Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Витюша Подольский хорошо играл на гитаре и задушевно пел хрипловатым, простуженным голосом:
За что сижу, по совести, не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы,
И вот сижу я Туруханском крае,
Где при царе сидели в ссылке вы…
В гримуборной было тесно: артисты сидели на стульях, на диванчике, многие устроились прямо на полу, рядом с ними стояли стаканы и кружки и просто бутылки с пивом. Мессинг с Аидой Михайловной, Дормидонт Павлович, Артур Перешьян, Артем Виноградов и Раиса Андреевна и еще много других артистов Москонцерта…
Я вижу вас, как вы в партийной кепке
И кителе идете на парад,
Мы рубим лес по-сталински, а щепки…
А щепки, разумеется, летят! -
продолжал петь Витюша Подольский.
Рядом с ним, на низком пуфике, вытянув длинные красивые ноги в тренировочных рейтузах, сидела девица лет двадцати с небольшим, большеглазая, большеротая, с полными чувственным губами. Она курила сигарету и не отрываясь смотрела на Подольского. И в глазах у нее было столько открытого обожания и страсти, что всем вокруг даже неловко становилось. А Витюша делал вид, что не замечает этого обжигающего взгляда, смотрел то на одного, то на другого слушателя, подмигивал, улыбался и пел:
Вчера мы хоронили двух марксистов,
Тела накрыли красным кумачом,
Один из них был левым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем!
Подольский встретился глазами с Мессингом, неожиданно нахмурился и быстро отвел глаза в сторону. И девушка в черных рейтузах тут же посмотрела на него. Вольф Григорьевич выдержал ее взгляд, и она отвернулась, снова сосредоточив внимание на своем кумире.
Дверь в гримуборную отворилась, и на пороге возник администратор:
– Вольф Григорьевич здесь? – Он пошарил глазами. – Вольф Григорьевич, дорогой, пойдемте ко мне в кабинет. Срочно! – И Осип Ефремович сделал страшные глаза, давая понять, что дело очень важное.
Мессинг поднялся, стал пробираться между сидящими на полу артистами.
– Что это у вас тут? – покачал головой Осип Ефремович. – Вы знаете, сколько времени? А завтра на репетициях будете, как сонные мухи.
– У нас концерт самодеятельной песни, – улыбнулся Подольский.
– Однажды вы уже огребли за свою самодеятельность, – презрительно процедил администратор и, когда Мессинг вышел, хлопнул дверью.
– Урод сталинский, – процедил Подольский и вновь ущипнул струны гитары:
Живите тыщу лет, товарищ Сталин,
И пусть в тайге придется сдохнуть мне.
Я верю, хватит чугуна и стали
На душу населения в стране…
…В кабинете администратора при виде вошедшего Мессинга с дивана дружно поднялись двое мужчин средних лет в светлых габардиновых плащах. По их лицам и выправке Мессинг сразу определил, какого это поля ягоды.
– Вольф Григорьевич, здравствуйте. Мы приехали за вами. С вами хочет поговорить Никита Сергеевич.
– Ну здравствуйте, здравствуйте, товарищ Мессинг, здравствуйте… Давно хотел познакомиться, – Хрущев тряс руку Мессингу, улыбался и смотрел ему в глаза. – Такие про вас легенды ходят – прямо оракул… С Гитлером был знаком… со Сталиным был знаком… С кем еще-то довелось познакомиться? – Хрущев был в светлом костюме, под пиджаком виднелась украинская рубаха, вышитая красным узором.
– С Пилсудским… – с заметным равнодушием ответил Мессинг.
– Ого! Как в народе говорят, наш пострел везде поспел! – Никита Сергеевич мелко рассмеялся и отпустил руку Мессинга. Прошел к письменному столу, жестом короткой толстой руки пригласив Мессинга садиться.
Вольф Григорьевич сел за стол, стоявший перпендикулярно к столу Хрущева, и оказался к нему боком. Чуть повернулся, глядя на толстое, по-лисьи хитрое, улыбающееся лицо первого секретаря.
– Ну как вам живется? Рассказывайте. Мне про вас все интересно. Работаете в этом… как его?..
– В Москонцерте… в отделе сатиры и юмора, – подсказал Мессинг.
– Сатиры и юмора? – озадаченно переспросил Хрущев. – Почему сатиры и юмора?
Другого, более подходящего отдела для меня нет. Нельзя же открыть отдел телепатии и ясновидения. Никита Сергеевич, я отправлял вам записку. Объяснил, как мог, необходимость создания специальной лаборатории по изучению гипноза и телепатии. Но мне сказали – нельзя.
– Почему это нельзя? – вскинулся Хрущев и даже как будто обиделся. – Надо будет – создадим такой отдел. Конечно, марксизм-ленинизм все эти ясновидения и телепатии считает шарлатанством, вы уж не обижайтесь, товарищ Мессинг, это я вам, как коммунист, прямо говорю: если надо… мы сделаем такой отдел… Чтобы, так сказать, изучить проблему, внутрь проникнуть… может, чего и полезного можно будет из этого дела извлечь! – Никита Сергеевич сжал кулак и взмахивал им в такт своим словам. – Марксизм-ленинизм, товарищ Мессинг, самая научная наука, какая только может быть!
– Да, да… – кивнул Мессинг, потому что не знал, как еще отреагировать.
Хрущев помолчал, разглядывая его, и вдруг спросил в упор:
– Значит, встречались со Сталиным?
– Встречался…
– Слышал… еще тогда слышал, только значения этому не придал… Ну и что? Как вам товарищ Сталин?
– Не знаю даже, что ответить, Никита Сергеевич… Настоящий… большой, очень большой человек…
– Большой, говоришь? – помрачнел Хрущев. – Ты мое выступление на двадцатом съезде читал?
– Читал.
– А статьи в газетах и журналах разных… наших ученых, историков и других… деятелей читаешь?
– Иногда… не все…
– Не все… – повторил Хрущев и еще больше помрачнел. – Но ты хоть понял, товарищ Мессинг, с кем встречался?
– С кем встречался? – повторил вопрос Мессинг.
– Со злодеем ты встречался. У которого руки по локоть в крови… Страшно сказать, сколько людей он загубил! Невинных людей, честных коммунистов! У народа душа страхом, как мхом заросла!
– Я тогда об этом ничего не знал, Никита Сергеевич.
– Теперь-то знаешь? Теперь, товарищ Мессинг, народ спасать надо – страх с его души соскребать надо! А это значит искоренить всякую память об этом диктаторе! Об этом злодее, понимаешь! Думаешь, это легко и просто? Ой как нелегко и как непросто! У злодея осталось много сторонников… которые не хотят согласиться с решениями двадцатого съезда партии! Которые перешли на такую хитрую позицию – дескать, у Сталина были отдельные ошибки, но вообще – это великий человек, вождь и учитель, и тому подобное… С Лениным его равняют!
– Я понимаю, понимаю… – пробормотал Мессинг, стараясь не смотреть на разошедшегося Первого секретаря.
А тот все более распалялся:
– С великим Лениным равняют, сволочи! Выкинуть его из Мавзолея к чертовой матери – вот мое мнение! И я своего добьюсь! И народ меня поддержит!
Дверь в кабинет открылась, и вошел пожилой человек в темном костюме, русоволосый, с сильной проседью. Его густой чуб был зачесан надо лбом. Он бесшумно прошел ближе к столу и сел в кресло у окна. Мессинг, увидев его, привстал было, чтобы поздороваться, но человек властным жестом остановил его – дескать, не стоит беспокоиться. Он сидел у окна и сквозь очки внимательно разглядывал Мессинга.
Хрущев тоже посмотрел на этого человека, на лице его промелькнула тень недовольства, но он тут же отвернулся и уставился на Мессинга:
– Сталина из Мавзолея надо убрать! И ты. товарищ Мессинг, должен нам в этом деле помочь. Ты – человек известный… в народе про тебя такие сказки гуляют… будто ты по пустому листку бумаги в Сбербанке сто тыщ получил. Было такое?
– Было… – кивнул Мессинг.
– Во, фокусник, Михал Андреич, видал, а? – обернулся К Суслову Хрущев, и физиономия у него почему-то была очень довольная, он даже засмеялся. – Выпусти такого на Уолл-стрит, так он там все ихние банки обчистит! – И Никита Сергеевич залился радостным, почти детским смехом.
На лице Суслова не дрогнул ни один мускул. Он молча смотрел на Мессинга.
– Простите, Никита Сергеевич, не понимаю, каким образом я могу вам помочь, – сказал Мессинг.
– Объяви, что тебе приснилось… или там привиделось, или как там еще по-научному – что тело Сталина требуют вынести из Мавзолея, – улыбаясь, вкрадчивым бархатным голосом проговорил Хрущев. – Сразу во всех газетах напечатают… Вся страна прочитает…
– Кто требует? – переспросил Мессинг.
– Как кто? Народ требует… или как там? Высшие силы… Бог требует… – Хрущев искал подходящее определение и не мог найти. – Ты в этом деле мастер – тебе и карты в руки… Кто тебе являлся, когда ты увидел, что война кончится в мае сорок пятого?
– Никто не являлся…
– Как это никто? А кто ж тебе сказал, когда война кончится? – допытывался Хрущев.
