Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды
Отправляя послов, и хан, и пир повелели им: «Советуйтесь с Абулхаиром, во всем слушайтесь хана! Без его согласия не делайте ни шага. Условия, которые принял он, примем и мы».
И каракалпаки стали советоваться...
— Мы приняли присягу первыми и не все условия изучили должным образом, погорячились. Мы жалеем, например, что дали согласие платить налог и поставлять заложников, — сказал им Абулхаир. — Вам лучше заранее осведомиться об условиях. Не спешите давать присягу, повремените, попросите на раздумье денек-другой.
Каракалпаки поступили в точности, как наставлял их Абулхаир. Узнали условия, попросили время на размышления и советы.
Ночью, тайком от русского посла, наведались к Абулхаиру.
— Завтра дайте согласие на подданство, но от остальных пунктов отказывайтесь.
Каракалпаки и на этот раз поступили так, как продиктовал им хан.
И опять явились к нему за инструкциями.
— Завтра проделайте то же самое. Согласится посол хорошо, не согласится — попросите еще денек отсрочки, а потом, если он упрется, — соглашайтесь на все условия!
Тевкелев не стал настаивать и уламывать каракалпаков, принял у них присягу, одарил подарками.
Абулхаир был доволен. Был доволен и Тевкелев: еще один трудный шаг сделан! Шаг, который повлечет за собой и другие шаги... «Это главное! А не то, что хан Абулхаир ведет какую-то закулисную игру, шепчется по ночам с каракалпакскими послами, не исключено, что и подзуживает их! Разумеется, Абулхаир помог привести их к присяге, но не удивляюсь, если этот великий хитрец отговорил их принять все наши условия! Да бог с ним! Мы делаем большую политику, а частности сейчас не так уж и существенны...» — Тевкелеву помогали рассуждать так не только интуиция и опыт. Башкиры из его посольства сумели сблизиться с ханской челядью, как ложка с маслом, и многое знали, многое слышали.
Теперь у него, Тевкелева, уже не пустая сума! Можно без стыда предстать перед матушкой царицей. Абулхаир, султан Нурали, султан Батыр, каракалпакский хан Кайып, многие бии. Да, сума не пустая!...
Уехали каракалпаки, и Абулхаир вместе с Букенбаем предложили Тевкелеву направить послов — казахских и русского — к хану Самеке в Средний жуз. Пусть и он определяется — пришла пора.
Тевкелев оценил их предложение и послал от себя Таймаса и еще двух башкир, набив их коржуны разным добром. Чего там только не было — и шелк, и парча, и сукно, и выдра, и куница, и кожа, и шубы...
Букенбай остался на ночь в юрте Тевкелева. Они мирно беседовали, сидя около горящих углей, насыпанных в железное корытце. В отсветах огня лицо Букенбая показалось послу усталым и осунувшимся. Но батыр был таким же благожелательным и, как и прежде, охотно поддерживал беседы, как всегда, просвещал своего русского друга:
— Наш народ, господин Мамбет, следует делить на три орды: Старший, Средний и Младший жузы. Старший жуз сейчас находится далеко, у самой Бухары. Им правит хан по имени Жолбарыс, он родной брат хана Абулхаира. У нашего хана есть еще три брата: Нияз, Мамай и Кылык-Мухамбет. Ох, совсем сдурел — Мамая уже нет в живых. Погиб, будучи ханом Хивы... Три других брата не правят никакими улусами. В руках потомков Усеке власть над Старшим и Младшим жузами... Потомки Жадика властвуют в Среднем жузе. По количеству людей и по богатству он является самой богатой и многочисленной казахской ордой. Там заправляют два хана — Самеке и Кучук и два султана — Барак и Абулмамбет. Батыр, которого ты знаешь, тоже из рода Жадика, но его племя находится в Младшем жузе неподалеку отсюда. — Тевкелев видел, что Букенбаю доставляет истинное удовольствие вводить его к хитросплетения казахской генеалогии, открывать путаницу родов, племен, улусов и орд, совершенно непонятную непосвященному человеку. — В прежние времена казахские султаны владели Ташкентом, Сайрамом и Туркестаном и получали налоги с тамошних земледельцев. Нужду в хлебе и одежде степняки восполняли в этих городах. Теперь они в руках джунгарского контайджи.
Раньше казахи не были разбросаны, как сейчас, а зимовали и летовали все вместе. Два раза в год собирались на большие советы, на них съезжались все три орды, да-а-а... Вот было времечко: раздолье, гостевание, радость... Если говорить по правде, сейчас у нас нет связи со Старшим жузом, уж очень он далеко! А вот Средний и Младший жузы продолжают собираться на свои советы, да только, ясное дело, теперь они проходят не так весело. — Букенбай тяжело вздохнул, задумался, покачал головой. — И еще распри... распри между султанами, особенно после битвы при Аныракае. Конечно, люди двух этих жузов и сейчас дружат меж: собой: праздники и поминки проводят вместе... Прежде как было? Если у джигита, к примеру, родственники матери были из Старшего жуза, то родственики жены были из Среднего жуза. Мы нарочно опутывали себя узами родства. Теперь не так. И это очень плохо, ибо нарушается привычный порядок вещей... Народ слабеет, теряя родственные связи и узы.
Воспользовавшись паузой, Тевкелев задал давно томивший его вопрос:
— А взимает ли хан какие-нибудь поборы с самих казахов? Есть у вас налоги?
— Если не считать ханского налога, который взимается при решении споров, сыбаги — в зимнее время, когда идет убой скота, лау — при выезде куда-либо в поход и угощения для гостя, то у нас нет налогов. Никаких ежегодных поборов за каждый дым или там за каждую живую душу — нет. Потому-то у нас в степи каждый сам себе голова! Каждый — хозяин, каждый — господин своего — пусть даже небольшого — добра и семейства. Вот и развелось у нас столько неслухов: чуть что — откочевывают подальше, да еще при этом приговаривают: «Что мне твое ханство, на кой черт мне твоя власть!»
— Сколько же сейчас всего казахов, хотя бы приблизительно?
— Наверное, не больше восьмидесяти тысяч дымов.
— Абулхаир считается у вас главным ханом. Но ведь его улус, — Тевкелев замялся, — маловат... для главного хана...
Глаза Букенбая сверкнули.
— Прежде главный наш хан сидел в Туркестане на золотом троне. Он проводил совет всех трех жузов, его слово было решающим, когда обсуждалось положение и дела всех казахов! После Тауке у нас не было и нет хана более авторитетного, чем Абулхаир. Его называли ханом еще при Тауке. Ни один из тех, кто называется у нас ханом и султаном, не имеет перед народом столько заслуг, сколько Абулхаир. Он участвовал во многих решающих битвах с джунгарами и побеждал. Бил и джунгар, и калмыков. Два года назад народ провозгласил его своим главным сардаром, поднял на белой кошме. — Букенбай закрыл глаза, воскрешая в памяти те славные дни. — Так что войско находится в его власти. Ну, а тюре да ханы...— он досадливо поморщился, махнул рукой. — Раздоры и вражда из-за трона есть, наверное, у любого народа. Есть и среди казахов. У Абулхаира много завистников. Злобствуют они, ненавидят его. Мутят против него народ, народ у нас доверчивый, сами имели возможность убедиться! — Букенбай сокрушенно вздохнул. — Строптивый у нас народ, вот и шарахается, что конь необъезженный, при слове «подданный». Да только иного пути у нас нет... — Букенбай бросил на Тевкелева проницательный взгляд, словно отгадал тайные его мысли и сомнения. — Если завтра придет час мстить кровному нашему врагу — джунгарам, мы опять вручим боевое наше знамя Абулхаиру — и никому другому!
Тевкелев запоминал каждое слово Букенбая, неотрывно следил за выражением его лица: Букенбай всей душой был за Абулхаира.
— Батыр, а в каком родстве находитесь вы с Абулхаиром? — неожиданно переменил он тему разговора.
— Абулхаир сын старшего брата моей матери Кутты-бике. По отцовской линии мы с ним совсем чужие, но по матери — очень близкие родственники, ибо рождены от дочери и сына одного человека.
Тевкелев пытался разобраться в родственных отношениях, которые принялся со смаком описывать, перечислять ему Букенбай. Переспрашивать, и тем самым прерывать нить рассказа, Тевкелев не решился. Да не такими уж и важными представлялись ему подробности и детали того, кто кем кому приходится, по какой линии тот или иной родственник. Он понял главное: этот разрозненный, разбросанный по степи народ объединяет не власть ханов или тюре, а родственные связи, понятие, что ведут все они свое начало от одного отца и одной матери. Объединяет кровь, родственные привязанности и любовь. И, пожалуй, чувство долга перед родственниками и родом. Абулхаир, судя по всему, намерен для достижения своей цели использовать не только волосяной аркан власти, но и шелковую нить родства. Перед мысленным взором Тевкелева возникло холодное, непроницаемое лицо, пронзительный взгляд и нахмуренные брови хана. За всем этим скрываются бурлящие в глубине его души страсти. В дневнике Тевкелев сделал запись всего, что узнал из рассказов Букенбая.
Тевкелева навестил Абулхаир и без долгих вступлений посвятил его в свой план послать Нурали к хану Хивы с предложением принять русское подданство. Был у него еще один замысел — пропускать в Россию через свой улус караваны Бухары и Хивы.
