Дмитрий Миропольский - Тайна трех государей
…так что следом за троицей к дому Книжника подъехал грузовой микроавтобус, нутро которого было напичкано аппаратурой. На экранах мерцали электронные метки от айфонов и колыхались индикаторы записи звука – сигнал с каждого аппарата по отдельному каналу. Оператор через наушники по очереди слушал каналы и порой касался клавиш виртуального пульта на тачскрине, пытаясь вычистить шумы…
…а Иерофант и Вейнтрауб могли при желании слышать каждое словечко.
77. Чай с кубикири
– Я не сомневался, что это розыгрыш, – признался Книжник после того, как трое назвали свои имена, и Одинцов повторил, зачем они здесь.
– Старческое любопытство, – продолжал учёный. – Захотелось рассмотреть шутников поближе, у домофона никудышная камера. Вы избрали единственно правильный способ со мной увидеться. Я не стал бы разговаривать по телефону и на порог вас пустил только из-за Ковчега.
Ева и Мунин оценили сообразительность Одинцова, который нашёл к старику правильный подход.
– Прошу за мной! – сказал Книжник, пожужжал электромотором, ловко развернул кресло на месте и покатил по коридору.
Гости оставили куртки на вешалке в прихожей и двинулись следом. Старик усадил их в кабинете на резные стулья с высокими спинками, расположился напротив и велел монументальной женщине, вставшей в дверях:
– Будьте добры, всем чаю, и проследите, чтобы нам никто не мешал. Никто, слышите? Меня ни для кого нет!
– Я ждал, что вы придёте, – объявил учёный троице, когда женщина удалилась.
– Что значит – ждали? – удивился Мунин.
– Кто вас предупредил? – спросила Ева.
Книжник в задумчивости потеребил нос, пригладил растрёпанные волосы и постановил:
– Вот что, молодые люди. Сначала спрашиваю я, а вы отвечаете. Возможно, потом я тоже отвечу на какие-то ваши вопросы… Почему вы пришли именно ко мне?
– Нам посоветовали, – сказал Одинцов. – Ваше имя назвал профессор Арцишев.
– Кто? – Учёный нахмурился.
– Профессор Арцишев, – повторил Мунин. – Он говорил, вы были знакомы.
– Профессор? – задумчиво произнёс Книжник. – А, ну да, наверное… Мы очень давно не виделись. Как его дела?
– Он умер, – переглянувшись с коллегами, сказал Одинцов. – Но перед этим посоветовал обратиться к вам.
На известие о смерти Арцишева старик отреагировал спокойно.
– Умер? Он же молодой был… Приходил ко мне на первые проблемные семинары. Но не прижился. Да… Так что же, искать Ковчег Завета вас Арцишев надоумил?
– Лев Самойлович, разрешите, я всё с самого начала расскажу, – попросил Одинцов. – Так быстрее будет, а товарищи меня поправят, если что.
– Я всё же хотел бы знать… – начал Книжник, но тут сиделка вкатила в кабинет столик на колёсиках.
Нож кубикири (Япония).
Небольшой электрический самовар на столике окружали чашки, пузатый заварочный чайник и вазочки с вареньем, печеньем и конфетами.
– Ух ты! Это настоящий кубикири? – спросил Одинцов и взял с письменного стола увесистый искривлённый нож, давая понять хозяину, что не хотел бы разговаривать при посторонних.
– Вы разбираетесь в японском оружии?! – оживился Книжник. – Приятно встретить знатока.
– Кубикири – не обязательно оружие, – сказал польщённый Одинцов. – Их активно ковали в эпоху Мэйдзи, когда было мало заказов на боевые мечи. Хотя изначально кубикири – это отсекатель головы, всё верно. Слуга солидного самурая обязательно собирал после боя головы врагов. А вообще ими чего только не делали: хворост рубили, икебаны подрезáли, за бонсай ухаживали, уголь кололи для чайных церемоний…
Женщина молча сервировала чай на журнальном столе и ушла, закрыв за собой дверь. Одинцов проверил ногтем остроту клинка, заточенного с внутренней стороны изгиба, уважительно поцокал языком и положил кубикири на место.
– Угощайтесь! – Учёный пригласил Мунина и Еву к столу и обратился персонально к Одинцову: – А вы, молодой человек, заодно можете говорить. Я слушаю.
За чаем Одинцов описал Книжнику эпопею, связанную с Ковчегом, не вдаваясь в кровавые подробности. Рассказал, как помог товарищу перевезти неизвестный груз из Эфиопии в Россию. Как забыл об этом больше чем на двадцать лет – и как вынужден был вспомнить после нападения на Мунина. Он упомянул Интерпол и Моссад, промолчал о бункере, но рассказал про то, как несколько дней при участии Арцишева они пытались понять – в каком направлении двигаться и где может быть спрятан Ковчег.
– То есть раньше вы не были знакомы? – уточнил Книжник. – Вы трое встретились, только когда всё это началось?
– Совершенно верно, – подтвердил Одинцов. – Неделю назад… восемь дней, если точно.
– А папка у вас, – учёный повернулся к Мунину, – это та самая? Позволите взглянуть?
Историк, уже наученный опытом, действительно не расставался с папкой: он взял её с собой в магазин и сюда прихватил.
– Та самая… – Мунин передал папку Книжнику, который вслух прочёл надпись на этикетке:
– Урби эт орби… Надо же.
– Как в послании Папы Римского, – сказала Ева, которой надоело молчать.
– Не Папы Римского, – возразил Одинцов, – а у римского поэта Овидия это было, про безграничность вечного города… Правильно, учитель?
Он обратился к Мунину, и тот важно кивнул.
– Напрасно спорите, молодые люди, – от улыбки на лице Книжника заиграла каждая морщинка. – Всё правильно. И древние римляне адресовали Городу и Миру самые важные объявления. И у Овидия сказано: «Урби эт орби». И Папы Римские так начинают ежегодные послания на Рождество и Пасху. Но впервые эти слова прозвучали за тысячу лет до появления Рима.
Вспоминая текст, Книжник прикрыл глаза, совсем как Мунин.
И сказал Яаков своему дому и всем, кто с ним: «Уберите богов чужбинных, которые среди вас, и себя очистите, и перемените ваши одежды».
– Это из первой книги Торы, – пояснил старый учёный, снова глядя на троицу. – Остальное было позже. Греческий перевод, латинский перевод, новые смыслы… А исходный смысл в том, что в необходимости великого дела надо сначала убедить самых близких. Заставить их привести в порядок дух и тело, а потом уже с остальными разговаривать. Сперва своему городу, а потом всему миру, да…
Книжник бормотал, листая папку. Мунин ревниво следил за бледными крючковатыми пальцами старика, который вдруг поднял голову и спросил его:
– Молодой человек, а вы, случаем, не занимались на моих семинарах?
– Занимался, конечно! – Мунин просиял. – Только давно. Не думал, что вы вспомните.
– Я вспомнил, но не был уверен. А теперь вижу, что толковая работа, составлена грамотно, – похвалил и его, и себя Книжник. – Оставите почитать? Послезавтра отдам.
– Вы ждёте нас послезавтра? – спросила Ева.
Старик насмешливо глянул на неё.
– Я и сегодня вас ещё не гоню.
78. Сокровища библиотек
После того, как неприветливая домработница собрала чайную посуду и укатила из кабинета столик, Книжник снова остался наедине с гостями и продолжил разговор.
– Я не имею права сказать, откуда мне известно, что Ковчег Завета находится в России, – сказал он. – Но его тайна – теперь и моя тайна. Великая тайна, величайшая! Ради её разгадки стоит жить на свете. Поверьте на слово, потому что вы ещё слишком молоды и вряд ли сможете это понять.
– Почему же не сможем, – возразил Одинцов, – очень даже сможем. Наша жизнь… по крайней мере моя и вашего ученика, в буквальном смысле зависит от того, найдём мы Ковчег или нет.
Книжник безразлично дёрнул костлявым плечом:
– Что ж, это хороший стимул.
– Интересное у вас отношение к жизни и смерти, – заметил Одинцов. – Философское, мягко говоря.
– Видите ли, молодой человек… – Учёный начал устраиваться в кресле поудобнее. – Я четыре года провёл на фронте и десять лет в лагерях. Положим, с войной понятно. А что касается лагерей… Всякого довелось насмотреться. При этом я ведь не физик-ядерщик, не авиаконструктор, и никакой ценности для власти не представлял. Сплошное недоразумение и обуза. Гуманитарии вроде меня считались лагерной пылью – и превращались в пыль. Да что там – вроде меня! Вам громкие имена назвать или не надо?.. Думаю, не надо, сами прекрасно знаете. Они стали пылью, а я вот живу. Очень долго живу – и привык, видите ли. Так что когда бы я ни умер, я умру преждевременно.
– Может быть, мы перейдём к делу? – подала голос Ева, не привыкшая к тому, что на неё совсем не обращают внимания.
– Давайте я попытаюсь обобщить, – предложил Мунин, и Книжник благосклонно кивнул. – Ковчег Завета доставлен в Россию и спрятан где-то неподалёку. Розенкрейцеры знали, что это должно произойти, и определённым образом готовились. Смысл и содержание этой подготовки нам не известны, но сам факт сомнений не вызывает. Три русских монарха последовательно выполняли некую инструкцию, которая затрагивала всё государство. Она была связана со здешними краями и с Ковчегом Завета. Связь можно проследить через Якова Брюса, приближённого Петра Первого, в обе стороны. В прошлое ниточки тянутся до Ивана Грозного и ещё дальше, до короля Брюса и тамплиеров, до библейских времён. В будущее – до Павла и розенкрейцеров двадцатого века.
