Валентин Пикуль - Каждому свое
– Но во Франции-то мы тоже должны бриться!
– Дайте ему воды, – сказал Орлов крестьянке…
Франция не казалась русским такой уж прекрасной, какой они раньше ее представляли: «Славны бубны за горами!» – и солдаты видели земляные полы в жилищах, страшную дороговизну дров, убогость кухонной утвари, скудость питания. Всюду царили бедность и грязь, ужасало множество клопов, отсутствие бань в обиходе. Офицеры из дворян, воспитанные гувернерами-французами, тоже были обескуражены, но иначе: их удивляла безграмотность провинции, где люди жили, как в клетках, ничего не зная, что творится за три лье от их селений, и даже близость Парижа не сделала их более культурными. Некоторые офицеры, получившие блестящее образование в пансионах Москвы и Петербурга, теперь чувствовали себя обманутыми с самого детства, а сельские кюре не могли ответить на их мучительные вопросы:
– Где же та Франция, на которую мы молились? Франция светочей ума и свободы? Неужели все это надо искать в одном Париже? Нам так много трезвонили о процветании под скипетром Наполеона, неужели всю философию упрятали в зарядные фуры артиллерии? Неужели имена Вольтера и Руссо бесследно померкли перед славой Маренго, Йены и Ваграма? Коли это так, то мы недаром докатили до вас свои пушки…
Впереди лежал старинный городок Фер-Шампенуаз.
* * *Русские двигались к нему от Витри, со стороны Шалона шел на рысях неутомимый Блюхер. У него была высокая температура, он пересел в коляску и нечаянно закатился прямо к французам, но успел рявкнуть: «Пошел!» – и донские казаки в сабельном исступлении рубки избавили старика от плена. Развернув свой корпус на соединение с русскими, Блюхер повел его на Фер-Шампенуаз… Наполеон еще кружил вокруг да около Парижа, и один безграмотный урядник прислал в ставку донесение: «Анператор претси аж на Москву!» – это вызвало в штабах дурное веселье, хотя урядник в общем-то был прав: Наполеона иногда заносило не в ту сторону. Догорали костры, уланы дремали в седлах, а чтобы во сне не упасть, упирались пиками в землю. Всходило солнце – солнце Фер-Шампенуаза!
Войска двигались без дорог – по гладкой равнине, играла музыка, пели и плясали «песельники». Пехота скоро отстала, не в силах угнаться за конницей и конной артиллерией. Маршалы Мармон и Мортье вели дивизии, чтобы подкрепить императора, совсем неготовые встретить русских на подступах к Парижу. У маршалов была хорошая конница, недавно выведенная из Испании, но кавалергарды с уланами не знали, что она хорошая, и мигом растрепали ее, как плохую. Блюхер поспел русским на помощь, когда кирасиры укладывали палашами – прямо на шоссе! – шестую тысячу французской пехоты. Мортье с Мармоном убедились в тщетности сопротивления и, побросав пушки и раненых, бежали к Парижу…
Александр со свитой выехал в Фер-Шампенуаз, в дороге его перехватил гонец князя Васильчикова с запискою: впереди возможна встреча с неприятелем. Царь не поверил:
– Откуда его взяли? В глазах у князя двоится…
Через лорнетку он смотрел на спешащего к нему всадника. Золотые гроздья аксельбантов ритмично качались на его груди, в опущенной руке блистал палаш, с которого ветер срывал капли свежей крови… Это был Орлов, и царь крикнул ему:
– Вы что? С утра пораньше уже рубились?
– Да! – подскакал Орлов. – Гляньте вправо: две дивизии Пакто и Амье… шестнадцать пушек!
– Откуда их вынесло? – удивился Александр.
– Очевидно, шли на рандеву с маршалами…
Помимо пушек французы тащили 80 фургонов с боеприпасами и 200 000 пищевых рационов для армии своего императора. Орлов пучком травы вытер палаш, предупредив, что за войсками Пакто и Амье князь Васильчиков уже развернул кавалерию.
– С ним гусары, – сказал он. – Хотят драки…
Французы, как и войска маршалов, не ожидали встретить русских поблизости от Парижа. Их солдаты ошибочно приняли царя за Наполеона, стали бросать вверх шапки: «Vive l’empereur!» Конная батарея Маркова открыла огонь. Марков навесил залп поверх голов французов, задев ядрами гусар Васильчикова, а войска Пакто еще громче возгласили славу Александру.
Вся свита царя с бранью накинулась на Маркова:
– Прочь от пушек! Ну кто же так стреляет?
Васильчиков (тоже поверх французов) перебросил четыре ядра подряд в своего же императора, думая, что бьет в Наполеона, – его смутили приветственные выкрики французов. Ошибка прояснилась, но Александр не скрывал испуга:
– Я думал, что меня ожидает судьба Моро.
– А вот и каре! – доложил Рапатель…
Французские колонны упруго и быстро улитками сворачивались в крепкие каре. Со стороны на это смотреть было даже забавно. Став неуязвимыми для сабель кавалерии, они медленно, как большие черепахи, отползали к Фер-Шампенуазу, в сторону Сен-Гонтских болот. Вокруг них кружились кавалерийские смерчи, полыхали сабли, но каре оставались нерушимы.
– Воздадим им должное! – произнес Орлов. – Эти люди сделаны из железа. А с добрым сердцем даже в шашки не выиграть.
В клубах взбаламученной пыли артиллерия ломала ядрами одно каре за другим, но, поредевшие, они смыкались в новые, еще более плотные. Наконец пушкам удалось пробить эти людские стены, в их бреши ринулись уланы с казаками, вырубая всех, кто не сдавался. А они – нет! – не сдавались, из гущи каре слышался голос раненого генерала Пакто:
– Умрем, французы, за великого императора.
– Эти не сдадутся, – решил Рапатель.
– Похоже, что так, – согласился Орлов.
Париж был рядом, и никто не хотел умирать.
– Позвольте умереть мне, – вдруг сказал Рапатель, уже растирая в ладонях уши красавицы лошади, чтобы она стала злее. – Попробую уговорить их… К чему лишняя кровь?
– Рискните, Рапатель, – согласился царь.
Шпоры – в бок, и лошадь (белая как снег) резким галопом, выкидывая из-под копыт сочные комья сырого дерна, вынесла Рапателя перед геройским и стойким каре французов. В русском лагере печально пропели серебряные валторны. Рапатель помахал руками, показывая, что оружия не имеет.
– Французы, добрые французы! – прокричал он. – Я тоже француз, и вы должны мне поверить. Россия не питает вражды к вам. Русская армия не знает чувства мести. Никто не спорит, что император Наполеон принес вам много славы…
– Великий император! – грянуло из каре.
– Но он принес Европе страдания, кровь…
Ряды каре раздвинулись, будто в заборе открыли калитку. Из гущи спрессованных тел лошадь вынесла французского офицера. Он держал в руках пистолеты, украшенные золотыми головками императорских орлов наполеоновской гвардии.
Это был брат Рапателя… его родной брат.
– Так умри же, отродье Франции! – крикнул он.
Пистолеты грянули разом – из двух стволов.
Лошадь Рапателя, ощутив свободу в стременах, вихрем унеслась обратно – прямо в русский лагерь, где горнисты оторвали от губ валторны… Артиллерия сокрушила центр каре, в которое первым вломился богатырь Орлов.
Французы уже не стреляли, но оружия не выпустили. Между ними ходили русские, отнимали ружья:
– Ну хватит, все… довольно! Париж-то – вон он…
Орлов подвел к царю белую лошадь Рапателя:
– Бедняга обещал подарить ее вам. Она ваша.
– Нет, Орлов, – отказался Александр. – На этой удивительной лошади вам еще предстоит въехать в Париж.
Фер-Шампенуаз – последняя битва на земле Франции. Вдалеке уже завиднелись высоты Монмартра.
16. Первые в Париже
В праздничных рядах Пале-Рояля, там, где шумно торгуют магазины, соблазняя донских казаков «часами с музыкой» и говорящими попугаями, там, где перед витринами фланируют веселые парижанки, кокетничая с русскими офицерами и не боясь, что их дети станут «дикими и косоглазыми», там, где старый Блюхер три дня без просыпу пьет шампанское и режется в карты, угрожая немедленно взорвать мосты Парижа и растащить все сокровища Лувра, там, где щелкают шары бильярдов и под мотив вульгарной песенки «Мальбрук в поход собрался» звенят до утра фишки рискованного лото, – там, в отдельном кабинете ресторана, Михаил Федорович Орлов собрал друзей:
– Европу и народы ее мы от деспотии Наполеона избавили. Не пора ли теперь подумать о своем несчастном отечестве, дабы избавить народ великий, народ российский от постыдных тягот крепостного состояния, от нужды и бесправия…
Орлов был сегодня в генеральском мундире, при сабле Моро, с которой уже не расставался.
– Друзья, станем же первыми! – воззвал он. – Я предлагаю образовать тайное общество честнейших и благороднейших людей, для которых народ, свобода и отечество да будут навеки святы! Мы назовем наш союз ОРДЕНОМ РУССКИХ РЫЦАРЕЙ… Другого названия я не мог придумать, и, может, через сто или через двести лет станут называть нас иначе.
Он сел, опустив подбородок на эфес сабли, как это делал и генерал Моро. С эфеса, гневно разевая свой клюв, кричал петух, зовущий людей к пробуждению.
