Галина Петреченко - Рюрик
Игнатий смотрел на Аскольда широко раскрытыми глазами, и понимал только одно:, и у этого Язычника вера на первом месте! Но вера в свою силу! Или в силу своего духа?..
Аскольд подождал, что скажет в ответ патриарх, но тот молчал, зная, что ничем не переубедит буйно-тщеславного вождя несметного полчища язычников, и нетерпеливо поглядывал на своего возбужденного освободителя. И тот не выдержал:
«Знаю, что своим хронистам ты не поведаешь всей правды о своем избавлении от тирании Варды, но прошу об одном: не считай нас хуже вашего христианского брата, — срывающимся голосом проговорил Аскольд, почему-то поклонился Игнатию, затем резко выпрямился, цепко посмотрел в глаза тому, кто впоследствии будет громогласно слать ему проклятия, и шепотом обратился к Глену: — Чтоб ни один волос не упал с его головы!»
* * *…В это раннее, утро весь Царьград проснулся от наводящего страх гула колоколов: Святая София своими мощными колоколами передавала колоколам Святой Ирины и Святого Акакия тревожный сигнал сбора всех жителей города, способных носить оружие. Колокола
Святого Дмитрия и Святого Феодосия молчали. Святая Софиа требовала, звала, а народ ошарашенно таращил глаза и никак не мог понять, в чем дело. Так звонят при окружении стен города неприятелем, но стратеги должны вооружать воинов, а те под началом турмархов и клайзнархов должны отражать натиск врага. Но чего же так тревожно звонят колокола? Разве звонари не знают, что семь дней назад освященное крестом патриарха Фотия войско Михаила Третьего ушло сражаться в Каппадокию, а флот Царьграда под командованием Василия Македонянина вместе с кесарем Вардой уплыл в Сицилию сражаться с наглыми пиратами?! Кого зовешь, Святая София? Ежели эпарх Орифа решил не вступать в бой с пришельцами, то кого кликать-то. Святая Мама? В городе одни женщины, дети, старики да калеки!
— Скорее бегите к Фотию! — кричали монахи, выбегавшие из собора, и сами, опережая метавшихся из стороны в. сторону хромоногих калек, бежали к улице Форума Константина, где в красивом мраморном доме жил известнейший ученый того времени, красноречивейший богослов и талантливый дипломат патриарх Фотий.
Как и все жители Царьграда, Фотий услышал тревогу колоколов и, еще не ведая причин беспокойства, облачился в патриаршие одежды, с которыми не совсем свыкся.
Каждый раз, надевая на себя подрясник, рясу, а затем украшенную богатыми каменьями и расшитую золотом ризу, Фотий немного смущался, ибо чувствовал, что эти торжественные одежды довелось ему носить не по достоинству своему, а по желанию сквернослова и коварного махинатора Варды, который так умело присосался к богослову, что тот опомниться не успел, как во всех домах Царьграда уже был представлен в качестве лучшего друга кесаря. Кто такой Фотий? Образованный богослов, богатый, знатный человек — и все. А до него патриархом был знаменитый Игнатий. Тот самый Игнатий, который не побоялся во всеуслышание обличить Варду в разврате и лишил его причастия при всем честном народе.
Дело было в Вербное воскресенье. Народ толпой валил в собор Святой Софии, и Варда, ничего не подозревая, пошел причаститься вместе со своими распутными друзьями. По дороге он раздавал милостыню, громко шутил, вспоминая шалости царского двора в минувшую ночь, и хохотал так, как, наверное, никогда еще не смеялся. Но… таинство причащения для Варды не состоялось. В этот день Игнатий не приобщил его к деяниям великих святых, объявив всем о позорной связи кесаря с…
Этого Варда вынести не мог. Он захлебнулся от злости, побагровел, а пока соображал, как ответить Игнатию, тот закрыл келью для причастия и удалился к себе, чтоб собраться с мыслями и успокоиться. Он знал, что всесильный Варда отомстит ему, и кесарь отомстил. Года не прошло, и вот Игнатий низложен, а на высшую церковную должность в государстве возведен известный на богословском поприще ученый Фотий. Да, Фотий к тому времени уже написал свой знаменитый трактат о Духе Святом, который исходит не только от Отца Божьего, но и от Сына, и этим добился отрешения римского папы от сана, чем и прославился на весь крещеный мир. Только вот большой омофор[46], подсаккосник[47] и саккос[48] никак ему еще не даются без дрожи в руках. А что говорить о митре и клобуке? Никак они не смотрелись на его голове! Фотий и волосы отпустил, и бороду отрастил, как все сановитые священнослужители, а патриаршие головные уборы все равно не шли к его узкому, всегда бледному лицу с глубоко сидящими карими глазами.
Увлеченный не покидавшими его воспоминаниями, Фотий нервно перебирал палеи, апокрифы, хронографы в драгоценных переплетах, не задерживая внимания на раскрытых страницах, зная, что оправдание своих действий он всегда найдет либо в ветхозаветных, либо в новозаветных книгах. Дело не в библейских толкованиях тех или иных помыслов людей, дело в том, что Фотию не давала покоя совесть и какое-то странное предчувствие тревожило его который день подряд.
Да, он знает, что Варда вместе с новым царедворцем Василием Македонянином уплыли к Сицилии биться с пиратами, а Михаил Третий ушел с войсками в Каппадокию. Соперник-патриарх, этот чистюля и умник, томится на Теревинфе… Нет, что-то не так… Не случайно, наверное. Македонянин, этот умный армянин, увел с собой всесильного кесаря. Если что-то произойдет на Средиземном море, то никто не поймет, чьих это рук дело будет. Ну и что? Это даже лучше… Он не любит Варду… Но что же тогда так беспокоит тебя, новоиспеченный патриарх? Собственная судьба? Да, потому что он не знает, как жить, если будет низложен, — вдруг он не угодит новому царедворцу. А тут еще этот трезвон колоколов… Что еще случилось?
Когда слуга-монах доложил, что к городу со стороны Босфора подступил многочисленный враг, Фотий не поверил своим ушам. Как враг, когда армии нет в городе?! Нет ни флота, ни пехоты! Это что, заговор? Но чей?!
— Арабы?..
— Нет… не знаю, — запинался от страха монах. — Может быть, болгары… Какая разница!
Вот именно — какая разница?! Надо отразить натиск врага! Как энергично сказано! А как это сделать? Силами Орифы? Силами охранных войск? Этих сил хватит дня на два. А каковы силы врага? Неизвестно… Фотий с трудом произносил тяжелые военные слова, пытаясь принять какое-либо решение. Надо поднять всех жителей Царьграда. Ну и что же, что калеки? Надо сказать. эпарху Орифе, чтобы он послал в Каппадокию за Михаилом какого-нибудь воина, быстрого на ногу. И… неужели придется послать кого-нибудь на Теревинф, в Мраморное море, к Игнатию? Ведь народ пойдет именно за ним, за Игнатием, а не за Фотием, которого хорошо знают только при дворе императора да те монахи, которые обязаны постоянно напоминать народу, что их новый пастырь зовется Фотием.
Патриарх волновался, мысля вслух, кое-что утаивая, но в основном заражал самого себя верой в необходимость благодатного действия. А страх… страх все равно не уходил, все рос и рос, и, как только речь зашла о непосредственном руководстве обороной города, Фотий чуть было не проговорился, заметив, что есть в конце концов глава охраны крепостных стен, пусть он и…
— Ах, народ?! Да, народ… Хорошо, — глухо согласился наконец он. Надо идти к собору Святой Софии… И пусть прекратят звонить колокола! — зло крикнул он монаху, и тот через посыльных исполнил приказание патриарха.
К полудню в городе стихли перезвоны церковных колоколов, а Фотий вместе с эпархом Орифой через тайные юго-восточные сухопутные врата города проводил конную разведку за Михаилом в Каппадокию. Когда Фотий, простившись с Орифой, зашел в храм Святой Софии, перебрал святые книги и решил закрыть апокриф о житии Христа, к нему подошел молодой красивый монах и тихо проговорил:
— В город вернулся Игнатий.
Фотий побледнел. Молча смотрел на монаха и не мог выговорить ни слова. Монах понял причину потрясения патриарха и продолжил:
— Его освободил какой-то варварский вождь, дал ему охрану; эта охрана высадила его у Неориевых ворот, и теперь он дома.
— И теперь эти варвары… штурмуют город? — тяжело спросил Фотий, соображая, как дальше быть. — Наверное, — ответил монах.
— Иди к себе, — резко распорядился Фотий, но через минуту, смягчившись, молвил; — Нужен будешь, позову.
Фотий едва дождался, когда за красавцем монахом закрылась дверь и можно было спокойно обдумать грозную весть. Игнатий вернулся! Ос-во-бож-ден! Каким-то кретином… Что это?! Божья справедливость? Или Божье наказание для меня? И… как теперь к этому относиться?.. Ведь только что я сам хотел посылать за ним!.. Счастье ему, что враг у ворот…
— Исидор! — раздраженно кликнул вдруг Фотий монаха-красавца и, когда тот мгновенно появился перед его высокопреосвященством, смело потребовал: Зови Игнатия!
* * *Они недолго смотрели в глаза друг другу, зная, что грозная сила стоит у ворот и незачем ворошить — прошлое. Вот только Фотию потребовалась огромная выдержка, чтоб не спросить хоть что-нибудь о дерзком спасителе соперника, который как ни в чем не бывало сухо и внятно перечислял дела, надлежащие к выполнению немедленно. Скорее туда, где необходимо скрыть все ценное от врага. Надо продержаться дней пять, не меньше, а то и все шесть. Три дня пути до Каппадокии! А до Сицилии все десять! Флот явно не успеет вернуться. Вся надежда на Михаила! Этот блудник-царь вроде начал заниматься государством. Правда, на уме у него всегда на первом месте личное добро, ну а у кого другой порядок правления?!
