1782 год, Потемкин готовился к присоединению Крыма и стягивал войска на Юг. Угроза войны с Турцией висела в воздухе, а молодому фату очень не хотелось покидать Петербург и тянуть лямку. Конечно, во всем виноват был «Кривой».
Екатерина предоставила Бибикову самому решать, каким судом ему быть судимым: военным или Тайной сенатской экспедицией. «Причем объявить ему, — писала она А. А. Вяземскому, — что в первом случае дело его закрыто не останется и он сам знает, что за поношение и клеветы на командира по военным артикулам последует. Умалчиваю о том, что за злословие правления или, лучше сказать, за бунтовщичий слог последовать может»54.
Молодого человека ожидало суровое наказание. Бибиков знал, что «за безвинное поношение генерала судом военным должен приговорен быть к смерти». В ходе следствия Потемкин дважды просил Екатерину о снисхождении к арестованному. «Если добродетель и производит завистников, то что сие в сравнении тех благ, коими она услаждает своих исполнителей, — писал князь 15 апреля 1782 года. — Она мой ходатай перед Вами. Она обнадеживает теперь и Бибикова моим уже ходатайством. Просить недолго там, где милость всегда на пути. Вы уже помиловали, верно. Он потщится, исправя развращенные свои склонности, учинить себя достойным Вашего Величества подданным, а я и сию милость причту ко многим на меня излияниям»55.
Через четыре дня, 19 апреля, Потемкин повторил просьбу. Тем временем Павел Александрович покаялся, заявил, что у него нет сообщников и что он во всем полагается на волю императрицы. «Вот только то меня угрызает, — сказал он Вяземскому, — что князь Потемкин не оставит меня без своего мщения»56. Генерал-прокурор ответил, что именно Потемкин просит о его помиловании. Услышав это, молодой арестант разрыдался и умолял разрешить ему публично просить у князя прощения.
«Моего мщения напрасно он страшится, — писал по этому поводу Потемкин, — ибо между способностями, которые мне Бог дал, сей склонности меня вовсе лишил. Я и тово торжества не желаю, чтоб он и прощения у меня публично просил. Пусть он удовлетворит правосудие познанием вашей милости, сравнивая суд Ваш с судом бывших государей…Он ничего со всем бешенством не нашел на меня выдумать и что ни сказал, во всем от меня опровержен. Равно не найдет он примера, чтобы в жизнь мою кому мстил»57.
Таким образом, дело Бибикова закончилось переводом с понижением на службу в провинцию. Князь даже не взял его с собой на Юг — в самое пекло. Там в тот момент нужны были люди понадежнее.
Князь знал, что в обществе о нем говорят много худого. И, видимо, считал единственным достойным ответом оставлять выпады неприятелей без последствий. Старался ли он развеять дурное мнение о себе? Может показаться странным, но нет. Его многочисленные просьбы за других, в том числе и врагов, не становились достоянием «публики», они были обращены к государыне и касались их двоих. Религиозная мораль требовала с одинаковым равнодушием воспринимать и хулу, и похвалу. Не считать их чем-то достойным внимания. Миранда вспоминал, как в 1787 году граф О. М. Штакельберг улучил случай и шепнул князю за столом: «Вы держите при себе сих чужестранцев, которые пристально следят за каждым вашим шагом». Потемкин ответил: «Не сомневаюсь в этом, однако ценю даже их злословие»58.
