Альфред Дёблин - Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
По ту сторону Хуанхэ напряжение, возникшее между ними, постепенно разрядилось: Ван начал проявлять интерес к местным обычаям, иногда развлекался, состязаясь с Таном в беге, а после того, как он переоделся в желтую парчовую накидку странствующего ученого-даоса, им вообще овладела какая-то странная веселость. Они оба наслаждались весной, приближением лета. Но у Вана это ощущение свободы быстро прошло, сменившись томительным беспокойством, нетерпением. Чем ближе они подходили к горам Шаньдуна, тем труднее ему было одерживаться. За околицей одного из селений он сорвал с себя даосское одеяние и с радостными возгласами вновь облачился в серый наряд нищего; свой меч, обвязав веревкой, повесил на грудь. Он теперь неустанно расспрашивал попутчика о событиях последнего года, а когда попадал в селения, старался узнать последние новости. В окрестностях Цзинани — после того, как однажды он уже бросил Тана на целых полдня, ничего не объяснив, — Ван окончательно исчез. Оставив Тану поручение: распространять среди «сестер» и «братьев» весть, что они не должны терять друг друга из виду. Ибо вскоре произойдет важное для них всех событие.
ВАН ОПЯТЬ,как когда-то, шагал по жесткой угольной дороге Шаньдуна. Столбы дыма, серые сгущения в воздухе. Волнообразный рельеф; посреди голой каменистой равнины — большой город, Бошань. Чэнь Яофэнь давно уже ждал Ван Луня. Узнав о несчастье в Монгольском квартале Яньчжоу, этот купец преисполнился величайшим уважением к человеку, который однажды был его гостем. В течение всей зимы и вплоть до последнего времени проходили совещания руководителей «Белого Лотоса»; участников этих совещаний объединяло возмущение политикой императора, который покровительствовал чуждому стране ламаизму и посылал войска против собственного народа.
Когда Ван Лунь, протиснувшись через заднюю дверь знакомого дома, неожиданно вынырнул из-за прикрывавшей алтарь ширмы, Чэнь Яофэнь обнял громадного оборванца за плечи и прижал к груди. Ван спросил, одни ли они и не хочет ли Чэнь позвать остальных. Купец ударил в гонг. Они уселись в горнице под обшитым деревянными панелями потолком, с которого свисали лампы, поддерживаемые железными птицами и драконами. Нищий отказался от чая и, распахнув плащ, с гордостью показал купцу Желтого Скакуна. Чэнь, приподняв меч и бросив взгляд на инкрустированный орнамент, рассказал об одном военном, утверждавшем, что он служит в императорских знаменных войсках; человек этот уже четыре раза наведывался в Бошань и расспрашивал Чэня о Ван Луне. Он называл себя Хаем, говорил, что командует кавалерийским полком: чрезвычайно вежливый, подтянутый человек с усами и клинообразной бородкой. Ван, разволновавшись, задавал все новые вопросы. Да, тот человек называл себя и Желтым Колоколом; он заклинал Чэня позаботиться о Ване, который, мол, впал в отчаяние после смерти Ма Ноу и, возможно, бродяжничает где-то поблизости, — и потом направить его в Пекин, в такую-то казарму, которая фактически является ямэнем Хая. Чэнь пообещал все, что от него требовали, но ничего не понял, поскольку тот человек о себе мало что говорил и мог оказаться подсадной уткой. Выслушав разъяснения Вана, Чэнь скрестил руки на груди и прошелся взад-вперед по коврам. Он был ошеломлен: вся история обрела совсем иной смысл. У Ван Луня тоже засверкали глаза.
Перед домом скапливались паланкины; шуршали занавеси. Удивление богатых купцов при виде бродяги в лохмотьях, которого они поначалу не узнали, потом — дружеские взмахи рук, перешептывания.
«Дайте вздохнуть! — крикнул Ван. — Воздуха не хватает!»; и обнял Чэня, с трудом сдерживавшего волнение. Очень холодно заговорил Ван — перед двадцатью элегантными господами, смотревшими на него со страхом и уважением; они отступили назад, освободив ему место. Слова его казались наивными: он сказал, что не намерен оставлять все как было, что ему нужны деньги, дабы вооружить людей и платить им жалование. Стыдно, конечно, просить, но что поделаешь — нужда подпирает. Его братья и сестры, может, и делали что-то не так, не в соответствии с традицией, но он не собирается наблюдать со стороны, как их будут убивать. «Белому Лотосу» такое тоже не к лицу. Они ведь когда-то обещали помочь: вот он, Ван, и пришел, чтобы получить эту помощь.
Господа стали задавать вопросы. Они не были уверены, что имеет смысл ударить одновременно по всем струнам — раздуть пламя общенародного мятежа. Повод для этого представлялся им слишком незначительным: ведь трагический инцидент касался лишь двух северных провинций; огромная южная часть страны о нем практически ничего не знала. Рисковать — да, но когда риск оправдан. Император Цяньлун порой вызывал восхищение, но симпатию — никогда; покровительствуя ламаизму, подвергая ужасным гонениям еретиков, он посеял в стране семена ненависти. Трусость, тревога купцов отступили куда-то на задний план. Чэнь — которого Ван иногда перебивал, чтобы что-то пояснить — впервые рассказывал своим гостям о том, как его посетил Желтый Колокол, и о значимости этого визита. Гости, хватая друг друга за плечи, за косички, возбужденно теснились вокруг.
«Изгнать маньчжуров!» — перешептывались купцы. Мол, маньчжурская династия обречена, император — наполовину сумасшедший, его сыновья — преступники, не знающие, что такое почтение к родителям.
«Знаменные войска — и те уже изменяют императору!» — со смехом кричали они друг другу. Какое издевательство над провинцией — поставить перед воротами ее центрального города отряд запятнанных кровью джунгарских палачей. Император не любит свой народ.
У господ похолодели руки и ноги, когда Ван, сильно разволновавшись, заявил, что, если начнется борьба, «поистине слабые» тоже вооружатся; ибо теперь и приверженцев принципа у-вэй, «недеяния», необходимость принуждает взяться за меч. Они должны будут отказаться от своей чистоты, от своих надежд — и возложат то и другое, словно драгоценные одеяния и благовония, на алтарь. Им ведь предстоит принести в жертву и императорских солдат, и нынешнюю династию, и самих себя — ничего иного не остается. Когда Ван закончил эту тираду, господа отвели глаза; и не сразу сумели вернуть себе способность к трезвым суждениям.
Чэнь, рассказывая о Желтом Колоколе, подчеркивал свои слова изящными жестами. Унизанные кольцами пальцы — расходящиеся от них завихрения теплых воздушных струй — одобрительное шушуканье слушателей. Ван только тяжело дышал, на его морщинистом лбу вздрагивала набухшая жилка. Пусть господа посовещаются, согласны ли они дать деньги на оружие и солдат. Пусть пошлют своих представителей к нему, к «поистине слабым». Пока трудно предвидеть, как все обернется. Пусть господа не делают слишком большие ставки, чтобы осталось кое-что и для будущего, если сейчас их постигнет неудача. Сильным голосом, бухавшим из глубины грудной клетки, закончил Ван свою речь: он больше не в силах оставаться сторонним наблюдателем; его задача уже определилась, раз и навсегда; они же должны быстро, буквально за пару дней, принять ответственное решение — чтобы можно было перейти к решительным действиям еще до начала зимы. Купцы опять заговорили о Желтом Колоколе. Чэнь увлек Вана в сторону, к большой ширме. А гости продолжали перешептываться, сидя за столами или прямо на полу, в укромных уголках.
Результат двухдневных переговоров сводился к следующему, доверенные лица — Вану сообщили их имена — получили указание скорейшим образом собрать и предоставлять в его распоряжение любую сумму, какую он попросит; влияние «Белого Лотоса» в северных провинциях следует усилить; гильдиям рекомендуется активно участвовать в начинающейся борьбе; необходимо срочно составить примерные планы восстаний для отдельных городов; вопрос о непосредственном участии в восстании членов их союза будет решаться в каждом конкретном случае в зависимости от обстановки. Желательно использовать все благоприятные ситуации, чтобы избавляться от ненавистных народу несправедливых или продажных чиновников.
Обратный путь по пыльной угольной дороге Ван Лунь преодолевал в самую жару; потом его приняли горы, в которых он всегда находил прибежище; когда открылась сияющая долина перед Цзинанью, Ван даже не окинул взглядом великолепный вид: сейчас ему было не до природных красот, он спешил на северо-запад. Овечьи стада, поля гаоляна, мельницы, высохшие каналы, военные патрули… И ни одного нищего на проселочных дорогах — все они схвачены, задушены, загнаны в города. Нигде не видно «братьев», «поистине слабых»! Сектанты — вместе с древними духами воды, земли, деревьев — оказались вне закона, тех и других безжалостно обрекли на медленное умирание в тесном пространстве меж глинобитных стен!
Еще в то время, когда Ван, переодетый ученым-даосом, пересекал вместе с Таном провинцию Ганьсу, Желтый Колокол, которому намекнули, что Го кое-что знает о нынешнем местонахождении Ван Луня, приехал вместе с двумя слугами в Хуайцин и поселился в особняке семейства, с которым поддерживал дружеские отношения. Двое ловких слуг, беззаветно преданных своему господину, погуляли, наслаждаясь весенним воздухом, по площадям и вдоль городской стены, и быстро «вычислили» бывшего командира роты, а теперь учителя гимнастики и стрельбы из лука, неприметно жившего в доме одного высокопоставленного цензора. С тех пор Го — замкнувшийся в себе, уже отошедший от «поистине слабых» — часто сиживал вечерами с Желтым Колоколом в маленьком павильоне цензорской усадьбы. Желтый Колокол заявил, что, если Ван не объявится в самое ближайшее время, он хочет сам — вместе с Го — поднять восстание против нынешней династии. Он будет отвечать за военных, ибо его поддерживают командиры многих полков; Го же пусть занимается организацией гражданского населения.
