Рой Якобсен - Стужа
— Итак, наши противники — Железнобокий и Эдрик? — спросил ярл.
— Нет-нет, не Эдрик, — заверил Кнут. — Он наш человек. Мы имеем дело с Ульвкелем, который улизнул от тебя у Рингмары, он, видать, решил умереть здесь.
— Не иначе, — хмуро сказал ярл. — А ты стал с флотом тут, на мысу, чтобы вмиг оставить эти позиции, такой у тебя план?
Кнут заметил, что всегда ценил Эйриково честолюбие.
— Ведь ты мучишься из-за того, что упустил Ульвкеля, верно?
Ярл промолчал.
Кнут набросил на плечи светлый плащ, предложил им выйти из дома и принялся показывать на местности позиции и посты — низкую гряду холмов к северу от Крауча, где они различили в вечернем сумраке развевающийся Ландейдан, белый стяг Кнута, в кроне сухого дерева, отлогую долину с извилистым ручейком между Коньюдоном и деревушкой Ашингдон, дымы которой виднелись на западе, широкую Темзу, что спокойно вливалась в море перед свежескошенными полями по левую руку короля, — сообщил, как расставил войска, вписал их в местность, корабли с подкреплением на морской стороне, будто он готовится бежать.
— На самом-то деле это ловушка, — заключил Кнут. — Остается только ждать.
Эйрик обвел взглядом отлично продуманные боевые позиции короля, одобрительно хмыкнул и заметил, что по пути сюда они не видели никаких признаков передвижения войск, стало быть, Железнобокий довольно далеко.
— Нет, — решительно отвечал Кнут. — Он идет вдоль Темзы и будет здесь через день-другой, со всем своим войском, хочет на сей раз биться до конца.
Он описал четыре поражения, которые потерпел летом и осенью, при Пенселвуде, Шерстоне, Брентфорде и, наконец, при Отфорде, подробно рассказал, как Железнобокий расставлял свои силы и вел сражение, упомянул о его зависимости от конницы, о маневренности, о том, что он отдает предпочтение лучникам и любит внезапность, — в итоге как-то само собой возникло впечатление, будто король сознательно позволял застигнуть себя врасплох, чтобы выманить у молодого англосакса его секреты.
Напоследок Кнут оглядел нереально мирный пейзаж и уверенно произнес:
— Для нас это отличное место.
А ярл обронил:
— Интересно, что именно Эдрик рассказал о нас?. Ведь Железнобокий поверил ему!
На это у Кнута ответа не было.
Судя по всему, он явно не желал никаких вопросов. А Гест меж тем присмотрел себе укрытие и стал готовиться к своей судьбе, ибо страна эта слишком велика, слишком сильна и слишком многолюдна, чтобы покориться, по дороге на юг она снова предстала перед ним — огромная, неохватная держава, которая поразила его, еще когда он ступил на землю Винчестера и услышал орган.
В Коньюдоне они встретили и Эйвинда, который за минувший год отощал, как скелет, ослаб телом, лицо покрывала серая бледность, глаза были красные, воспаленные, а все потому, что он, мол, долго лежал больной, горячка какая-то привязалась, даже в двух последних сражениях участвовать не довелось.
Он увел их подальше от чужих ушей, на холм ближе к Темзе, и сказал, что летом получил вести с родины, через корабельщиков из Вика, и выяснил, что Ингольв, как и многие другие хёвдинги Оппланда и Хедемарка, объединился с новым конунгом, Олавом сыном Харальда, неужто Хаварду не понятно, чем это чревато, а?
Воспаленные глаза Эйвинда буравили брата. Но Хавард сказал, что, по его мнению, это ничего не меняет, он же сторонник конунга Кнута и останется таковым, что бы там ни предпринимал отец у себя в Хове.
— А вот я в этом не уверен, — возразил Эйвинд. — Ведь два года назад, когда мы отправились в поход, Аса ждала ребенка, но Сигурд погиб нынешним летом под Брентфордом, отца у ребенка нет, это мальчик, Аса крестила его Ингольвом. И корабельщики говорят, Стейн сын Роара не признает мальчонку, дескать, это не его внук, рожден слишком рано. Ну, я той осенью в Хове не был и ничего не знаю, но ты-то был и, поди, что-то знаешь?
Пока Эйвинд рассказывал, Хавард смотрел на море. Сейчас он согнал Митотина с плеча, бросил беглый взгляд на Геста, сел и подпер голову руками, Митотин меж тем неторопливо кружил над ним.
— Я не припомню, — сказал Гест, — чтобы Аса водила шашни с мужчинами.
— Вот и я тоже не припомню, — решительно бросил Хавард. — Она мужчин не любит. А что Ингольв? Он позволит мальчонке остаться в Хове?
— Ингольв говорит, что ребенка родила Аса, а значит, это его внук, независимо от того, приходится ли он внуком Стейну или нет, народ сказывает, он рад мальчику и зовет его своим маленьким трэлем.
Хавард улыбнулся и вытянул руку, чтобы Митотин вернулся на прежнее место.
— Похоже на него. Но при чем тут Олав сын Харальда?
— Не знаю, — вздохнул Эйвинд. — Знаю только, что, если Кнут завоюет Англию, он и на Норвегию двинет, вместе с хладирским ярлом или с сыном его, о котором составил себе высокое мнение. Как нам тогда быть?
Хавард задумался и ответил не сразу:
— Все ж таки я не думаю, что мальчонка может нам навредить, пусть даже он не Стейнова рода, Аса-то не хотела идти ни за Сигурда, ни за кого другого, поэтому, на мой взгляд, новость эта скорее хорошая, чем плохая. Но скажи-ка мне, брат, не слыхал ли ты чего о Раннвейг.
— Нет, — сердито буркнул Эйвинд. — Хотя надо полагать, вскорости она вернется домой, Рёрек-то выступил против Олава, конунг ослепил его и выслал в Гренландию.
Хавард рассмеялся:
— Туда ему и дорога! Глядишь, с новым конунгом мы поладим куда лучше, чем тебе кажется, только бы тут все кончилось.
— А ведь я прав, братишка, — продолжал Эйвинд, — не разумеешь ты, что к чему. Мы — люди Кнута, хотим мы того или нет, ибо клятв своих не нарушаем — ни ты, ни я, ни кто другой из сынов Ингольва.
Хавард медленно повернулся к нему лицом, встал.
— А тот, на кого мы сейчас целиком и полностью полагаемся, зовется Эдрик Стреона, величайший изменник во всей датской державе. С этим ты согласен?
— Сейчас ты говоришь совсем как Ингольв.
— Да, я же его сын.
Минуло два дня, и вот ночью Гесту опять привиделось дерево, только на сей раз не дерево, похожее на пламя, а пламя, похожее на дерево, — и сквозь золотую листву рвался крик, кричал ребенок, о котором рассказывал Эйвинд, маленький трэль Ингольв, он лежал на руках у Асы, а она твердила, что Гест единственный мужчина в ее жизни. Но прежде чем он приложил ухо к губам мальчика и спросил, отчего он кричал, Хавард двинул его в живот. Оба сидели рядом на куче сырой соломы и, точно подслеповатые рыбы, таращились во мрак, вместе с двумя десятками других (среди них был и Обан). Новый крик рассек темноту, затем еще один, и еще, завязалась схватка. Только на сей раз Железнобокий никого врасплох не застал и кричали его люди, потому что на них дождем сыпались стрелы Эйриковых воинов, которых ярл выставил на обоих склонах неглубокой долины между Коньюдоном и Ашингдоном.
Англичанам пришлось отступить, а когда они чуть свет устремились в конную атаку, Кнут, согласно плану, двинул в бой свои полки. Но половину войска до поры до времени придержал. Эйрик, расположившийся на берегу Крауча, тоже пока бездействовал.
Непривычное зрелище предстало глазам ярловых воинов: их господин спокойно сидел на коне на краю поля брани — обок своего знаменосца, по обыкновению пешего, — смотрел во взбудораженную ночь, которая с первыми лучами солнца мгновенно преобразилась в бурлящую, горланящую сумятицу. На гребне холма в стороне Темзы замер в седле еще один вождь — король Кнут в окружении ближних советников, под белоснежным Ландейданом, сотканным дочерьми Рагнара Лодброка.[111] Он тоже выжидает, словно бы наблюдая солнечный восход над величавым ландшафтом.
Но вот Эйрик отдал коннице приказ выдвигаться вдоль берега реки, по просеке, специально проложенной ими в лесу, и Гест с Обаном, пользуясь случаем, влезли на буролистый дуб, склонившийся к реке, и оттуда следили неспешное Эйриково продвижение вплоть до перешейка меж Краучем и Темзой, где он опять остановился в ожидании, по-прежнему оцепенело — спокойный; для Обана это было уже чересчур, он зажал ладонями уши и затрясся, будто в смертных корчах.
— Что ж он там расселся-то?!
Датский конунг тоже не шевелился. Как вдруг знаменосец его подал знак, и в тот же миг ярл со своей конницей и конунг с пешим отрядом, который будто из-под земли вырос на склоне у него за спиной, ринулись в бой. На полном скаку, с яростными криками, Эйрик промчался по редколесью и ударил в тыл противнику, разом упразднив всякий порядок в этой схватке, которую впоследствии назовет сухопутным морским сражением, воины бились мелкими, разрозненными группами, один на один, как корабельные дружины, и на первых порах казалось, будто возникший хаос на руку датчанам. Тогда-то Гест наконец увидел молодого королевича, последнюю надежду Англии — точно орел в могучем полете он озирал сумятицу сечи, снова и снова пересаживался на свежего коня взамен убитого, рядом с ним Эдрик Стреона в своем приметном синем платье с печальным гербом Мерсии, более сдержанный, чем Железнобокий, выжидательно — безучастный, однако уверенный в себе и осмотрительный, насколько мог судить Гест, и все еще на стороне англичан.
