Евгений Салиас - На Москве (Из времени чумы 1771 г.)
– Ступай туда!
Расстрига хотя и был пьян, но все-таки заметил волнение женщины. Действительно, зная об деньгах, принесенных Аксиньей, он украл их, обшарив всю комнату, покуда Аксинья вышла на воздух, а Андреев лежал без памяти. Но Никита думал, что помимо его бывали у больного и другие и что подозрение могло пасть на десять разных человек. Он колебался одну минуту.
«Пойди докажи! Кто видел? Никто не видел», – подумал он и вошел к Андрееву.
Андреев впустил расстригу в горницу, смерил его лихорадочными глазами, показал на лавку в углу, и расстрига, глупо ухмыляясь, сел и спросил пьяным голосом:
– Чего вам? Дело, что ль, какое?
Андреев достал из-за комода топор и, заслоня дверь от расстриги, сделал к нему несколько шагов, взмахнув топором над его головой. Расстрига вытаращил глаза.
– Ты украл деньги! Или отдай, или на две части перешибу! – проговорил Андреев таким голосом, что сразу хмель вылетел из головы Никиты. Сразу заорал он на весь дом, на всю улицу и упал на колени перед Андреевым.
– Сейчас говори, где деньги? Или конец…
В голосе Андреева было столько отчаянья, что расстрига тотчас поверил, что это была не пустая угроза и что топор, поднятый высоко в больных, но крепких руках Андреева, тотчас просвистит в воздухе и раскроит ему голову.
– У Бякова, у дяди Бякова! – завопил расстрига. – Помилосердуй, сейчас принесу… Помилосердуй, все, что есть, принесу.
Василий Андреев, у которого уже явился луч надежды на полученье части денег, слегка опустил топор и задумался.
– Как это сделать? – вслух выговорил он. – Надуешь… Хоть, все равно, я найду тебя на дне морском и убью. Да ты-то этому не веришь и надуешь. Посылай мою жену к нему, а сам оставайся здесь.
Никита двинулся, чтобы встать с пола, но Андреев снова взмахнул топором и крикнул:
– Только пальцем двинь – мертвый!
И расстрига остался на полу, трусливо прикрывая голову ладонями, как если бы они могли спасти его от удара.
– Аксинья! – позвал Андреев жену. – Ступай, разыщи вора. Растолкуй ты ей, где и как найти.
И расстрига, сидя на полу, косясь на огромный топор, подробно пояснил Аксинье, где разыскать дядю Савелья, солдата Бякова, бывшего звонаря с Варварки.
– Скажи ты ему: иди, мол, сейчас к Никите и неси деньги, которые он дал спрятать, – все, мол, сколько есть, тащи.
Более часа времени просидел расстрига почти клубком на полу, а в углу горницы сидел Андреев, в двух шагах от него, с топором на голове.
Наконец раздались шаги, вошла Аксинья, а за ней Бяков. И, только войдя в горницу, дядя Савелий понял свой промах и что Никита не по доброй воле посылал за ним и за деньгами.
– Обида! – пробурчал он.
Увидя поднявшуюся со стула фигуру Андреева, дядя Савелий попятился и готов был бежать, но Андреев схватил его за кафтан, отшвырнул от двери и загородил дорогу.
– Чего ж пихаешься? – обиделся Бяков. – Ты видишь, каков я человек! – показал он на свои медали.
– Отдавай деньги мои!
– Все ему отдавай! – заговорил Никита.
– Вот они, нате. За делом воровал, кукушка ты этакая! Виданное ли дело, чтобы вор ворованное назад отдавал? Эх ты, щенок паршивый!
И Бяков полез под кафтан и под рубаху и, достав небольшой пакет, зашитый в полотно и надетый на шею вместе с образками, снял и передал Андрееву.
– Сколько тут? – выговорил Андреев с тайным страхом. – Я чай, и половины нет? Говори ты, распоп!
И Андреев невольно стиснул и поднял топор.
– Половина есть, – ей-Богу, есть!
– Берегися! – обратился Андреев к Бякову. – Нет ли на тебе еще? Убью ведь!
Но Бяков хладнокровно и рассудительно возразил:
– Дурень человек! Стоит с топором, по роже совсем злодей, а я тут стану таить. Дурака нашел! Кабы ты теперь, почтенный, без топора у меня их спрашивал, так я, точно, беспременно бы их утаил. А при этаком-то твоем виде, когда жисть вся моя на волоске состоит от твоего топора, стану я в прятки играть! Обыщи. Блох парочки две найдешь!
Андреев концом топора разрезал полотно, вытаскал оттуда деньги и, положив топор около себя, стал считать их. Действительно, было еще более полутораста рублей.
– Все ли тут? – глухо обернулся он к расстриге. – Увижу, что ты пьянствуешь да угощаешься, – все равно убью, отдавай лучше все теперь.
Распоп взмолился на все лады, клялся и божился, что у него остались только две семитки на все и про все.
– Просил третьёвось у дяди Савелья еще дать из эфтих-то. Он не дал, старый черт, вот теперь все равно пропали! – наивно рассказывал Никита.
– Ну, вон! И не попадайтесь мне ни тот, ни другой, а то прямо по начальству. А начальство ничего не сделает, то и сам распоряжусь.
Никита бочком миновал Андреева и шаркнул в дверь, радуясь, что уцелел невредимым.
Вслед за ним Бяков важно, с достоинством двинулся к двери, но приостановился на пороге.
– Наше вам почтение! – выговорил он. – Если будет во мне какая нужда, то в Разгуляе справьтесь. Я человек известный, оченно даже известный. Спросите дядю Савелья, и всякий вам укажет. Мое почтение-с!
Андреев, несмотря на все происшествие, изумленно поглядел в лицо солдата. Он уходил теперь, как если бы наведался в гости к нему, важно, серьезно, даже как-то торжественно. Можно было подумать, что Бяков балуется и скоморошествует.
– Пошел, пошел! – махнул рукой Андреев. – Уходи! Какая мне до тебя нужда будет!
– Я так, собственно, говорю, к примеру, если вам… – начал было дядя Савелий, разводя руками, но Андреев снова поднял на него топор и крикнул:
– Пошел вон!
Оставшись вдвоем, муж и жена переглянулись, Аксинья со всех ног бросилась на шею к своему Васе и выговорила:
– Прости, я виновата во всем. Довольно ль тут?
– Довольно, и за то спасибо. Уж теперь не украдут! – весело вскрикнул Андреев, поднимаясь с места и высоко поднимая руку, в которой держал пачку денег. – Нет, теперь не украдут! Разве вместе с моей головой, вместе с душой из тела вырвут.
XIII
История с расстригой быстро огласилась между разнокалиберным народонаселением «Разгуляя». На несколько дней только и было толку и шуток, что над Никитой, которому судьба послала такое счастье и который не сумел воспользоваться им.
– Слыханное ли дело, – повторяли на все лады молодцы «Разгуляя», – чтоб украсть и вернуть уворованное?
Но вместе с этим огласилось и то обстоятельство, что дворовый Андреев живет на квартире с женой, беглой от своего барина, и в то же время владеет возвращенными деньгами. Тотчас нашлись охотники и донести на Аксинью, и добыть эти деньги, хотя бы и открытым грабежом. В «Разгуляе» были такие молодцы, которые уже по два почти раза бывали в остроге и бежали оттуда. Были и самые отчаянные клейменые каторжники, бежавшие из Сибири.
Не прошло двух дней, как самый дерзкий из всех, гроза «Разгуляя», каторжник, по прозвищу «Рубец», составил нехитрый план и назначил ночь, чтобы, при помощи двух приятелей, зарезать Андреева с женой и отнять деньги.
Прежде всего Рубец разузнал стороной, с кем он будет иметь дело. Разузнав все подробно, он пригласил к себе на помощь приятеля – Марью Харчевну. Этот, конечно, согласился, но, узнав, о ком идет дело, сообразил, что Аксинья – именно та женщина, которую за последнее время разыскивает по всей Москве его барин, Прохор Егорыч.
И Марья Харчевна донес обо всем барину и благодетелю.
Прапорщик карабинерного полка был уже далеко не тот веселый, грубый и самодовольный мошенник. Урок, полученный в Донском монастыре, от которого он был на краю гроба, сильно изменил его. Алтынов, привезенный тогда домой замертво, весь изувеченный, долго был при смерти и когда поднялся на ноги, то все-таки остался хворым человеком. Иван Дмитриев был не настолько глуп, чтобы поколотить Алтынова и нажить злейшего врага: он был убежден, что Алтынов положен в санки и отправлен домой если не мертвый, то, во всяком случае, не переживет истязания. И действительно, только железная природа карабинерного прапорщика могла вынести страшные побои и увечья.
Выздоровев, Алтынов занялся снова своими мелкими делами, но с меньшей смелостью, с меньшим рвением. Главною его заботой было, конечно, мщение молодому Ромоданову и его дядьке. И мщение не один раз, а хоть до десяти…
Алтынов не мог ничего придумать лучшего для начала, как донести на укрывательство молодой девушки в мужском монастыре самому преосвященному. Алтынов знал, что за человек Антоний, и понимал отлично, что настоятель знает, кто таков молодой служка при Ромоданове. Но в тот день, когда Алтынов уже совершенно собрался донести преосвященному на настоятеля Донского монастыря и на молодого барича, на него свалилась другая забота.
Бригадир присылал за ним, приказав быть немедленно, как только поправится.
Алтынов нашел бригадира в самом жалком положении. Он уж не грозился, а умолял карабинерного прапорщика помочь ему разыскать пропавшую Аксинью. Бригадир не допускал мысли, что женщина ушла по доброй воле. Он был уверен, что враги его, и вероятнее всего его собственный сын, выкрали его любимицу и держат где-нибудь на чердаке или в погребе на привязи.
