Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Реестровые казаки приближались: уже доносилась раздольная песня, бубны, литавры. В польском лагере с каждым их шагом радовались все больше, уже заиграли оркестры, забили барабаны, засвистели дудки. А казаки двигались в пламени вечернего солнца, в сверкании знамен и значков. И вдруг они круто повернули в сторону казацкого лагеря.
Поляки на валах растерялись, но кто-то отчаянно закричал:
— На помощь! Они атакуют с ходу! Слава, слава начальникам!
Его поддержала только та часть, которая не могла видеть, как реестровые казаки мирно въезжают в казацкий лагерь; остальные все шире раскрывали глаза, торопели от неожиданности и наконец в ужасе завопили:
— Измена! Измена!
Казацкая старшина, с почетом встретив реестровых казаков, стала наблюдать за противником; там уже поднялась настоящая паника, отряды смешались, возы со скрипом двигались к воротам.
— Дозволь, пане гетман, — сказал, сверкая глазами, Данило Нечай, — одним полком прикончу их!
— И мы просим! — зашумели другие.
Богдан Хмельницкий в подзорную трубу осматривал лес, видимо пытаясь разглядеть татар, и молчал. Полковники подождали еще несколько минут и снова заволновались.
— Самый момент, — сказал Золотаренко.
— Будут бежать как полоумные, — добавил Вешняк.
— Побегут, как пить дать!.. — кричали и другие.
Молчал только полковник Кречовский, чувствовавший себя неловко в новом окружении, хотя многих из старшин он уже знал. Молчал и гетман. Наконец он сказал:
— В лесу татар еще нет.
— А с кем же паны-ляхи бились?
— Это я и хочу узнать.
— Так ведь еще лучше! — выскочил Павло Тетеря, который горел желанием тоже показать себя опытным казаком.
— Лучше, если татары не перехватят поляков?
Тетеря покраснел, съежился и замолчал. Поняли свою неосмотрительность и другие старшины и тоже примолкли. Тогда Хмельницкий наставительно сказал:
— Зверь всего страшнее, когда ранен. Поляки допускают беспорядки у себя в лагере, пока мы молчим, а только зашевелимся — сразу опомнятся. Вступать в бой, панове, надо в последнюю минуту, когда уже иного выхода нет. Каждый день для нас — наука. Вот сегодня, как вели огонь? Без всякого порядка, а надо твердо знать, что десять убитых сразу действуют на врага сильнее, нежели пятьдесят в разное время. Нужно стрелять непрерывно и в цель, а чтобы меньше тратить пороху — через одного. Потом — все вместе. При таком огне и конница не сможет построиться для атаки и каждый жолнер будет ходить все время в ожидании смерти. Это не очень весело: за два-три дня и здоровый на стену полезет.
В это время привели драгуна, который, выйдя на поединок, перебежал в казацкий табор. Он был в немецкой форме, но родом из-под Ольшан, и прозывался — Кутья. От него и узнали о бое в лесу. Дрались, оказывается, между собой два польских отряда. Сначала прискакал гонец от одного отряда и известил, что обнаружена казацкая засада, половина перебита, перестреляна, а остальные в панике разбежались по лесу, и догнать никого не смогли. Вскоре прибыл гонец от другого отряда, который тоже наскочил на засаду казаков, почти всю перестрелял, а остальных разогнал и просит на всякий случай прислать помощь. Сил противника, как оказалось, ни первый, ни второй отряды не выяснили. Оттого и начался в польском лагере переполох и длился до тех пор, пока каштелян Жоравский сам не поехал в лес и не собрал оба отряда. Убитых не оказалось, а ранено пять человек.
— А что же паны-ляхи сейчас думают делать?
— Одни хотят вовсе уйти, другие — хоть за речку. И рейментаря не слушают. «Згинела, кричат, Польша!» Так уж пан Чарнецкий стал стыдить, уговаривать, доказывать: «Мы, говорит, теперь, может, и не победим бунтовщиков, так в силах еще отбить их атаки, а там подмога прибудет от гетмана коронного».
— Подожди, подожди, как пан Чарнецкий сказал: «Прибудет подмога»?
— Ну да. «А там, говорит, прибудет подмога от гетмана коронного». Вот и место лагеря меняют, чтобы не доставали ваши пушки.
— За подмогой послали уже?
— Должны были послать сегодня ночью, ваша милость!
Гонца из лесу от Тугай-бея все еще не было.
— Всего вернее, говорят, на себя уповать, — сказал Хмельницкий. — Пане Нечай, пошли тридцать человек в Черный лес. Чтобы мне и птица в Чигирин не пролетела.
— Приказ, пане гетман! — вытянулся младший из братьев — Иван.
V
Второй день тоже прошел в мелких стычках и перестрелке; поляки успели обнести свой новый лагерь валами со всех сторон, но настроение у них от этого не улучшилось. Они уже перестали угрожать казакам, даже не выезжали на поединки. Ночью казаки спустились с холма и раскинули свой лагерь у самой речки. Казацкие пушки снова могли достигать вражеского лагеря, сразу же завязалась артиллерийская перестрелка. Польские хоругви стали выстраиваться к бою. Правым крылом, видимо, командовал сам рейментарь, потому что в первом ряду стояли хоругви кирасир коронного гетмана Потоцкого, во втором ряду конница братьев Сапег, в третьем — драгуны Денгофа; за ними пешие отряды епископа и в четыре ряда — слуги. На левом крыле кварцяным войском командовал полковник Чарнецкий — его части тоже были выстроены в четыре ряда. Середина, должно быть для приманки, была прикрыта только пешей сотней бельского каштеляна Жоравского, но из шанцев выглядывало шесть тяжелых пушек, охранявших ворота.
Как только поляки зашевелились в своем лагере, Богдан Хмельницкий приказал трубить сигнал «к бою». От первых же звуков казацкий лагерь закипел, как вода на огне: засвистели дудки, зазвучала команда, заржали кони, заскрипели возы. Когда казацкие полки были уже готовы двинуться в бой, вперед под малиновым знаменем выехал Хмельницкий с булавой в руке. Гомон утих.
— Казаки! Лыцари-молодцы! — взволнованно начал гетман. — Настало время веру православную казацкой грудью прикрыть, наши дома, детей и жен саблей защитить. Паны-ляхи отняли у нас честь, наши вольности и веру за то, что мы своей кровью оберегали покой Речи Посполитой. Так лучше умереть со славою, нежели жить в унижении. Пусть не страшат вас крылья королевских гусар — наши руки крепче этих крыльев! Пусть не пугают позолоченные сабли — они не раз ломались о кости казацкие. В помощь нам будет бог, претерпевший муки за нас. Вперед, лыцари! — Он повернул коня и поскакал к речке, за ним — все полки.
Богдан Хмельницкий понимал, что наибольшую опасность представляет Чарнецкий. Его ненависть к казакам придавала ему силу и находчивость. Стефан Потоцкий, конечно, не преминет испробовать лобовую атаку, ставшую его навязчивой идеей. Но на сегодня будет вполне достаточно лишь сковать эти группы.
Казаки быстро переправились вброд через речку и стали стеной. Поляки тоже не двигались. С казацкой стороны кто-то насмешливо крикнул:
— Люди добрые, кто мне скажет, для чего это паны-ляхи крылья себе понацепили?
— Как так для чего? Чтобы от наших сабель сразу на небо взлететь.
— Испугались, сучьи дети? — отозвался один из польской стенки.
— А сам трясется, стал белее полотна! — крикнул Пивень. — Вот глянь, вашець, в зеркало, — и он повернул к нему Метлу голым задом.
Шляхтич действительно побледнел от злости, завопил:
— Хам, пся крев!
Казаки хохотали.
— Не в бровь, а в глаз, молодчага Пивень!
Разъяренный поляк подкинул к глазу мушкет и выстрелил. Метла испуганно вскрикнул, схватился за бок, потом полез за пазуху и вытащил желудь.
— Смотри, какая шляхта щедрая стала — желудями стреляют. Это же для вас, свиней, самая хорошая еда!
В лагере противника завопили:
— Проклятье! Это оскорбление!
— Хам смеет уроджоных шляхтичей поносить?
— На кол, на кол всех схизматов!
— Ишь как их схватило! — засмеялся Никитин — он тоже вылез вперед. — Аж земля трясется.
Казаки захлебывались от хохота.
— А что еще будет, когда морды панам набьем!
— Погодите, мы вам!..
Первыми бросились на казаков панцирные гусары с пиками. Навстречу им выскочила часть запорожцев полка Ганджи. Началась битва.
На Данила Нечая, находившегося на правом фланге, повел свою хоругвь Денгоф. Легкую конницу встретили донские казаки — их уже был целый курень. Потом кинулись в бой хоругви Сапег, Зборовского, Радзивилла.
Вскоре зеленый луг превратился как бы в исполинский котел, в котором кипела, клокотала смола. А когда в бой вступили уже все польские части, Богдан Хмельницкий приказал выходить из засады на взгорке реестровым казакам. Они должны были только флангами зацепить поле боя, устремив все силы на то, чтобы взять польский лагерь в клещи. Командовал ими полковник Филон Джалалий.
Бой не затихал весь день. Уже несколько раз поляки теснили казаков к лагерю, несколько раз сами отступали; уже вынесли с поля боя тяжело раненного каштеляна Жоравского; потащился в обоз, повиснув на плечах у слуг, порубленный Денгоф, а его драгуны почти все перешли на сторону запорожцев; обливался кровью Золотаренко. Данило Нечай держал руку на перевязи; уже по лугу носились кони без всадников, а всадники лежали мертвые на возах; уже и Василь Давило ходил в сапогах немецкого капитана, но ни казаки, ни шляхта не могли еще похвалиться победой.
