Елена Хаецкая - Атаульф
— Отдай!
И отцепив от пояса, отдал блаженному Гупте дядя Агигульф мертвую голову, которой так дорожил, что никому не доверял ее носить. Воистину, было то великое чудо. Ибо никому, кроме Гупты, не под силу было подвигнуть дядю Агигульфа на подобное. Дядя Агигульф потом и сам чуду этому дивился и по мертвой голове тосковал.
У Гупты сумы никакой не было, а все свои вещи он за пазухой носил. И вот, взяв от дяди Агигульфа мертвую голову, сунул ее блаженный Гупта за пазуху. После руку запустил себе за ворот и копаться стал, сокровища свои перебирая. Долго копался; после вдруг лицом просиял и вытащил большой пестрый камень с дыркой посередине. И торжественно дяде Агигульфу камень этот подарил.
Принял дядя Агигульф камень, в кулаке его зажал. А Гупта вскричал:
— Ищи веру! Найди веру! Приголубь ее!
Мертвая голова на животе у Гупты топорщилась, из-под рубахи выпирая. Глаз прищурив и заголосив голосом Фрумо: «Гости едут!.. Гости едут!..» Гупта прочь побежал.
Наутро проснулись мы — а Гупты нет. Сгинул, и следа не оставил. И снова дозорные Гупту пропустили, прошел мимо опытных воинов, ни травинкой не прошелестел. Тогда-то и стал Ульф на Аргаспа с Гизарной кричать, будто на слуг провинившихся, — они подступы к селу сторожили. Дважды мимо них Гупта невозбранно прошел. Сперва в село Гупту пропустили. После того должны были каждый в четыре уха слушать, в четыре глаза глядеть. А они — смотри ты! — опять его мимо себя пропустили.
И на Теодагаста набросился, точно пес. И Валамиру досталось. Они в разъезде были, когда Гупта ушел. Не по воздуху же улетел Гупта!
Те слушали, красные, и даже оправдываться не решались.
Годья же Винитар сказал Ульфу, что вины на дозорных нет. Ибо Гупта — святой, а святых иной меркой мерить надо.
Ульф, имя Гупты услышав, вдруг лицом просветлел. И больше с дозорными о том говорить не стал.
РАССКАЗ ХРОДОМЕРА
Раньше мы с братом Гизульфом никогда не спрашивали дедушку Рагнариса про Арбра, потому что Арбр был всегда, как дедушкины боги. Не станешь же про богов спрашивать — кто они и откуда! Так и Арбр.
Настал день, и Хродомер к Тарасмунду явился. Поскольку теперь, когда дедушка Рагнарис умер, Тарасмунд как бы занял место Рагнариса, то Хродомер с ним насчет сельских дел советоваться стал. Если с дедушкой Рагнарисом больше спорил да ругался, то к Тарасмунду прислушивался да помалкивал, всем на удивление.
Вот и ныне пришел. Беседовали они с отцом нашим Тарасмундом в доме; а мы во дворе были. И дядя Агигульф во дворе был — сидел на колоде посреди двора, как раньше дедушка Рагнарис сиживал, в даль вперясь и бороду пальцами ероша.
Видя, что дядя Агигульф ничем особенно не занят, подошли мы к нему, и Гизульф с просьбой к нему подступился. На страве показывал дядя Агигульф вкупе с Хродомером, как убил в давние годы дедушка Рагнарис Арбра; стало быть, ведомо дяде Агигульфу, как то с Арбром все на самом деле было. Так пусть бы рассказал он нам всю эту быль от начала и до самого конца.
Дядя Агигульф отвечал сердито, чтобы мы не подумали, будто он тут без всякого дела сидит и его любой безделкой отвлекать можно. Ибо сильно занят он, дядя Агигульф. О судьбе людской под небесами богов — вот о чем его помышление. И чтобы мы болтовней своей малоосмысленной в мерное течение дум его не вторгались. И кулак показал.
А тут как раз Тарасмунд с Хродомером из дома вышли. Хродомер по дяде Агигульфу взглядом сердито цапнул и губами шевельнул, будто ругаться приготовился (скучно ему, видать, было без частых перебранок с дедушкой Рагнарисом, а дядя Агигульф как раз на привычном дедушкином месте сидел). И видно было по Хродомеру, что ожидал он тут дедушку Рагнариса увидеть, ибо не позабыл еще давней привычки его, а увидел на месте его дядю Агигульфа. И оттого осерчал.
Но Тарасмунд знак Хродомеру сделал, чтобы не трогал он Агигульфа. Ибо из всех детей рагнарисовых Агигульф любимцем был и оттого так убивается.
Дядя же Агигульф вдруг меня за волосы поймал и на Хродомера показал. У него, мол, лучше спроси, как оно все с Арбром вышло и как убил его Рагнарис в славном поединке. Хродомер знает, как события одно за другим следовали; ему же, Агигульфу, известно не более, чем нам. На страве же в него Вотан вселился и дивным образом посредством священной ярости открыл душу Арбра. Его же, дяди Агигульфа, душа на то время, пока Вотан в теле его священной яростью исходил, место Вотана в Вальхалле занимала. И пивом там опилась — отчего так скоро после дядю Агигульфа хмель сморил. Не пьянствуй душа его в Вальхалле — нипочем бы не сморил.
После того меня к Хродомеру подтолкнул. И сам с любопытством шею вытянул: что будет?
У себя на дворе, рядом с отцом, дядей Агигульфом и братом, я не побоялся Хродомера-старейшину.
Хродомер и сам не прочь оказался вспомнить то время. Тосковал он, а потому искал беседы. И охотно сказал он, что теперь, когда близок конец мира и когда времена подошли к последней границе своей, чтобы перестать быть, пришел час рассказать, как все было на самом деле.
Проговорив это, подошел к колоде дедушкиной старейшина Хродомер, посохом своим дядю Агигульфа с нее согнал и сам уселся. Посох поставил, ладони на нем сложил, подбородком оперся и замолчал. Агигульф уже рот раскрыл, чтобы напомнить Хродомеру об обещанном рассказе.
И заговорил Хродомер. Сказал:
— Такие как Арбр среди людей — что соль в пище. Мало их — народ хиреет и в ничтожество впадает; много их — племя будто человек во хмелю, убиться может.
Когда дедушка Рагнарис был такой, как я, и со своим отцом в том селе жил, где старейшинами ныне Валия и Бракила; а Хродомер был такой, как сейчас Гизульф, жил в том же селе Арбр, сын Бракилы. Сызмальства все трое росли вместе, дружбой крепки — Арбр, Хродомер и Рагнарис. Но Арбр был у них заправилой.
Лес к прежнему селу ближе подходил, чем к нашему. О чужаках, каких ныне опасаемся (от захирения нашего), тогда и слыхом не слыхивали, и поэтому невозбранно бродили по лесу — собирали птичьи яйца, ловили птиц, охотились на всякого мелкого зверя. Тогда от аланов опасность была больше; но аланы от леса подальше держались.
В бурге же тогда сидел военный вождь Аларих, еще совсем молодой.
Тогда, как часто говорил нам дедушка Рагнарис, мир был еще правильный. И все было устроено в нем, как полагалось от веку: звери были дикими, враги свирепыми, а воины кичились друг перед другом не барахлом, а богатырством.
И недолетки стремились на мужей зрелых походить во всем и не уступать им в удали, насколько это под силу юнцам. Самыми же отчаянными в селе были трое друзей — Хродомер, Рагнарис и Арбр.
Однажды пошли Рагнарис и Арбр в лес вдвоем. Хродомера же с ними не было; его отец к делу приставил. Время к осени шло. И завидовал Хродомер друзьям своим, предвидя богатую их добыча (пошли они бить жирную осеннюю птицу). И с нетерпением ждал возвращения их.
Смеркаться уже стало (а ушли затемно, рано утром), когда Рагнарис в село прибежал. Один прибежал. Лица на нем не было. Видел Хродомер, как Рагнарис во двор свой побежал, а после отец Рагнарисов, за шиворот отпрыска своего волоча, через все село к Бракиле его потащил. Хродомер все бросил и следом за другом своим побежал, ибо беду большую почуял. И никто не смог бы удержать в том его, Хродомера.
И пала на село весть страшная, как сизый туман на поле опускается.
Нет больше Арбра.
Так рассказывал Рагнарис, не стыдясь, слезами заливаясь.
Долго бродили они с Арбром по осеннему лесу и много птицы набили, сноровком друг перед другом выхваляясь. И ни один не превзошел другого. И так зашли они далеко от села, в места незнакомые. Но дорогу домой знали, ибо умели по лесу ходить, даже незнакомому, и потому не боялись. Нынешние-то сопляки этого не умеют. Вот Валамир, к слову сказать, из бурга хмельной возвращаясь (три года уж минуло тому), в роще заплутал. Да и иные не лучше, сказал Хродомер-старейшина.
С Арбром же было так. Набрели Рагнарис и Арбр на медвежий выводок. Два медвежонка играли, малыш и пестун. Рагнарис сразу сказал другу своему Арбру: «Пойдем отсюда подобру-поздорову, пока медведица не явилась». Но Арбр будто не слышал. Как завороженный, рот приоткрыв, на медвежат глядел и с места не двигался.
А после, будто кликнули его, шагнул к медвежатам и в игру их вошел. Втроем кататься начали. И смеялся Арбр.
Лес же вокруг старый, мрачный стоял, только на той поляне, где играли теперь трое, оставались еще пятна света.
Рагнарис еще несколько раз позвал Арбра, но тот не откликался. Словно речь человеческую разом позабыл. Пестун широкой лапой то маленького медвежонка катнет, то Арбра, так что кубарем они летели. После же и Арбр, смеясь, пестуна рукой толкал, и опрокидывался пестун на спину. И видно было, что дурачится большой уже сильный медведь.
