Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич

Ну и так далее. И об этом Иван больше всего думал — о том, как они будут в следующий раз отбиваться от Хвацкого. Потому что как иначе! Не думать же о том, как его завтра будут душить ружейным ремнем. Или ствол ко лбу приставят, скажут: лети, душа! — и выстрелят. Или еще чего-нибудь похожего придумают. То есть о чем только тогда Иван не думал! А потом заснул. Во сне ему снился Орлов, Орлов спрашивал: вспомнил? Иван отвечал: нет. И Орлов в него стрелял, Иван падал, Орлов подбегал к нему и помогал ему встать, приставлял спиной к стене, отходил на пять шагов, поднимал пистолет, брал прицел и опять спрашивал: вспомнил? Иван опять отвечал: нет. Орлов опять стрелял…

И так продолжалось долго. А потом Иван вдруг услышал, что в двери скрипит ключ. Иван открыл глаза. В каморке было темно. Открылась дверь, вошли люди. Кто они были такие, рассмотреть было невозможно, потому что тот, который держал фонарь, стоял позади всех, и поэтому Иван видел только их черные тени. Одна из теней строго сказала:

— Поднимайтесь! Живо!

Иван встал. Эти почти подбежали к нему, схватили его под руки и быстро повели вон из каморки. Потом так же быстро повели по лестнице, потом по коридору повели к входной двери. Возле входной двери стоял какой-то человек, похоже, Маслов, Маслов глупо улыбался. Ивана вывели мимо него во двор, подвели к карете, подсадили, сели рядом с ним, закрыли дверь, задернули на окошках гардины — и поехали.

И опять они ехали молча. Этих, которые с ним сели, было трое, все они были в партикулярном платье, но повадки у них были офицерские, Иван это сразу заметил. В лицо он никого из них не знал. Они молчали. И только уже на половине дороги двое из них стали время от времени переговариваться между собой по-французски. Потом один из них сказал Ивану:

— Да, прошу нас извинить, но есть такая формальность. Позвольте!

И они повязали ему на глаза черную тряпицу. Тряпица была мягкая, Иван поднял руку, потрогал ее и понял, что это бархат. И тут же вспомнил, что Анюта очень любит бархат. А его везут на смерть!..

Но тут же тряхнул головой и подумал, что заранее думать про смерть — это дурная примета, и опять стал думать про Мишку, про Бычка, про Жукова. А их карета тем временем въехала в город и застучала по хорошей мостовой. Иван начал считать повороты. Получалось, что они едут в центр. Неужели в Петропавловку, удивленно подумал Иван, откуда такая честь?

Карета вдруг остановилась, открылась дверь, Ивану помогли сойти, провели в подъезд, потом вверх по лестнице, потом по коридору, потом остановились, и кто-то сказал, что вы свободны, и те люди ушли, а подошел кто-то другой и начал чистить Иванов кафтан щеткой. Веселые дела, настороженно думал Иван, может, они ему сейчас еще и чарку поднесут?

Но чарки не было. Зато тот, который чистил, остановился и сказал знакомым голосом:

— Хорош! — Потом сказал: — Прямо иди, там дверь.

Иван пошел прямо. И нащупал дверь. Голос сказал:

— Сними повязку.

Иван снял.

— Входи!

Иван вошел. И увидел будто очень скромный, но в то же время очень богато обставленный кабинет. Света в кабинете было мало, только на рабочем полированном красного дерева столе горела свеча в подсвечнике. И с той стороны стола, в темноте, была видна чья-то тень. А потом эта тень вдруг шагнула вперед…

И Иван увидел государыню Екатерину Алексеевну! Она была в очень опять же как будто бы скромном, но на самом деле в очень богатом царском платье. Иван смотрел на нее и молчал. Он тогда как будто язык проглотил. Царица улыбнулась и сказала:

— Вот мы с вами снова встретились. Вы меня узнали?

— Да, — тихо сказал Иван.

И больше он ничего не сказал. И царица тоже молчала. Но она больше уже не улыбалась, а только очень внимательно смотрела на Ивана. А Иван смотрел на нее и вдруг вспомнил, как в первый же день его армейской службы прапорщик Ухин сказал: никогда не радуйся, если тебя вызывают к начальству, и чем оно выше, тем хуже тебе. А тут куда выше, подумал Иван, да и еще из-за чего он вызван! И он опустил глаза и стал смотреть на стол, на свечу, на подсвечник.

— О! — вдруг сказала царица. — У вас такое усталое лицо! Или вы чем-то очень обеспокоены?

Иван опять посмотрел на царицу. А она опять улыбнулась и спросила:

— Или это вы о своей невесте так беспокоитесь?

— Почему? — спросил Иван.

— Как почему? — ответила царица. — Вы же ей колечко передавали. Вот теперь, наверное, и беспокоитесь, дошло колечко или нет.

Ивану стало тяжело дышать, но он уже не опускал глаза. Царица перестала улыбаться и сказала:

— Это ваше счастье, господин ротмистр, что судьба надоумила вас отправить это колечко по этому адресу. Иначе как бы я узнала, куда вы пропали? Неужели вы думаете, что господин Орлов сообщил бы мне об этом? Нет, конечно, ничего не сообщил бы. Он же в последнее время стал очень скрытный. Такой скрытный, просто ужас. Ничего от него не добьешься. Вы позволите, я сяду?

Иван растерянно кивнул.

— Благодарю вас, — сказала царица и села. После чего теперь уже снизу вверх еще раз осмотрела Ивана и продолжала уже вот как: — Какой на вас странный наряд! Вы как будто прямо с машкерада. Этакий пейзанин. — Потом вдруг быстро спросила: — Кто вас надоумил так переодеться?!

Иван молчал. Царица сердито сказала:

— А я знаю, кто. Но я бы хотела, чтобы вы сами назвали этого человека. Это было бы как знак доверия с вашей стороны.

Иван опять промолчал. Тогда она сказала:

— Хорошо. Тогда начнем с другого. То есть начнем с самого начала. Почему вы, когда все это началось, эти события, то вы оказались там, где оказались, а не с моими друзьями?

Иван подумал, что все время молчать глупо, и сказал:

— Потому что мне так царь велел.

— Так, хорошо, — сказала царица. — Вы ему присягали, понятно. Ну а когда он был уже низложен, почему вы… ну, скажем так… почему вы продолжали то, что начали? Что вас подвигло на это?

— Друг попросил, — сказал Иван.

— Друг! — насмешливо повторила царица. — Очень хорошо! Просто чудесно! И дальше все время тоже он просил?

— Нет, только вначале, — ответил Иван. — А потом просто за друга было обидно. Его же убили.

— Кто?

— Неважно, кто, — сказал Иван. — И как его звали, это тоже неважно.

— Я знаю, как!

— Тогда зачем было спрашивать?

— А вы дерзки!

— Виноват, — сказал Иван. — Не гневайтесь.

Царица улыбнулась, помолчала. А потом сказала так:

— Хорошо, пусть что было, то было. Время было очень непростое, у меня у самой голова постоянно шла кругом. Да и у тех, кто надоумил вас на все это, тоже многое тогда перепуталось. А теперь мы забудем об этом. Закроем, как книгу. И теперь я только вот о чем хочу у вас спросить: где вы были вчера ночью?

Иван молчал. Царица нетерпеливо поморщилась и продолжала быстро, даже раздраженно:

— Хорошо! Тогда спросим вот так. Вчера ночью в некотором месте произошло, скажем так, весьма серьезное, очень непростое событие. И мне о нем было доложено. Вашим большим недоброжелателем! Вы понимаете, о ком я веду речь. И вот он мне доложил об этом, но я имею очень веские причины не доверять его словам. А вот вам я бы сразу поверила. Если бы вы только заговорили.

Иван молчал. Ему было очень страшно молчать. Но говорить было еще страшнее. И противно!

— Хорошо, — сказала царица. — Я вас понимаю. Я знаю: вы мечтаете об отставке, о женитьбе, об имении. — И тут она быстро спросила: — Хотите тысячу душ?!

Иван подумал, усмехнулся и ответил:

— Тысячу! Да тут с одной своей не знаешь, как справиться.

— А две тысячи? — спросила царица уже медленно и со значением. И так же со значением прибавила: — Я не шучу.

Иван молчал. Тогда она спросила:

— А на дыбе вы бывали?

— Нет, — сказал Иван. — А что?

Она помолчала, ответила:

— Так, ничего. Это я просто к слову.

И больше она уже ничего не говорила, а только смотрела на Ивана. А Иван смотрел на нее. Потом он сказал: