Антония Байетт - Детская книга
Элси и Помона уселись через два или три пустых ряда от последнего занятого. С платформы им одобрительно и приветственно улыбнулся Герберт Метли. Элси в ответ едва заметно улыбнулась плотно сжатыми губами. Помона сложила бледные руки на цветастых коленях и обратила лицо к свету, падающему через пыльное окно.
Докладов было пять — три до перерыва и два после. Сначала говорила мисс Дейс. Она точно и красноречиво описала несправедливость, которой подвергаются женщины — они не представлены в парламенте, не могут голосовать по вопросам, касающимся их жизни, их работы, их здоровья. Она сухо заметила, что если в названии закона есть слово «женщина», этот закон непременно стесняет условия жизни женщин, отбирая у них кусочек свободы. Домовладельцы и налогоплательщики могут голосовать на выборах, но женщины, даже относящиеся к обеим категориям, должны платить налоги без права быть выслушанными или представленными в органах власти. Элси изо всех сил старалась слушать внимательно. Она кое-как догадалась, что значит слово «суфражистки»: они борются за то, чтобы женщин допустили на выборы. Как в Писании: «Пустите малых сих и не препятствуйте им». Но мисс Дейс хотела, чтобы парламент пустил на выборы женщин — домовладелиц и налогоплательщиц, таких, как она сама. Элси начала злиться, так как это явно не имело никакого отношения к ней — нищей девушке, запертой в доме с чуланом, полным прекрасных и непристойных сосудов женских форм, страдающей от телесных потребностей, которые она сама не могла выразить. Но мисс Дейс была хорошая женщина, она все называла своими именами и в доступных ей пределах была вполне разумна.
Когда мисс Дейс закончила, поднялась полковничья жена. Она сказала, что страна ведет тяжелейшую войну в далеких краях, что Британская империя выполняет свой военный долг в таких отдаленных местах, которых британские домохозяйки не могут ни представить себе, ни объять умом. Женщины должны охранять домашний очаг, а вопросы войны и экономики оставить мужчинам, так как это их естественный удел. Мисс Дейс выразила ответную надежду, что бесстрашные женщины, посещавшие концентрационные лагеря, где британская армия содержала бурских женщин и детей, возможно, кое-что сделали для поднятия боевого духа армии, а также морального духа страдающих буров. В зале послышался шелест и стук. Элси не знала, что такое концентрационные лагеря. Мисс Дейс обратилась к жене полковника и вопросила ее, следует ли в таком случае изгнать женщин из органов местного самоуправления и из комитетов помощи беднякам, куда женщины теперь допускались и где трудились с пользой. Нет, ответила жена полковника, она признает, что они приносят пользу на этом поприще.
Вот так всегда, сказала мисс Дейс. Ни пяди дальше. Ваше движение воспрепятствует любому расширению прав женщин, даже не испытав его. И ныне вы, подобно королю Кануту, желающему остановить прилив, восклицаете: остановись, ни пяди дальше! Но прилив все равно придет, вот увидите.
Следующим докладчиком оказался не Герберт, а Феба Метли.
Элси внимательно разглядывала жену Герберта. «Она когда-то была привлекательной», — решила Элси, пожалуй, слишком сурово отнеся красоту Фебы к прошлому. Феба была в простой темной юбке и белой блузке с черно-зеленым бантом у воротничка. Черная шляпа отделана зеленой лентой. Феба выглядела кроткой и компетентной. Тема ее доклада была «Место женщины». Она первым делом поблагодарила предыдущую докладчицу за то, что та подняла тему священных ценностей и домашнего очага, ибо именно о домашнем очаге Феба собиралась говорить. При словах «домашний очаг» представляется приятная картинка: женщина в залитом солнцем домике с садиком, жарко пылающий камин зимой, стайка розовых, улыбающихся детишек, возможно — младенец на руках; женщина измышляет приятности и удобства для мужа, который вот-вот вернется после трудного и долгого дня, проведенного на службе или в клубе. У такой женщины голова занята новыми рецептами восхитительных тортов и варенья, очаровательными чехлами для подушек, оригинальными украшениями для шляпок и корсажей. На самом деле женщин, пребывающих в таком счастливом состоянии, очень мало. Обеспеченные женщины не ухаживают сами за своими детьми, не видят их иногда неделями, перепоручают заботу об их здоровье нянькам, а об их умственном развитии — гувернанткам, и как можно скорее отсылают их прочь в закрытые школы, где дети зачастую тоскуют о доме или подвергаются издевательствам. А затем богатые женщины начинают изнывать от скуки. Женщины лишаются способности мыслить, ибо их умы взращены на скудной диете из сахарных цветов, рецептов суфле и шляпных булавок. А огромное количество работающих женщин — ведь тысячи и тысячи женщин-работниц не только содержат себя и семью, но и прибираются в доме как могут, и намазывают на хлеб что удастся добыть — действительно ценят домашний очаг и всеми силами хранят его, даже если дом представляет собой одну комнатку, где спят вповалку дети и взрослые. Ибо стоит им спуститься лишь на ступень, и их ждет работный дом — злая пародия и на дом, и на работу. Таким образом, «ценности домашнего очага» — это призрак, существующий лишь на бумаге.
Но пусть женщины не думают, что все их чувство долга, прилежный труд в подобающей им сфере, у домашнего очага, дает им что-либо в глазах закона. Женщина, защищающая детей от жестокого или безрассудного отца, не имеет ни единого шанса взять их с собой, если решит спасаться бегством. Такой мужчина может заявить, что женщина, покинувшая его дом, недостойна не только заботиться о его детях, но даже видеть их — детей, в которых вся жизнь матери, — хотя бы у нее от горя разорвалось сердце. Под сладкими рассуждениями о святости домашнего очага, под пустыми словесами, воспевающими мудрость материнства, кроется жестокость. Действительно, если мужчина — хозяин, сын хозяина — воспользуется своим положением и обольстит молодую женщину, не женившись на ней, в глазах закона она одна несет ответственность за благосостояние своего несчастного дитяти. Но если мать замужем и по какой-то причине ушла от мужа, с этого момента она лишается всяких прав матери.
Чем больше распалялась миссис Метли, тем недоверчивей Элси воспринимала ее слова. Конечно, миссис Метли была права, но она слишком горячилась. Элси не хотела смотреть, как горячится миссис Метли. Ведь у четы Метли точно не было детей.
Элси вспомнила свою мать. Она работала. У нее были большие способности к своему ремеслу, но от воздуха печей она болела. Она старалась создать домашний уют. На подоконнике стоял горшок с геранью. На стене висела минтонская тарелка (второй сорт). Вся семья знала, что это значит. Они респектабельны. Кое-как цепляются за респектабельность. Элси подумала, что, пожалуй, не возражала бы, чтобы ее заперли в золотой клетке буржуазного дома — она потратила столько усилий, чтобы создать подобие домашнего очага в Пэрчейз-хаузе, не столько от стремления к уюту, сколько от сильной нелюбви к безалаберности, хаосу, неустроенности; женщины Фладдов эту нелюбовь не разделяли. А от разговоров о том, что могли или чего не могли делать или хотеть женщины, Элси становилось не по себе. Она хотела ботинки и пояс и получила их. Она хотела… хотела… хотела… жить. Но ее начинало раздражать, что она так мало думает. Если бы она проводила ночи за книгами, кем она была бы сегодня? Она подняла голову в броской шляпе, чтобы разглядеть сидящих на помосте женщин, которым желание думать и недовольство жизнью помогли столь многого добиться. Элси увидела, что темный взгляд Герберта Метли обращен на нее. Едва заметная улыбка пряталась под нитями усов, в уголках умных глаз. У Элси кровь прилила к лицу. Она опустила глаза, как ей ни хотелось выдержать этот взгляд. Она коснулась стрелы красного пояса. Герберт со своего места не мог видеть ее руки.
Третьей выступала миссис Генриетта Скиннер, фабианка. Она храбро и откровенно говорила о торговле белыми рабынями. Она с похвалой отозвалась о Джозефине Батлер, чье мужество привело к отмене Законов о заразных заболеваниях, и об У. Т. Стеде, чья — возможно, чересчур сенсационная, но все же действенная — статья обличила торговлю девочками-девственницами и заставила парламент поднять «возраст согласия» до шестнадцати лет. Элси подумала, что миссис Скиннер похожа на пирог с оборочками — круглая голова под круглой «деревенской» соломенной шляпой сидела на холмике тела, прикрытого платьем-либерти, которое свисало бронзово-зелеными складками, как чехол. Кисти рук у миссис Скиннер тоже были маленькие, бледные и пухлые. Она иллюстрировала наиболее шокирующие пункты своего доклада, пронзая воздух очень точными движениями, словно разя кинжалом. Она сказала, что не будет извиняться за использование слов, которые общество привыкло стыдливо заменять эвфемизмами и намеками; эти эвфемизмы и намеки сами являются частью угнетения и зла, упоминания о котором позволяют избежать. Она будет говорить о проституции; она будет говорить о венерических болезнях; она будет говорить о телесном вреде от грубых и ничем не оправданных медицинских осмотров, которым подвергаются женщины. Она выразила надежду, что никто из присутствующих не сочтет нужным покинуть зал, услышав о подобных вещах. Невежество убивает. Мужчины — мужья и отцы — ради утоления того, что они считают «естественными» порывами и нуждами, заражаются от больных женщин и передают эти болезни не только другим так называемым падшим женщинам и девушкам — и даже детям, которых продают и покупают с сертификатом девственности, — но и собственным невинным, ничего не ведающим женам и грядущим поколениям — младенцу-сыну в колыбели, дочери, баюкающей куклу в детской. И никто не предложил подвергать этих мужчин медицинскому осмотру. Немыслимо даже предложить такое.
