Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон
Тут граф услышал свое имя и остановился, давая Андре возможность догнать его.
— Погоди, дай перескажу тебе то, что узнал, кузен, — сказал Генрих. — Поистине Господь хранил нас на прошлой неделе. Саладин намеревался застать нас во сне. Но курды заспорили с мамлюками о том, кто должен спешиться, чтобы захватить короля, а кто оставаться верхом с целью отрезать нам отступление в замок Яффы. Пока они пришли к соглашению, забрезжил рассвет, и тот остроглазый генуэзец с переполненным мочевым пузырем заметил сарацин. — Выплеснув эмоции, граф продолжил уже спокойнее: — Подумай, чем могло все обернутся, напади они на нас среди ночи.
Андре, этот убежденный прагматик, только пожал плечами.
— С таким же успехом можно задаваться вопросом, почему Ричард не умер, подхватив арнальдию в Акре. Или что случилось бы, не знай Гийом де Пре начатки арабского. Просто радуйся, Генрих, что удача Ричарда поспевает до поры за его смелостью.
Графу подумалось, что эта скачка слишком непредсказуема, чтобы спать спокойно.
— Это еще не все новости, — сказал он. — Как мы и догадывались, войсками в той битве командовал сам Саладин. Он был взбешен тем, что его воины не могли прорвать наш строй, и постоянно напоминал им, что щедро вознаградит за труды. Но, будучи биты раз за разом, солдаты стали упираться. В конце концов, когда султан отдал очередной приказ идти в атаку, повиновался только один из его сыновей. Остальные отказались, а мой лазутчик доносит, что брат аль-Маштуба дерзнул даже напомнить повелителю, что вместо того, чтобы посылать мамлюков с целью остановить разграбление Яффы, их следовало направить против нас.
— Лиши солдат добычи, и они начнут ворчать! — Андре хохотнул. — Нам повезло, что мы взяли тот караван, не то наши парни тоже созрели бы для мятежа!
— Так и мой шпион говорит, — кивнул Генрих. — Люди Саладина обозлились, что султан предложил Яффе капитуляцию, лишив их тем самым законной поживы, а ведь у них многие месяцы не выпадало возможности пограбить. По его словам, Саладин пришел в такую ярость, что опасались, как бы он не приказал распять осмелившихся ослушаться его. Но опасаясь потерять лицо из-за того, что горстка франков побила его войско, султан приказал отступать.
Обрадованный бурной реакцией Андре на его рассказ, граф продолжил с жаром:
— Пойдем сообщим Ричарду. Может, нам повезло и его лазутчики еще не успели ему доложить!
Приблизившись к шатру короля, друзья остановились полюбоваться двумя породистыми конями, щиплющими траву поблизости. После невероятной победы пятого августа Ричард возобновил мирные переговоры, и три дня спустя в лагерь крестоносцев прибыл Абу-Бакр с письмом от захворавшего аль-Адиля и этими двумя великолепными арабскими скакунами. Это подарок от брата султана, пояснил Абу-Бакр. Знак признания великого мужества английского короля. Ричард был очарован, а его рыцари сгорали от зависти, потому как арабы оказались превосходны. Генрих попробовал проехаться и был покорен ровным аллюром и кошачьей грацией лошадей.
— Пытался уговорить дядю поделиться, — сказал он Андре. — Напомнил, что у него как-никак, есть Фовель. Но он только посмеялся.
— С таким же успехом можно просить мужчину отдать тебе свою любовницу на том основании, что у него уже есть красивая жена.
Улыбка де Шовиньи померкла, когда он заметил Жехана, одного из оруженосцев Ричарда. Юноша мялся у входа в шатер, такой обеспокоенный, что Андре ускорил шаг.
Увидев их, Жехан облегченно выдохнул.
— Король еще в постели. Мне известно, что он плохо спал ночью — я слышал, как он ворочался и вертелся за часом час.
Но так не похоже на него оставаться в кровати, когда солнце давно уже встало...
Андре откинул полог и юркнул под него. Генрих последовал за ним. Одна и та же неприятная мысль пульсировала у обоих в мозгу: за прошедшую неделю слегло множество воинов, и в них крепло убеждение, что Яффа по причине своего смрада — место такое же нездоровое, как отхожая яма. Одного взгляда на распростертую в кровати фигуру хватило, чтобы понять — Ричард тоже болен. Простыни его взмокли от испарины, на груди блестели капли пота, на лице обрисовывался густой румянец. При их приближении король попытался сесть, и друзья заметили какие сверкающие, неестественно яркие у него глаза.
— Иисусе... — пробормотал государь очень хриплым голосом. — Никогда я так погано себя не чувствовал...
— От тебя такой жар исходит, что того гляди шатер загорится. — Андре огляделся в поисках тазика для умывания. Найдя его, он окунул полотенце в воду и приложил Ричарду ко лбу. — Опять четырехдневная лихорадка?
— Да. — Ричард с трудом сглотнул. — Ночью пришел озноб, потом горячка...
Андре коротко пояснил Генриху, что король в прошлом страдал от четырехдневной лихорадки, последний приступ случился во время остановки на Родосе.
— Не удивляюсь, что ты захворал. — Де Шовиньи покачал головой. — Учитывая, как ты себя изнуряешь, странно то, что ты еще среди живых. Мы вот как поступим — пошлем галеру в Цезарею за мастером Безасом. Пока же я разыщу в Яффе лекаря, чтобы приглядел за тобой. И да, придется полежать в кровати — даже если для этого мне придется привязать к ней тебе ремнями, кузен.
Андре приготовился к неизбежному спору. Когда вместо этого Ричард только кивнул, рыцарь и граф обменялись встревоженными взглядами. Если король, этот пресловутый трудный пациент, становится вдруг покорным и благоразумным, значит он болен куда серьезнее, чем они подозревали.
ГЛАВА XIX. Яффа, Утремер
Когда вдали показались стены Яффы, Генрих напрягся, как и три недели назад, не зная, что ждет их впереди. Тогда он боялся, что город пал, теперь тревожился, не умер ли дядя за время короткой его отлучки в Цезарею. Ведь вскоре выяснилось — Ричард заболел серьезно, причем настолько, что отрядил Генриха уговорить французов прибыть к ним в Яффу. Граф старался как мог, употребил все свое красноречие и все средства убеждения — он воспринял как обнадеживающий знак тот факт, что французы уже дошли до Цезареи, и замечал во многих французских рыцарях готовность откликнуться на призыв. Но после того, как Гуго Бургундский захворал и уехал в Акру, в командование вступил епископ Бове, который запретил своим воинам идти к Ричарду в Яффу. Мало кто осмелился противоречить ему, потому как прелат словно дубиной размахивал именем короля французского, и все знали, что до отъезда Филиппа на родину он немало яда влил ему в уши. Поэтому назад в Яффу Генрих отплыл всего с горстью людей — храбрецов, для которых клятва крестоносца значила больше, чем милость государя. Его не удивляло присутствие среди этих немногих Гийома де Барре, а вот присутствие Жофре Першского — удивляло, и глядя на стоящего у планшира юного графа, он гадал: отдает ли Жофре себе отчет в том, что нажил в лице епископа опасного врага?
— Насколько все плохо? — осведомился Жофре, не отрывая глаз от гибких дельфинов, скользящих рядом с галерой. Время от времени один из них серебристой вспышкой выпрыгивал из воды. — Сдается мне, дела должны быть очень плохи, раз король проглотил свою гордость и снова попросил помощи у французов.
— Мы не можем позволить себе потерять Яффу, — отрезал Генрих. — Какое-то количество пуленских лордов прибыло по морю за минувшие две недели, но нас по-прежнему слишком мало. У нас меньше трехсот рыцарей, тогда как армия Саладина растет с каждым днем. К нему пришли подкрепления из Мосула, и, по донесениям наших лазутчиков, еще больше воинов идет из Египта. Мы пытаемся отремонтировать городские стены, но больных очень много. И всех сильно удручает хворь короля...
— Саладину известно о недуге государя?
Наивный вопрос Жофре вызвал на губах графа слабую улыбку.
— Он скорее всего узнал об этом еще прежде самого Ричарда. Шпионов у султана больше чем священников в Риме. Ричарду очень хотелось персиков и слив — единственное, что он мог проглотить, и Саладин посылал ему корзины с фруктами и снегом с горы Хермон, чтобы ослабить горячку. Пронюхай об этом Бове и Бургундец, сочли бы лишним доказательством того, что мой дядя и султан сообщники по обширному заговору с целью обратить христианский мир в ислам.
