Мэри Рено - Последние капли вина
Но однажды утром человек, который пришел первым (это был Критобул, сын Критона) встретил нас в дверях лавки и сказал:
– Его нет дома!
В наступившей тишине было слышно, как Евфроний уговаривает его:
– Да ты понюхай вот это, почтенный. Настоящее персидское розовое масло. Флакон египетского стекла. Для особого подарка.
– Я был везде, - говорил Критобул, - весь Город обошел. Да-да, пошли мне два флакона, Евфроний.
– Два? Это будет…
Критобул подошел поближе и понизил голос:
– Кто-то мне сказал, что он пошел в Расписной Портик [113].
Молодые люди, которые ходят туда сейчас посмотреть картинную галерею, вряд ли могут представить себе, что в это самое место люди входили при свете дня на своих ногах, а выходили ночью ногами вперед. Здесь "Тридцать" допрашивали подозреваемых. Конечно, они его использовали и для других целей тоже; и все же стройные колонны, раскрашенные капители и позолота провоняли смертью, как логово Минотавра.
– Кто-нибудь всегда такое говорит, - поторопился успокоить нас Лисий. - Есть люди, которых хлебом не корми, дай только разнести плохие вести. Может, он просто поднялся пораньше совершить жертвоприношение.
– Отец наводит справки. Если он что-то узнает, я вернусь сюда.
Люди в общей беде тянутся друг к другу, так устроено природой; но первое мгновение все мы сидели по отдельности, словно каждый был поражен собственным несчастьем. Ксенофонт, сложив руки на коленях, уставился в стену. У Евфрония он всегда выглядел страшно неуместно. Если тот предлагал ему бесплатный образец на пробу, он говорил: "Для меня не надо. Для девушки у тебя что-нибудь найдется?" Аполлодор ломал большие красные руки, пока суставы не начали трещать. Он присоединился к Сократу совсем недавно и оказался для нас чем-то вроде тяжкого испытания, будучи столь простодушным, что при нем ты ощущал все неудобства компании ребенка без его очарования; да и красотой он не блистал - облысевший со лба, с торчащими ушами. Поначалу кое-кто потешался на его счет, пока Сократ не отвел нас в сторонку и не пристыдил. И в самом деле, этот молодой человек не обманывал себя ложной верой в свои познания, но скромно пришел в поисках добра, пути к которому не знал, - так бродят коровы в поисках соли. Однако, не умея владеть собой, он нагнал тревогу на Евфрония. Серьезные собрания в любой лавке были в то время нежелательны. Мы с Лисием, прошедшие хорошую подготовку на Самосе, постарались прикрыть его, делая вид, что он расстроен неудачей в любви.
Евфроний приободрился и начал выставлять новый товар. Потом оглянулся с удивлением.
– Почтенный Аристокл, ты вошел так тихо, что я и не слышал. А у меня хорошая новость для тебя. Розмариновое масло, что ты обычно заказывал в прошлом году, наконец завезли снова. Той же самой отжимки, нежное и сухое, ты помнишь, я уверен.
Он смазал маслом кусочек полотна и протянул Платону. Тот после краткого молчания проговорил:
– Благодарю тебя, Евфроний, но сегодня не нужно.
– Уверяю, ты увидишь, оно ни в чем не уступает прошлогоднему.
– Нет, Евфроний, спасибо.
Он шагнул к двери и спросил:
– Ну что, мы идем?
Федон подошел к нему и негромко сказал:
– Пока нет, Платон. Сократа нет дома.
– Нет дома? - медленно переспросил Платон. И свел брови, словно человек, измученный головной болью, когда попросишь его подумать о чем-то.
Федон начал было: "Критобул говорит…", но тут он сам появился в дверях. Это был красивый молодой человек, и выбором одежды он старался подчеркнуть свою внешность. По краю гиматия шла вышитая кайма, сандалии украшены кораллами и бирюзой, а лицо у него было цвета отбеленной пеньки.
– Они послали за Сократом. Они собирают группу, чтобы произвести арест. Леона с Саламина, люди говорят. И послали за Сократом, хотят его тоже включить в эту группу.
Мы отвернулись к дверям, чтобы укрыть лица от Евфрония и его рабов. Я увидел, как беззвучно шевелятся губы Ксенофонта - то ли в проклятиях, то ли в молитве. Это был новейший способ, который "Тридцать" применяли к опасным людям: заставить человека принять участие в их преступлениях, чтобы позор закрыл ему рот. Те, кто отказывался, долго не жили.
Критобул продолжил:
– Сократ пошел в Портик, когда его вызвали, и спросил, в чем состоит обвинение. Они ему не сообщили, тогда он сказал: "Нет" и ушел домой.
Тишину нарушил Аполлодор, издавший громкий всхлип. Ксенофонт обнял его за плечи и вывел наружу. Я повернулся к Платону. Тот стоял неподвижно в дверях лавки, глядя прямо перед собой; взгляд его был устремлен на гетеру, зашедшую купить благовоний. Она подобрала пеплос, обтянув зад, и улыбнулась ему через плечо, но, когда его глаза остались неподвижны, пожала плечами и вышла. Я хотел было обратиться к нему, но есть двери, куда не стучат.
Наконец он повернулся, тронул Федона за руку и сказал:
– Не ждите меня.
Федон помолчал, глядя ему в лицо, потом отозвался:
– Иди с богом.
Я удивился, но тревога помешала мне толком ощутить удивление. И тут вперед выскочил Аполлодор с криком:
– О Платон, если ты идешь к Сократу, возьми меня с собой.
В этот миг еще и его бестактность - это было уже слишком. Но Платон сдержался и сказал ему мягко и ясно:
– Не ходи сейчас к Сократу, Аполлодор. Он, наверное, устраивает свои дела и разговаривает с женой и детьми. Я не иду к Сократу, я иду к Критию.
Он вышел в колоннаду. Глядя ему вслед, я вспомнил, как кончилась древняя династия царей Аттики, когда царь Кодр поехал один бросить вызов дорийцам, ибо оракул обещал победу, если царь будет убит. Предки сочли непочтительным назначить ему преемника; на трон посадили жреца и посвятили этот трон богам. Я думал: "Человек может оставить после себя сыновей, и все же не увидеть своего наследника".
Что произошло в тот день между Платоном и его родственником, никто из нас никогда не узнал. И если вы спросите, как муж двадцати четырех лет сумел пристыдить пятидесятичетырехлетнего, если самому Сократу это не удалось, мне нечего будет ответить, кроме того, что Сократ открыто не подчинился "Тридцати" - и уцелел. Была у него пословица, которую все его молодые друзья знали наизусть: "Если ты решился показать какую-то доблесть, ты написал долговую расписку, которую рано или поздно придется оплатить или разориться". Нет ни одного человека совершенно цельного. Может, для Крития имело какое-то значение, кем он выглядит в глазах племянника. Особенно такого племянника. Если бы мне самому пришлось выбирать людей, которым доведется поймать меня на лжи, то Платон в этом списке оказался бы самым последним.
В нынешние времена, как и в детстве, я часто хожу в Пирей, только по другой причине. Там дышишь морским воздухом, и тишина там не такая, как в Городе наверху. В те дни Город молчал, как молчат моряки, которым достался плохой кормчий и все они думают об одном. Однажды рей сорвется с блока, или же темной ночью причальный трос окажется натянут на высоте лодыжки.
Мы с Лисием отправились в Пирей, в некую таверну - там можно было свободно поговорить. Проходя по Улице Пряностей, где держат свои дома некоторые продажные женщины, мы увидели, как одна из них вышла в траурном покрывале, заперла дверь и ушла, опустив голову, на что две другие, сплетничавшие на улице, повернулись - и засмеялись ей вслед. Лисий, увидев это, остановился и сказал им:
– Бросьте, девушки, нельзя смеяться над чужим горем. Боги такого не любят. Завтра может настать наш черед.
Одна из них мотнула на него головой.
– Пусть они не пошлют мне ничего худшего, чем ей! Да этот мужчина, увидь он ее второй раз, не отличил бы ее от какой-нибудь гиперборейки, будь уверен. Ты ж понимаешь, строит из себя! Ей ли оплакивать Алкивиада?!
Мы уставились на нее, застыв на месте, и спросили:
– Кого?
– О-о, так вести еще не доползли до Верхнего города? Пришел купеческий корабль с Хиоса. Помер во Фригии, так они сказали; только скорее это очередная его выходка. Да ладно, не думай про него; заходи, милочек мой высоконький, выпьем вина. А моя сестра позаботится о твоем друге.
Мы поторопились в таверну - там хозяева кораблей и кормчие бранились и клялись, что Алкивиад не умер, что он при дворе у Артаксеркса, заключает с ним союз, или же собирает войско фракийцев, чтобы освободить Город. Ходил даже слух, что он прячется где-то в Пирее.
Но, когда мы вернулись в Город, Платон сказал мне:
– Сократ поверил и ушел провести время в молчаливом размышлении. Будь эта весть ложной, его демон сказал бы ему.
На следующий день мы встретили несколько хиосцев с того корабля и принялись их расспрашивать. Один сказал:
– Его убили из-за женщины. Как еще мог умереть Алкивиад?
Другой добавил:
– Он держал ее у себя в доме, и мужчины из ее семьи ополчились на него. Их было шестеро на одного, но, похоже, ни один не рвался быть первым. Они бросили факелы на соломенную крышу, пока он спал. Он проснулся, сбил огонь одеялом и выбрался вместе с девушкой; а после кинулся на них голый, с одним мечом, а вместо щита намотал на руку плащ. Ни один из них против него не устоял бы, они его засыпали стрелами с двадцати шагов при свете пожара. Тут ему и настал конец.
