Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи
— Откуда? — спросил он.
— Отец дал! — сказал Ермак. — Сказывал — дедовский!
— Это аджи! — Елыгай распахнул рубаху, и атаман увидел точно такой же крест, похожий на цветок. — Это аджи. Теперь я знаю, что мы одного корня.
Много веков назад наши предки вышли из Ала-тоу — золотых гор из страны Ак-су — Беловодья. Одни пошли на восток, другие пошли на запад. А те, кто остался, были побеждены соседями, узкоглазыми и черноволосыми, как остяки или некоторые татары. Наши предки ушли далеко на запад, оставляя кочевья по всему пути от большой реки до Ала-тоу. Потом пришли монголы и победили наших героев. Затем пришел хан Узбек и стал уничтожать нашу веру, но мы веровали в Иисуса Христа и потому уходили, когда не могли победить.
— Я знаю! — не выдержал Ермак. — Я знаю! Мне рассказывал отец...
— Нас мало! Нас очень мало... — горестно вздыхал Елыгай. — Когда-то кочевья покрывали все великое поле — Дешт и Кыпчак, а теперь видишь: мы встретились, как две песчинки в реке. Я видел твоих воинов — большинство из них люди других народов.
— Да, — сказал Ермак, — только пятнадцать человек моей станицы.
Атаманы, разомлевшие от сытного обеда, уснули, откинувшись на подушки, понимая, что опасности нет, что попали к своим, а Ермак и Елыгай все говорили и говорили.
— Ты — великий воин! — говорил Елыгай. — Ты победил самого сильного хана, оставшегося от Золотой Орды, — врага нашего чингизида Кучума, ты настоящий сибирский князь! От тебя должен начаться новый народ! Мы должны снова поставить наши бунчуки от великой реки до Ала-тоу. ■
Старик поднялся и, взяв атамана за руку, повел его в другую избу, что-то шепнув по дороге пожилой женщине, наверное, жене.
Там тоже был накрыт дастархан, и они сели на кошму. Скрипнула дверь, и Ермак обмер.
В дверях стояла девушка. Ермаку показалось, что воскресла его Настенька-Насто.
— Это моя дочь! — сказал Елыгай. — Я хочу, чтобы она стала твоей женой.
Девушка чуть повернула голову, и Ермаку показалось, что в дверях стоит его мать, такая, как приходила в его снах; такая, какой была она там, в северном селении, почти полвека назад.
— Сколько ей лет?
— Шестнадцать. Я давно собираюсь ее выдать замуж, но жениха, достойного нашего рода, нет — сары-чиги. И тут Бог послал тебя.
— Я — старик! — сказал Ермак. — Я довершаю пятый десяток...
— Ну и что? — сказал Елыгай. — У тебя еще может быть много сыновей. Они вырастут, и у них будут сыновья, и мы снова отвоюем Старое поле и будем жить, как прежде.
— Нет, — сказал Ермак. — Раньше я тоже этого хотел. Но Господь взял к себе моих детей и мою жену. С тех пор я не прикасаюсь к женщине.
— Это неверно! Нужно иметь много сыновей-воинов!
— Нет, — сказал Ермак, словно отряхивая сон. — Господь ведет меня по другому пути. Он говорит мне что-то другое...
— Что?
— Я не знаю. Я — великий грешник и не слышу голоса моего Господа.
— Ты же не монах! Женись!
— Нет! — сказал Ермак. — Я дал обет. И Господь ведет меня, я знаю! Прошу тебя, — сказал он Елыгаю. — Пусть твоя дочь уйдет. У меня сейчас разорвется сердце — мне кажется, что это моя мать и моя жена поднялись из гроба и стоят здесь.
Девушка вышла, будто растаяла. Ермак сдавил ладонями голову; у него мелко стучали зубы.
— Прости, коли обидел тебя, — сказал он Елыгаю.
— Нет, — ласково коснувшись его плеча, сказал старик. — У тебя другой путь. Ты — князь сибирский.
Немного успокоившись, Ермак попытался объяснить:
— Не может один народ наследовать землю. Но разные народы живут на ней. Они уходят и рождаются, сплетаются и расходятся, рождая новых людей и новые народы. И пытаться возродить ушедший народ — это все равно, как ждать, что родит старая женщина...
— Но Сарра, жена Авраама, родила... — сказал Елыгай.
— Эх, Старца-то нет... — вздохнул Ермак. — Он бы объяснил. Я думал над этим... Сарра родила сына, в роду которого появился Спаситель. Она родила светоч миру.
— Ты — князь! — сказал уверенно Елыгай. — Ты — князь сибирский истинный! Ты и говоришь, как князь, и думаешь, как князь.
Когда казаки садились на струги, весь род Елыгая вышел на берег. Речной ветер раздувал и качал на древках белые и черные бунчуки с хитрой золотой оплеткой, плескал крыльями шелковых башлыков. Трепал шали на головах женщин. Ермак обнял Елыгая. Старик был торжественен и строг.
— Прости, коли что не так... — сказал атаман.
— Прости и ты нас, князь сибирский, Ермак Тимофеевич, — четко выговорил Елыгай, а когда струги отчалили, громко крикнул: — Да славится Ермак сын Тимофея из рода сары-чиги, князь Сибири! — и взмахнул булавой.
— Хурра... Хурра... Хурра!.. — трижды прокричали воины.
— Ты чо, батька, правда, что ли, князь? — спросил недоуменно Мещеряк, поравнявшись со стругом Ермака.
— А то как же! — сказал атаман. — Чего там князь — бери выше — салтан! А вы, сукины дети, мне чести не оказываете!
Казаки на стругах заржали.
— Ну вот! — облегченно вздохнул Гаврила Ильин. — А то уж я напужался, ей-бо... Князь! Не дай нам Бог! Вона уж одного князя схоронили, Болховского-то... А теперь и ты, батька, вдруг — князь!
— А тута у кого два барана — тот и князь, — перевел на шутку Ермак.
И только вечером, когда глуховатый его родак и станичник Сарын грустно сказал: «Стало быть, нет ее, страны Беловодья!» — хлопнул его по плечу:
— Царствия Небесного в сем мире земном нет! А страна Беловодье — вот она! Ты что, не видишь? Тебе Господь в удел такую державу дает, что и пределов у нее нет, а ты все нудишься...
— Эй, князь! — кричали Ермаку казаки. — Иди к нашему казану кашу исть!
— Такое толоконце и Царь не едал! Юродивый энтот старик цельный мешок крупы отвалил!
Долго балагурили по поводу княжеского титула, что присвоил атаману чудной старик. Не смеялись только Ермаковы станичники, молча укладываясь на берегу в пологе, плечо в плечо, и во сне не снимая сапог и оружия. Ермак лег на струге, задремал под мерное покачивание и вскинулся от истошного крика: «Сполох!»
Еще не вполне понимая спросонок, что произошло, он лапнул бердыш и, уже стоя одной ногой на борту струга, глянул на берег. Хорошо видимые в лунном свете от леса, густо бежали татары. У бортов стругов катались клубки тел. Резались молча, без стрельбы. Поздно было стрелять, да и нечем.
— Станичники, слушай меня! — загремел Ермак во всю силу легких. — Мещеряк, отсекай от лесу. Гаврила, дави к реке... Казаки, за мной! — И, перехватив бердыш в обе руки, прыгнул прямо с борта на татарина, особым приемом отбивая вверх его копье и пяткой кованого сапога попадая точно в грудь. Нападавший икнул и рухнул навзничь. Тупиком бердыша Ермак отбил саблю второго татарина, и, будто в плясе сев на присядку, крутанул бердыш над головой, рассекая татарина по ребрам.
Со стругов прыгали казаки и, вертясь волчками, секли направо и налево бердышами, саблями, превращая в смертоносное оружие и древки, и тупики копий. Держась друг от друга на расстоянии, чтобы своих не задеть, ермаковцы отсекли татар от стругов и стали теснить сбившихся кучей нападавших к лесу.
Татары пятились, выставив перед собой копья, прикрываясь коваными щитами. От леса к ним бежала подмога, но дорогу ей пересек Гаврила Ильин со своим отрядом. Казаки ударили нападавшим во фланг. Зачавкали топоры, зазвенели о кольчуги и шлемы сабли, звериный предсмертный рык повис над берегом.
Размахивая калдашами — круглыми гирями на ремнях, проламывался через татар Мещеряк. За ним, исполосованный ножами, в струях крови, бился, не чувствуя боли, Шантара. По земле ползали умирающие, сидел, качаясь, с раздробленной головой, из которой тек мозг, богато одетый мурза. Вот он застучал зубами и повалился на спину.
— Все, — сказал, идя навстречу Ермаку, Мещеряк, весь, как мясник, забрызганный кровью и мозгом. Прямо в сапогах, не раздеваясь, он пошел в Иртыш — отмываться.
— Стройтесь — считайтесь! — приказал Ермак.
Казаки, кто на берегу, кто поднявшись в струги,
начали перекличку.
— Якуня!
— Здеся я.
— Авдул!
— Тут.
— Сарын!
— Я!
— Айдар!.. Где Айдар? Айдар!
— Да здеся я!
Здеся, дак чего голосу не даешь?!
— Да мне татарин чуток горло не сломал!
Зарезанных было пятеро. Это были дозорные, которых врасплох захватили нападавшие татары. Отошли на средину реки, но с рассветом вернулись. Обшарили татар. Оглядели их внимательно. Человек с тридцать...
— Какие-то новые татары-то! — заметили разницу. — Черные какие-то, раскосые. Не то что наши!
— Каки они тебе наши! От этих наших зараз к своим на тот свет уберешься.
— Кто ж это такие?
— Барабинцы! С юга!
— Неужто Кучуму помочь пришла?
— Пришла не пришла... А без огненного припасу
совсем друга песня! Не гожая така музыка!
