Эрик Хелм - Критская Телица
Но, примерно в семидесяти локтях от верхней палубы крылья перестали слушаться.
Ягнятник умер.
И камнем обрушился прямо в толпу лучников, сгрудившихся настолько густо и плотно, что не смогли сразу рассыпаться и увернуться от падающей птицы.
А головы, вполне объяснимо, оставались запрокинуты к небу.
Торчавшее из груди орла острие вонзилось прямо в горло сразившему ягнятника стрелку[78].
Славный Крисп — знаменитый и непревзойденный, — пожалуй, даже не понял толком, что приключилось. Только ощутил сильнейший толчок, невыносимую, неведомо чем причиненную боль, внезапную, сбивающую с ног тяжесть.
Потом окружающий мир померк.
Лучник повалился под ноги отшатнувшимся товарищам, нанизанный на одну стрелу с огромным орлом, который, казалось, прирос к собственному убийце страшным комом остывающей плоти и серовато-бурых перьев.
Широченные крылья распахнулись, почти полностью скрывая простертое человеческое тело...
* * *
Закричавшие от ужаса люди шарахнулись врассыпную.
— Знамение! — только и выдавил Эсимид, — Крисп вознамерился поразить летящего и принял смерть от своей же стрелы... Это не простой летун! К тому же, он устремляется прочь! Прочь от оскорбивших... Знамение!
Эсимид не страшился ни воды, ни огня, ни оружия, но гнева богов остерегался.
— Не стрелять! — рявкнул он зычным голосом — Отставить...
Надолго задумался.
И объявил:
— Возвращаемся в гавань...
* * *
Кодо оскалился, еще раз прикинул расстояние, сощурил глаза.
Легонько потряс правой кистью.
Заревел зычным голосом.
И повернулся.
В широченной, лоснившейся от пота спине чернокожего торчала рукоять ножа.
Незаметно и неслышно подкравшаяся Лаодика вложила в удар всю свою ненависть к похитителям и подлым убийцам. Теперь она смотрела на Кодо с вызовом и ждала немедленной гибели.
Негр прорычал нечто невразумительное, замахнулся мечом.
И рухнул, отбросив Лаодику тяжестью обмякшего исполинского тела. Женщина потеряла равновесие, в свой черед растянулась на полу.
Кодо кричал благим матом.
И не без причины.
Воспользовавшись тем, что грозный противник обратился к нему затылком, египтянин сильно и метко бросил собственный меч. По счастью, верзила Клейт пользовался весьма увесистым клинком, и лезвие, промелькнувшее в воздухе, вонзилось в цель чуть ли не по рукоять.
А целью отлично знавший человеческую анатомию Менкаура избрал крестец.
Во мгновение ока египтянин вскочил. Секунду спустя он выдернул завязшее в мышцах и костях нубийца оружие. Решительным уколом прекратил страдания невезучего бойца.
Посмотрел на окровавленную бронзу и отшвырнул меч, со звоном запрыгавший по темным гранитным плитам.
Протянул еле заметно подрагивавшую руку, помог Лаодике подняться.
— Спасибо, девочка. Считай, что сполна отблагодарила меня.
Лаодика уставилась на окровавленного негра с неподдельным ужасом и внезапно истерически зарыдала.
— Ну-ну, — успокаивающе произнес Менкаура, — утихомирься... Все обошлось и миновало. Могло быть гораздо хуже.
Женщина молча кивала и продолжала плакать.
Потрогав резную дверь, Менкаура удостоверился: Розовый зал отперт. Заглянул внутрь.
Пылали светильники.
Деревянная, тщательно обтянутая пятнистой шкурой телка обреталась на месте.
Немного поколебавшись и помедлив, египтянин беззвучно притворил дверь и направился прочь, увлекая за собой Лаодику.
* * *
— Священным именем Аписа и великим знаком четырех ветров приказываю: отомкните и впустите нас! — потребовала Алькандра, обращаясь к воинам, караулившим восточный вход Кидонского дворца.
Тысячная толпа, стоявшая за спиною верховной жрицы, гудела и волновалась. Повелительно вознеся правую руку, даже не потрудившись обернуться, Алькандра укротила горожан.
Воцарилось безмолвие.
— Приказываю: отомкните! — повторила жрица, устремляя на воинов немигающий взор.
Если бы подчиненные покойного Рефия не набрались от начальника преотменной дерзости по отношению ко всем и вся, если бы ведали они о гибели командира, если бы не страшились первого коронного телохранителя пуще Великого Совета — возможно, события приняли бы иной, менее сокрушительный оборот.
Но стража воспротивилась.
— Городскому сброду в государевых чертогах делать нечего, — надменно сказал старший воин. — Тебя мы готовы пропустить, но сперва изволь очистить дворцовую площадь от незваной черни.
— Здесь не чернь собралась, а достойные, законопослушные люди! — громко и внятно, так, чтобы слышали все, воскликнула Алькандра. — Люди, явившиеся восстановить попранный порядок, прекратить издевательство над вековыми обычаями, положить конец осквернению святынь!
— Убирайтесь, — флегматично изрек воин. — Или я подыму тревогу и твоим горожанам не поздоровится.
— В последний раз говорю: священным именем Аписа и великим знаком четырех ветров!
К несчастью, старший караула то ли поужинал чем-то несвежим, то ли просто несварением желудка страдал. Собравшиеся на площади затаили дыхание, ожидая ответа. Слышно было, как жужжат в воздухе крылья шныряющих и мечущихся мух.
И, как ни прилежно сдерживался достойный блюститель дворцовых врат, а все же оплошал.
Он испустил ветры в самый неподходящий миг. Испустил громко и протяжно.
Во всеуслышание.
— Вот! — воскликнула верховная жрица. — Вот каково их почтение к Апису!
Негодующий, злобный рев раскатился над площадью.
— Вперед, — велела Алькандра, отступая и вытягивая руку: — Вперед, на защиту закона и справедливости! Высаживайте дверь!
Толпа рванулась ко входу.
Началась толчея, сумятица, посыпались меткие, безжалостные удары.
Стражников, заодно с примчавшейся из караульных комнат подмогой, буквально смели. На массивную, окованную бронзой дверь навалились десятки могучих плеч. Засовы прогнулись, петли жалобно завизжали — и народ, понукаемый верховной жрицей, неудержимо, точно клокочущий горный поток, ринулся в Кидонский дворец.
* * *
Когда новая огненная змея пронеслась над волнами и собственная пентеконтера Эсона превратилась в пылающий, чадящий факел, терпение критянина лопнуло.
— С якоря не сниматься! — рявкнул он во всю глотку, с ненавистью обводя глазами стоявших на палубе. — Не вздумайте! Все равно догоним!.. Поликтор! Поликтор!
— Да, командир? — откликнулся капитан.
— Мы перебираемся к тебе! И отправим этих сукиных детей на прокорм акулам!
Последнее относилось к миопароне.
— Давно пора! Но как?
— Я покажу, как! Становись борт о борт...
Пятнадцать минут спустя Эсон и воины перешли на пентеконтеру. Поликтор уступил начальствование и громадное судно отвалило от афинской ладьи, описывая широкий полукруг, держась от странного и страшного кораблика на безопасном расстоянии.
Этруск приблизился уже настолько, что без труда различал сгрудившихся на палубе галеры людей. Равным образом, и те могли разглядеть миопарону во всех подробностях.
— Несуразная посудинка, — процедил афинский капитан, ни к кому не обращаясь. — Парус-то, парус несет — огромаднейший! И не перевернется ведь!
Архипират разгадал замысел Эсона и во всю прыть мчался к ладье, торопясь приблизиться вплотную, прежде нежели критяне выйдут на расстояние выстрела из катапульты.
Ветер опять разносил над морем черный маслянистый дым, но завеса отнюдь не была столь плотной, сколь прежде. Иола невольно чихнула. Поморщилась. Греки стояли молча...
— Я схожу с ума, — внезапно заявил капитан галеры — Или уже сошел!
— Что случилось? — полюбопытствовал один из афинских юношей.
— Этруск Расенна! Либо его двойник!
Имя Расенны молодым людям ничего не говорило, ибо морской разбойник пропал без вести семь лет назад, а никого старше семнадцати среди отроков и юниц не было.
Зато экипаж ладьи буквально вскинулся.
— Невозможно! Чушь какая-то! — наперебой загалдели моряки.
— Чушь? — осклабился капитан. — Я два года проплавал у него гребцом!
О том, что ровно столько же прослужил впоследствии членом боевой команды, бравый шкипер предпочел не распространяться.
— Подобного человека захочешь, а не позабудешь!
Расчет Эсона строился на обстреле издалека, но простой и действенный маневр этруска спутал критянину все планы.
Локтей за семьдесят от галеры архипират проворно свернул, парус, велел притабанить и в считанные секунды пришвартовался к афинской ладье.
Борта сдвинулись. Последовал довольно сильный толчок, едва не сваливший стоявших на палубе с ног.
— Полегче! — завопил капитан.
— Принимай концы! Закрепляй! — выкрикнул Расенна. — Ежели хотите уцелеть и уйти, слушайтесь каждого слова и повинуйтесь немедля!
За время, истекшее после ухода из гавани, греки насмотрелись достаточно и почли разумным подчиниться.
