Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Симону достались красивые часы на браслете и обтянутый кожей портсигар.
— Ну, теперь я выгляжу совсем как взрослый! Спасибо, Лора! — сказал он.
— Меня благодарить не за что. Подарки принес святой Николай, или Санта-Клаус.
— Дед Мороз, — поправил ее Ханс. — Так называют французы этого доброго белобородого старика в красных одеждах.
— Он летает по небу на санях, запряженных оленями, — уточнил Эдмон. — Эрмин читала об этом в книге.
Довольный Жозеф потирал подбородок. Он наконец расслабился, потому что обстановка была по-настоящему семейной, и уже не понимал, почему на первых порах так ненавидел Лору Шарден.
«Она женщина богатая, но щедрая. Если она на самом деле потеряла память, кто может упрекнуть ее в том, что она снова вышла замуж? И, похоже, она с радостью делает добрые дела…»
Ханс рассматривал свой подарок, не решаясь его развернуть. Это был квадратный сверток, твердый и достаточно тяжелый.
— Открывайте скорее! — взмолилась заинтригованная Эрмин.
— Ну же, не теряйте времени! — поддержала дочь Лора.
Пианист выдержал паузу. Наконец он развернул бумагу и показал присутствующим стопку пластинок. И стал читать вслух названия:
— «Богема», «Тоска», «Паяц», «Манон Леско» и «Мадам Баттерфляй»! Оперы Пуччини, мои любимые. О, мадам, как мне благодарить вас?
— Разучив самые красивые арии с моей дочерью, конечно! — ответила Лора не без кокетства. — Давайте послушаем что-нибудь прямо сейчас. Какую бы вы посоветовали?
— «Мадам Баттерфляй», — ответил Ханс. — Это трогательная история о юной японке, которая влюбилась в американского солдата.
Симон взялся поставить диск. Эрмин протянула матери сверток, который накануне спрятала за елкой.
— Я как раз хотела сказать, что Лора — единственная, кто не получил подарка, — заметила Элизабет. — И я чувствую себя виноватой. Завтра я испеку для вас пирог с цукатами, мое фирменное блюдо.
— Вы совсем меня избалуете, — улыбнулась хозяйка дома. — Для такой сладкоежки, как я, это лучший подарок. Что это, Эрмин?
Лора повертела небольшой сверток в руках, потом осторожно разорвала обертку.
— Мама, я подумала, что тебе понравится, — сказала девушка.
— Боже милостивый! Это ты, правда? На этих двух фотографиях…
И молодая женщина разрыдалась. Она долго не могла отвести взгляд от фотографий, оправленных в позолоченные гипсовые рамки. Она вытерла глаза, чтобы лучше рассмотреть детали.
— Здесь мне четыре года. Еще до эпидемии испанского гриппа к нам в монастырскую школу приехал фотограф, чтобы сделать портреты монахинь. Сестра Мария Магдалина попросила, чтобы он сфотографировал и меня. Я этого не помню, мне рассказала Бетти. Посмотри на мою прическу! Эта белая лента сбоку похожа на огромный цветок!
— А на другой фотографии Эрмин готовится к первому причастию, — сказала Элизабет.
— Это прекрасный подарок, — пробормотала Лора. — Я всегда сожалела, что мне не суждено было увидеть мою дорогую девочку маленькой. Какой ты была прелестной крошкой! Это лучшее Рождество в моей жизни!
— Это Бетти придумала, — сказала Эрмин. — Она сохранила фотографии. Хозяин универсального магазина вставил их в рамки, когда в октябре ездил в Роберваль.
Лора плакала и бесконечно целовала фотографии. Если у кого-то оставались сомнения относительно того, любит ли она свою дочь, то искренняя радость, которую она и не думала сдерживать, сказала обо всем лучше всяких слов.
— Мама, ты можешь и меня поцеловать! — пошутила Эрмин. — Перед тобой — живой портрет твоей шестнадцатилетней дочери!
Симон и Ханс засмеялись. У Жозефа же в голове крутились последние слова Лоры: «Это лучшее Рождество в моей жизни!» «Однако для счастья ей должно не хватать Жослина Шардена, — подумал он. — Любит ли она до сих пор своего первого мужа? Человека, который исчез бесследно пятнадцать лет назад… Если любит, она не могла бы быть такой счастливой. Все-таки это странная женщина…»
Мирей предложила месье Маруа чаю, но он отказался.
— Думаю, пора домой, уже поздно. Огонь в печи может погаснуть, — объявил он, вставая.
Элизабет окинула грустным взглядом ярко освещенную гостиную и елку. В проигрывателе все еще крутился диск «Мадам Баттерфляй»: женщина пела на итальянском языке с раздирающими душу интонациями.
— Приходите ко мне почаще, Бетти, — шепнула ей на ушко Лора, ласково целуя в щеку.
Прямолинейность и эмоциональность Лоры приводила представителей семейства Маруа в замешательство, но от этого она казалась им еще более милой. Симон на прощание искренне улыбнулся хозяйке дома. Эдмон и Арман подставили щеки для поцелуя.
— До свидания, мальчики! Играйте с новыми игрушками! И приходите ко мне, когда захотите.
— Конечно!
— У меня всегда найдутся для вас печенье и конфеты! — добавила Мирей.
Эрмин проводила гостей до порога. Снег шел не переставая.
— Наши следы совсем занесло! — воскликнул Арман.
— А волки правда ушли? — спросил Эдмон.
— Не бойся, Эд, — сказал Симон. — Я понесу тебя на спине.
Девушка стояла и смотрела, как они пробираются меж деревьев.
Элизабет вскрикивала каждый раз, когда ее нога утопала в сугробе. Жозеф поддерживал жену под руку.
— Рождественское перемирие! — прошептала она. На душе у нее было спокойно.
Девушка вернулась в гостиную с сердцем легким, как пушинка. Полулежа на банкетке, Лора слушала «Мадам Баттерфляй». Ханс с задумчивым видом сидел рядом.
— Эрмин, ваша матушка подарила мне диск с венскими вальсами, — сказал пианист. — Давайте потанцуем немного!
— Я не умею танцевать…
— Тебе нужно научиться вальсировать, дорогая, — сказала Лора.
Несколько минут спустя Эрмин кружилась по комнате, и рука Ханса обнимала ее за талию. Она так любила музыку, что легко подстроилась под ритм вальса Штрауса.
— Вы все схватываете на лету, — похвалил ее партнер.
— Моя дочь талантлива во всем, — отозвалась Лора.
Ханс остановился и поклонился Эрмин.
— Спасибо за танец, мой дорогой соловей, — сказал он со вздохом. — Но я должен вас покинуть, уже очень поздно.
— Думаю, Мирей уже приготовила для вас комнату, — сказала девушка. — Вам не придется сражаться со снегом и волками!
Эрмин понравилось танцевать, да и влюбленные взгляды Ханса не оставили ее равнодушной.
— Конечно же! Вы остаетесь у нас! — подхватила Лора. — Позавтракаем вместе!
Пианист охотно согласился. Эрмин, перед тем как отправиться в свою спальню, поцеловала мать.
— Спасибо, мамочка, за этот прекрасный вечер, — сказала она, растроганная до слез.
Девушке хотелось как можно скорее остаться в одиночестве в своей комнате. Она впервые ночевала в доме Лоры, и это стало для нее настоящим событием. Она торопливо разделась и быстро привела себя в порядок в нише, специально предусмотренной для этих целей.
«Я сплю в доме моей мамы! У меня есть дом, есть семья…» — повторяла она про себя.
Эрмин никогда не забудет Рождество тысяча девятьсот тридцатого года. Этим вечером она поняла, что при желании люди, какими бы разными они ни были, могут прийти к согласию. Устроившись под мягким одеялом, она испытала сладостное чувство полноты жизни и безопасности, которое вознаградило ее за многие горести прежних лет.
«Завтра я возьму Шинука и пойду за Шарлоттой. Она получит в подарок красивую куклу и попробует шоколадный торт. Даже если будет снегопад, я все равно пойду. Я обещала. Может, скоро я буду жить здесь, с мамой. Уверена, что Бетти меня поймет. Я не перестану ей помогать, но вечером буду возвращаться в этот дом, дом моей матери, дом моей мамочки…»
Девушка уснула, убаюканная этими словами, эхом отдававшимися в ее сердце.
Глава 15. Нет вестей от Тошана
Валь-Жальбер, 15 августа 1931 года
Эрмин сидела на пеньке возле мельницы Уэлле, в том самом месте, где тринадцать месяцев назад они разговаривали с Тошаном.
«Он вынул пачку сигарет и взял одну. И слегка прищурил глаза. Его волосы блестели на солнце. Он поднял голову и посмотрел на меня!» — думала девушка, испытывая неистовое желание снова пережить эти моменты. Она готова была плакать от отчаяния.
Недалеко от нее пасся Шинук, и солнце подсвечивало его рыжую шерсть. По высокой траве рассыпались островки ромашек. Чуть поодаль, под яблоней, лежа жевала жвачку корова семейства Маруа. Вокруг нее скакала белая телочка. Все было готово для сцены, которая должна разыграться в этих идиллических декорациях, но главный герой все не шел.
«Ничего не изменилось, но Тошан не пришел на свидание. Может, он мне только приснился? Может, его нет на свете? — думала Эрмин, в сотый раз оглядываясь на дорогу. — Да, я, должно быть, грезила наяву. Тошан не говорил, что женится на мне, не целовал меня…»
