Валерий Кормилицын - Держава (том первый)
— Предлагаете застрелиться, чтоб не болело, — поддержал шутку одноглазый, положив на стол тёплый уже платок.
— Ого! вот это Кутузов! — рассмешил юных дам Рубанов, без всякого сочувствия глядя на затёкший глаз. — Пчела укусила, делов–то… Меня в Рубановке не раз кусала и живой.
Застеснявшись, Дубасов прикрыл око чашкой.
И вновь началась весёлая суета. Капитан размахивал серебряным блюдом, Ольга — ножом, горничная — мясорубкой, и лишь Зинаид Александровн не поменяла рецепт, держа в руках всё тот же героический портсигар.
Натали, глядя на возобновившийся кавардак, на этот раз весело смеялась, а Рубанов, стараясь перекричать гвалт, развивал зоологически–траурную мысль, что пчеле пришлось ещё хуже, потому как она совсем околела.
Дубасова эта грустная ситуация с пчелой немножко взбодрила, ведь для солдата нет ничего лучше мёртвого врага.
Под шумок Аким с Натали ушли в сад. Она сидела на качелях, а он, легонько раскачивая их, рассказывал, какой выбрал полк и где будет служить.
— Папа′ болеет, — неожиданно произнесла Натали, когда Аким замолчал. — Думает, что никто не догадывается. Старается шутить, иногда даже дурачится по–мальчишески, стараясь развеселить нас. Не хочет, чтоб грустили или, не дай Бог, жалели его, — лицо её стало грустное, плечи поникли, а глаза затуманились от слёз.
Она перестала раскачиваться. Уперевшись ногами в землю, отпустила крученые, толстые как девичьи косы, верёвки качелей, и безвольно сложила руки на коленях.
Акиму стало так жалко её, что всё бы отдал, лишь бы она не грустила.
— Тётя осенью хочет в Петербурге квартиру купить, переехать и помогать ему. Ведь он у нас гордый и денег не возьмёт, — нежно улыбнулась, видимо, представив отца. — А тётя добрая и понятливая… Докторов хороших планирует пригласить, лекарства дорогие купить, глядишь, папа и поправится, — успокоила этой мыслью себя, вновь ухватившись за верёвки качелей. — У неё детей нет, за кем ещё ухаживать, — оттолкнулась ногами от земли, давая этим понять Акиму, чтоб он начал раскачивать качели. — Муж у тёти богатый был, — продолжила она. — Промышленник, как Зинаида Александровна его называла. Заводик ей оставил после смерти и деревеньку. Любил он её, а тёте, догадываюсь, был безразличен… Но задарил цветами и подарками, как мама′ рассказывает, вот и вышла за него, несмотря на разницу в возрасте…
— Брак по расчёту, — брякнул Аким.
— Ну, ты скажешь, — отчего–то обиделась Натали, вновь перестав раскачиваться.
Видно не вязалось в её уме — тётя и расчёт.
— Брак по одиночеству… — пояснила она. — Вернее — от одиночества…
На вечернюю поверку юнкера опоздали.
Всю обратную дорогу Дубасов страдал. Но теперь не от боли, а уязвлённого самолюбия.
— Видишь, мал враг, да кусюч, — приложил к глазу сорванный листочек.
— Пчела! — дурачась, заорал Аким, и заржал, увидев, как юнкер с испугом отбросил листик.
Дубасов ничего не сказал по поводу глупой шутки товарища, но столько страдания было в его взгляде, что Акиму стало стыдно за своё веселье.
— Ну что ты тужишь, Громила. Шрамы украшают мужчину, — не сдержавшись, вновь хихикнул он.
— А чего тогда хмыкаешь? Думаешь, если один глаз остался, не вижу? Так у меня уха два. Не увижу, так услышу…
— Так ты же везучий человек, — с жаром воскликнул Рубанов.
Дубасов внимательно поглядел на товарища, выискивая ухмылку, но, к его удивлению, приятель был серьёзен, как никогда.
— Это в чём везучий? — с огромным сомнением поинтересовался он.
— В том! — уверенно ответил друг. — В любом деле следует искать положительную сторону… Помнишь, как капитан Бутенёв своей анненской саблей махал? Вжик — и нету уха! А тебе повезло. Вот она, положительная сторона, — опять заржал Рубанов.
— Чё–то, не нравится мне твой смех.., — подобрал хворостину Дубасов, но вспомнив что–то своё, юношеское, тут же её отбросил.
Государева рота была в шоке от увиденного.
Зерендорф, начавший высказывать претензии Акиму по поводу опоздания, узрев Дубасова, довольно замолчал и стал обдумывать фельдфебельским умом, как на этом отрицательном примере показать юнкерам, что Бог всё видит, и строго метит опоздывающих на вечернюю поверку.
— А если бы Кусков присутствовал? — неожиданно даже для себя, возопил он, озвучив фельдфебельские свои мысли.
Кускова кутузовский облик портупей–юнкера абсолютно не зацепил, ибо у него отекли оба глаза от неумеренного принятия горячительных напитков.
Несколько шакалов, благодаря командиру роты Его Величества, стали лавочниками, что означало большое продвижение по карьерно–купеческой лестнице и по их табели о рангах равнялось фельдфебельскому чину. А шакал приравнивался всего лишь к ефрейтору. Ниже был только половой в дешёвой харчевне.
А всё счастье случилось оттого, что два дня назад, капитана высочайше произвели в подполковники. Друзей у вновь испечённого подполковника в Красносельском лагере было предостаточно, чтоб интеллигентное лицо, путём несложных манипуляций рюмками, превратить в ноздреватый блин.
Пользуясь прекрасным настроением ротного, который уже никого не узнавал, друзья выпросили увольнительные на воскресенье.
— Отдыхайте ребята, — нетвёрдой рукой подписал тот бумаги. — Меня тоже в одну семью пригласили, — оглядел себя в небольшое зеркало, особое внимание обратив на подполковничьи погоны. — Стал высокоблагородием, — благосклонно выслушал поздравления юнкеров. — Ничего, через месяц с небольшим и вас в подпоручики произведут, — высокоблагородно икнув, пожал им руки.
Воскресным днём друзья направились в Дудергоф по официальной офицерской дороге. Идти по тайной юнкерской тропе Дубасов наотрез отказался.
— Как у меня внешний вид? — обратился к Акиму. — Глаз проходит?
— Проползает! — критически оглядел то, что Дубасов назвал глазом. — Зато напоминает российский флаг. Белые, синие и красные окружности смотрятся очень патриотично на фоне узкого турецкого ока. Думаю, бывшему вольнопёру Бутенёву сие зрелище придётся по душе.
— Сейчас и у тебя такой будет, — горестно взвыл Дубасов. — Ещё, едрёный шмель, товарищ называется… Никогда не успокоит.
— Вот как друг и говорю жёсткую правду. Кто ещё скажет? — незаметно, за приятными разговорами, добрались до дачи.
Рубанов, как оказалось, зря волновался. Нашлось много желающих высказать «жёсткую правду».
Первой была Ольга.
Хотя Аким, поздоровавшись, и напомнил ей о светских манерах и деликатности по отношению к полководцу, его советы она трижды проигнорировала, и самым беспардонным образом.
— Юнкер, а что это вместо моей, вы свою руку целуете, — начала миролюбивый монолог. — Ах, верно оттого, что окривели…
— Какой комплимент, сударыня… Чтоб вам такой на свадьбе отвесили, — заступился за товарища Аким. — Мадам Светозарская бы сказала, что это всё от недостатка воспитания у современных девиц… Этих, тэ–э–к ск–э–э-ть, эмансипе-е…
У Ольги яростно засверкали глаза.
— Юнкер, сейчас же извинитесь, — набросилась она уже на Акима.
— И не подумаю, — стал тот в позу. — Елозящий червяк пусть перед тобой извиняется, — насмешил Натали. — Или жабочка, — поцеловал ей руку.
— Сударь, вы сегодня весьма раскрепощены и самоуверенны, — высказала двусмысленный комплимент Натали.
Подходя к её маме, Аким задумался, хорошо это или не совсем.
«На войне–то точно хорошо», — пришёл он к успокаивающему выводу.
— С одной стороны глянуть — вылитый янычар, — пожал руку окривевшему юнкеру Бутенёв.
«Так бы и рубанул саблей», — закончил его мысль Рубанов.
— Вы, весьма воспитаны в своих училищах.., — всё не могла успокоиться Ольга.
— Да! У нас очень строгие и серьёзные отцы–командиры… А мы все в них, — под поощрительные кивки капитана, произнёс Рубанов, и тут, к дичайшему своему удивлению, увидел подполковника Кускова, раскланивающегося с хозяйкой дома.
Внешний облик ротного наставника Павловского военного училища, конечно, желал лучшего.
Дубасов, на всякий случай, вытянулся во фрунт, а вспомнивший слова подполковника о «приглашении в одну семью», Аким, прошептал Ольге:
— А вот и наш отец–командир…
— Так я и думала, — отвернувшись, прикрыла ладошкой рот, чтоб скрыть охвативший её смех.
— Слава Богу, мадам Светозарская хоть немного на тебя повлияла, — похвалил девушку Рубанов.
— Дмитрий Николаевич, дорогой, — приняв позу хвастающегося рыболова, воскликнул капитан Бутенёв. — Дай я обниму тебя… Словно в молодость попал… И отца твоего вижу… Уже подполковник, — тискал похмельного Кускова. — А я тебя вот таким помню, — жестом рыболова–обличителя, показал ма–а–хонькую рыбёшку, почти сведя ладони.
— Да вот.., три дня тому.., как пожаловали.., — старался не дышать на пожилого человека бывший капитан.
— Поди гу–у–ди-и-шь?! — с огромной долей зависти произнёс Константин Александрович. — Помнится, когда мне… высочайше… капитана пожаловали, весь батальон неделю проспаться не мог… Знакомтесь, — спохватился он, — Кусков Дмитрий Николаевич. Сын лучшего моего друга и командира, полковника Кускова Николая Олеговича. Сейчас ещё молодёжь подойдёт, и за стол, — обнадёжил попавшего в руки Зинаиды Александровны офицера.