Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены
Нет, его, кагана Баяна, судьба не обошла все-таки. Вот уже третьего императора пережил. Переживет и четвертого. И так, чувствует в себе вон какую силу, потому пылает жаждой мести. Таким большим и таким обнадеживающе уверенным, ей-богу, на всех его хватит.
Впервые за много недель увидели его не в палатке — потребовал выехать за стойбище, на великоханскую охоту. А такая охота длится не день и не два, и развлекается на них и блаженствует, развлекаясь, не только каган. Выезжают жены, наложницы, как Ясноликого, так и стоящих наиболее, близко к нему, тарханов. Как и сами тарханы, мужи лучшие и думающие. Гоняли по долам тарпанов — и потешались ловкостью своего предводителя набрасывать аркан, валить жертву с ног и спутывать ноги, пускали в кабанов копья или в серн стрелы — и снова потешались и кричали на все раздолье, жарили ночью дичь, пили вино или кумыс — и снова шумели, вознося своего предводителя и воздавая ему дань, как храброму из всех храбрых. Слышались в том хоре похвал голоса мужей, слышались и голоса жен, тех, что всегда, стоят близко к кагану, и тех, что только здесь, на великоханской охоте. Одного из недавно приближенных не заметили за трапезой около Ясноликого — сына Дандала, и там же, на охоте, узнали: не он занимает после Атела место первого сановника в каганате — хакан-бега, занимает каганов любимец Апсих.
«Вот он, ответ на императорское послание», — подумали многие, но должны были разочароваться вскоре. Как вернулись с охоты и отоспались после нее, каган подозвал послов и сказал послам:
— Где тот из вас, что вместо копья писало надежно держит в руке?
— Сейчас будет, достойный.
— Скажите ему, пусть берет с собой все необходимое для письма.
И когда тот, кто надежно держит писало, прибыл, повелел всем остальным:
— Оставьте меня с ним.
Подождал, пока улеглась тишина, и потом велел писцу класть на папирус все, что скажет.
«Милостивый царь, император непобедимой Византии! — Баян делал вид, что не знает о смерти Тиверия, и обращался к нему, словно к живущему. — Получили мы твое гневное послание к нам и были поражены им, а еще больше расстроены. Твоей милости, пожалуй, известно, что авары, свято соблюдая заключенный с империей договор, сразу и всем народом своим отозвались на клич, который поступил из империи, и грудью встали на защиту ее интересов. Тридцать тысяч воинов аварских, послушавшись твоего мудрого совета, пошли в земли склавинов, подвергли их огню и мечу, да так яростно и повсеместно, что эти склавины вынуждены были слать гонца за гонцом и звать на помощь себе сородичей и своих, которые осмелились воевать города и селения византийские. Кроме этого, идя навстречу пожеланию империи, каганат послал тридцать тысяч воинов против склавинов, что стояли под стенами Фессалоник, и угрожали этому славному городу империи взятием на меч и копье или полной разрухой. Не кто-то другой, авары заставили их уйти оттуда, чем навлекли на себя ярость этого проклятого богами племени и положили в сечах с ними двадцать тысяч своих воинов. Такие жертвы нам не приходилось еще приносить даже во имя собственных интересов. Эти же были принесены на жертвенник империи и во имя покоя и процветания ее народа. Или твоя милость может сказать после этого, что города империи, мир и покой в семье отстоял кто-то другой, кроме аваров? Право, нет. И вместо благодарности и достойного вознаграждения за верную службу имеем гнев и немилость, более того, не желаете уплатить нам, кровью добытые, солиды.
Уведомляем твою милость, вести эти встревожили и без того встревоженный потерями народ наш, и мы не знаем, как будет дальше с нами, будем мы, как жили до сих пор, в мире и в дружбе, или встанем друг против друга, как непримиримые супостаты и будем биться, пока не погасим гнев свой кровью. Неблагодарность империи не раз уже была очевидной. Сейчас она наполнила чашу терпения до предела. И все же сдерживаю гнев свой до времени, и готов обменяться посольствами, однако не позднее, как буду знать:
1. Что Византия немедленно выплатит аварам положенные по службе их восемьдесят тысяч солидов.
2. Что она будет платить в дальнейшем не восемьдесят, а сто тысяч солидов каждое лето, как турмы аварские давно того добиваются.
3. Что империя вернет мне, наконец, супостата моего — короля гепидов Кунимунда и еще одного татя — Воколавра, который, будучи моим подданным и прахом ног моих, позволил себе недостойное поведение с наложницей моей и сейчас скрывается под защитой твоей милости — земли Византийской.
Каган аваров, гепидов и подунайских славян, Баян».
Ответ на это его послание поступил не скоро, зато был более утешительный.
«Великий воин! — писал новый византийский император Маврикий. — Уведомляем тебя и турмы твои, вместе и народ аварский, что империя наша находится сейчас в большой печали: умер император Тиверий. Это печальное событие, надеемся, посеет в сердце твоем сочувствие к покойному и сменит гнев на милость. Мы же, став милостью божьей и с помощью Божией на место предшественника нашего и взяв в это тревожное время бремя императорских обязанностей в землях ромейских, фракийских, иллирийских, итальянских, египетских, варварских, сирийских, армянских и многих других, считаем гнев твой справедливым. Империя признает заслуги турм аварских по спасению земель ее от варваров и тех опустошений, которые несли с собой варвары, поэтому обязуется уплатить аварам все свои долги. Более того, если авары берут на себя обязанность и впредь добросовестно и надежно стоять на страже ее северных рубежей, от этого лета будет платить им не восемьдесят — сто тысяч римских солидов каждое лето. Чтобы эта обязанность как одной, так и второй стороны, приняла узаконенную силу, думаем, нужно обменяться посольствами и подписать соответствующий договор. Что касается короля Кунимунда, то империя уверяет тебя, предводителя аваров, что он находится в наших надежных руках — на острове Родосе и не представляет для тебя силу, которой следует бояться. Вернуть тебе его не можем, поскольку поклялись, в свое время на кресте, взять его коронованную, а значит, освященную Богом особу, под свою надежную защиту.
Упомянутого твоей милостью татя Воколавра разыскиваем. Когда найдем, тут же вышлем тебе для справедливого суда.
Император Византии Маврикий».
Баян остался доволен и тем, что нет уже Тиверия, который осмелился угрожать ему неуплатой субсидий, и что новый император вон как круто повернул в отношении империи к аварам, а удовлетворение сделало его необычайно милостивым и щедрым: покряхтел, выслушав, и повелел выстроить турмы — хочет зачитать то, что пишет император, перед воинами.
Всех не звали — это было бы уж слишком, позвали только старших из родов и тех, что оберегали старших от возможной напасти в пути, так и в стойбище. А все же собралось вон сколько, не только дозваться, взором не всех можно окинуть.
— Авары! — начал зычно, как только мог. — Сыны степей привольных! Справедливость восторжествовала: новый ромейский император покорно кланяется нам за содеянное в сече со склавинами и обещает платить больше, не восемьдесят — сто тысяч римских солидов каждое лето.
Он не удержался все-таки, повелел писцу выйти вперед и зачитать императорское послание. Хотел спросить потом, соглашаются ли служить ромеям на таких условиях, но ему не дали высказаться. Радость довольных турм всколыхнула небо над полем при стойбище, окрестности, примыкавшие к стойбищу, и покрыла собой все, какие родились и не родились еще звуки.
— Слава мудрому Баяну! — слышалось сквозь эту все заглушающую здравицу.
— Слава непревзойденному предводителю в родах аварских!
— Живи века, великий воин!
Видимо, не дождался бы, если бы не поднял меч и не потребовал тишины.
— Не спешите соглашаться, сородичи мои! Знаете же: склавины зачастили в ромейские земли и ходят туда не только на татьбу. Намерены селиться там и поселяются уже. А это серьезные намерения. Да и сила у них немалая. Справимся с такими? Выстоим ли, если придется встать и не пускать?
— Выстоим!
— У них есть еще союзники — анты.
— Ничего! За такие солиды мы не только против славян, против черного поветрия пойдем!
Каган поднимает меч, ждет, охваченный радостью, тишины:
— Так на том и встанем. Посылаю послов своих в Константинополь и повелеваю им: пусть обещанное империей будет скреплено подписью императора.
Договор заключили тем же летом и были немало обнадежены и утешены. Авары тем, что будут, наконец, желанные сто тысяч, ромеи — что угомонили аваров, ибо имеют от них клятву на мече: отныне через Дунай ни один славянин или иной супостат не переступит; империя может быть спокойной за свои северные рубежи.
— Клянусь на кресте, — сказал Маврикий, подписывая договор, — отныне будет так и только так. На этом фундаменте остановимся, на нем и будем возводить обитель согласия и покоя.
![Анатолий Фоменко - Книга 1. Античность — это Средневековье[Миражи в истории. Троянская война была в XIII веке н.э. Евангельские события XII века н.э. и их отражения в истории XI века]](/uploads/posts/books/216679/216679.jpg)