Михаил Иманов - Гай Иудейский.Калигула
Здесь Сулла перебил меня:
— Ему не понадобится лошадь. Туда, куда я отправлю его, не ходят даже пешком.
— Куда?! — невольно вырвалось у меня.
Он не ответил и только улыбнулся одной половиной лица. Я забегал вперед, указывая ему дорогу. Когда мы подошли к дому Гая, я протянул руку в сторону рощи:
— Вон там, там он ждет меня.
Сулла кивнул, потом толкнул дверь и вошел в дом. Минуту спустя он появился снова. Его лицо показалось мне побледневшим, а голос, когда он сказал мне: «Ну, где там? Веди», — заметно дрожал.
Мы быстро достигли рощи. Я подошел к тому месту, о котором говорил Гай, но там не было никого. Я виновато обернулся к Сулле:
— Не знаю… он сказал, что будет ждать здесь.
Сулла вздохнул и устало провел ладонью по лицу.
Некоторое время он молчал, бессмысленно глядя себе под ноги, потом проговорил едва слышно:
— Он уже далеко. Я должен был понять.
— Как — далеко? — не сообразил я. — Он же сказал, что будет ждать меня здесь, велел привести лошадей как можно быстрее. Он же сам сказал мне.
— Помолчи, — махнул на меня Сулла и медленно опустился на землю.
Я постоял перед ним, не зная, что же мне теперь делать, и ничего не понимая, потом торопливо проговорил:
— Подожди, я сейчас, я посмотрю. Я скоро. Он должен, должен быть где-то здесь.
Не дожидаясь ответа Суллы, я вбежал в рощу. Роща оказалась небольшой, и я быстро прошел ее всю из конца в конец. Гая нигде не было.
Я вернулся к Сулле. Он все еще сидел на земле, низко склонив голову. Я тихонько опустился рядом, не решаясь спросить, что же теперь делать.
Мы просидели так долго. Наконец Сулла поднялся.
— Ну что, Никифор, теперь будем искать вместе, — проговорил он без выражения; черты лица его заострились, а кожа стала серой; он выглядел так, будто только что потерял самого близкого на свете человека.
— А как же он, Гай? — почему-то испуганно спросил я. — Ведь он сам сказал мне…
— Ты наивен, Никифор, — перебил он меня. — Ты всего-навсего начинающий предатель, а Гай — мастер предательства, бог предательства, если хочешь. Вставай, пошли.
Я никогда не мог себе представить прежде, что буду странствовать с Суллой так же, как раньше странствовал с Гаем. Порой я ловил себя на том, что путаю Суллу и Гая, а иногда просто ошибаюсь, говоря «Гай» вместо «Сулла». Сулла никогда не поправлял меня: то ли делал вид, то ли не замечал моей ошибки. Должен сказать, что он обращался со мной хорошо: никогда не заставлял делать ту работу, которую не хотел делать сам, — мы все делали вместе. Он не брал себе лучшего куска, не покупал лучшей одежды и, кажется, вполне доверял мне. Одно было плохо — мы почти не разговаривали.
Я думал, что он будет рассказывать мне о Гае, о прошлой их жизни, но об этом он не заговорил ни разу, а я не решался спрашивать. Но он и вообще не вел никаких разговоров. Просто разговоров, что необходимы людям, когда они всегда вместе, делят стол и ночлег, все трудности и опасности долгого странствия. Впрочем, грех было жаловаться на жизнь — теперь я был сыт, одет и беззаботен. Что же до странствий, то к ним мне было не привыкать. Я думал, что если бы пришлось, то я уже не смог бы жить оседло, так я привык к беспрерывной перемене мест.
Мы двигались по тому же самому маршруту, по которому когда-то ходили с Гаем: Сулла так же хорошо знал его, как и я. В отличие от Гая, он не скрывался от меня, когда шел к тайнику, если мы прибывали в нужный город. То ли он был уверен, что я не стану преследовать его, то ли вообще никого и ничего на свете не боялся, то ли ему было все равно. Я не делал попыток следить за ним или выведать у него что-либо — опыт моей недавней жизни многому научил меня. Лучше так, чем среди нищих у храмов. Я молил судьбу только об одном: чтобы такая жизнь продолжалась всегда.
Прошло уже около года, когда Сулла однажды сказал мне:
— Никифор, ты хотел бы побывать в Риме?
— В Риме? — переспросил я. — Конечно, хотел бы. А что, разве мы едем в Рим?
Не сразу, после долгого раздумья, он ответил:
— Да, в Рим. Больше некуда. Все говорит за то, что Гай уже там.
— В Риме? — удивился я. — Но откуда ты это можешь знать?
Он посмотрел на меня со странной улыбкой:
— Откуда же я могу знать еще, как не от его братьев христиан? Гай сделался у них влиятельным человеком и отправился в Рим с какой-то особой миссией.
— Но тебе… тебе откуда это известно?! — нетерпеливо спрашивал я. — Разве ты входишь…
Он перебил меня:
— Вхожу. И уже очень давно. Пожалуй, раньше, чем твой Гай. Я слишком хорошо его знал и не мог не догадаться, к кому он примкнет в конце концов. И сам примкнул к ним. И, как видишь, не ошибся. Кроме того, — продолжал он, — Гай взял из тайников слишком много денег. Не все, конечно, зачем ему все, но много — больше, чем нужно, чтобы странствовать по Иудее, но достаточно для того, чтобы дойти до Рима и жить там. В местной секте христиан, где я вчера побывал, рассказали мне об этом. Так что, Никифор, готовься, тебе предстоит увидеть Рим.
— И императора? — не удержавшись, выпалил я.
— Может быть, и императора, — отвечал он, усмехнувшись загадочно.
Дорога до Рима показалась мне длиною в целую жизнь. Не буду описывать наше долгое странствие, скажу только, что по пути случилось много всего. Сулла не ошибся, Гай в самом деле отправился в Рим. Об этом нам говорили христиане едва ли не в каждом городе, через который мы проезжали. Я с удивлением обнаружил, что Сулла среди них был совершенно своим. К нему относились с большим уважением, внимательно слушали, когда он говорил, и старались помочь во всем. Я слышал, как он сказал однажды, выспрашивая о Гае, что у него к Гаю поручение от какого-то Павла[37]. Кто такой этот неведомый Павел, я не знал, но, по-видимому, христиане хорошо это знали — лица их при упоминании этого имени принимали восторженное и почтительное выражение. И спрашивали Суллу, чем они могут еще помочь, и помогал и, если он просил. Мы уже были в нескольких переходах от Рима, когда Сулла внезапно заболел.
Не могу точно сказать, отчего это произошло: то ли простудился, то ли его организм не выдержал стольких переходов, то ли он предвкушал встречу с Гаем сказались его волнения по этому поводу. Скорее от го вместе. Он слег в горячке и пролежал так несколько недель. Иногда мне казалось, что он уже не сможет подняться. Я заботливо ухаживал за ним и очень злился, что он умрет. Порой я плакал, глядя на его бледное с истончившейся кожей лицо и спутанные потные волосы, раскиданные по подушке.
Он был еще очень слаб, когда сказал мне, что нам нужно ехать.
— Но как же ты поедешь, Сулла? Ты слаб и не сможешь держаться на лошади, — попытался отговорить его я. — До Рима еще далеко, да и неизвестно, как будет там.
— Если я не смогу держаться в седле, — проговорил Сулла слабым, но уверенным голосом, — тогда ты привяжешь меня. Нам нужно в Рим. Каждую минуту со мной может приключиться худшее, и я могу не успеть. А я должен.
Вместо ответа я только вздохнул. Что он должен и что он может не успеть, я знал, и говорить с ним об этом было и напрасно, и излишне. Гай. Его волновал только Гай: встреча с ним и месть ему.
За время наших странствий с Суллой во мне произошла странная перемена. Я так привык к Сулле и так сроднился с ним, что поиски Гая представлялись мне чем-то совсем другим, не похожим на месть и убийство. Я сопутствовал Сулле и помогал ему в поисках так, будто мы искали родного, потерявшегося когда-то человека и будто розыск его и встреча с ним есть благо и радость для нас троих.
Я пытался убедить Суллу повременить с отъездом, но мне это не удалось, и уже следующим утром мы тронулись в путь.
Его не пришлось привязывать к седлу, но он и в самом деле был очень слаб. Мы ехали медленно, и я всегда был рядом. Дорога утомила его окончательно: его мучила одышка, боли в груди, и он мог передвигаться только с моей помощью.
Если бы не болезнь Суллы и связанные с ней заботы, то Рим, наверное, произвел бы на меня значительно большее впечатление. Но я так устал, так измотался, что, когда увидел стены великого города, у меня уже не было сил удивляться и радоваться по-настоящему. Да — город, да — большой и красивый, столица великой империи, но… рядом Сулла, который уже не мог обходиться без меня, долгий мучительный путь, неизвестность будущего. Мне даже показалось, что я уже был в Риме — когда-то давно, не помню когда, но был. Впрочем, все это уже не имело большого значения. Главным стало довезти Суллу до места. Сейчас, как никогда я был уверен в том, что ему не прожить долго.
Договорившись с каким-то мужчиной, торговавшим у ворот овощами, я перевез Суллу в его маленький дом. Жилище было тесным и неудобным, но какая разница! Я уложил Суллу в постель, велел хозяину пригласить врача, дал несколько монет женщинам, чтобы они являлись по первому зову и делали все, что я скажу. Сулла был бледен и смотрел на меня жалобно. Когда я, покормив его, сел рядом, он произнес:
