Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Воскресение
Иисус закрыл глаза. А Ирод продолжал говорить до тех пор, пока его лицо не приобрело темно-багровый оттенок. Наконец воцарилось молчание.
– Да что он за человек? – воскликнул Ирод, словно размышляя вслух.
– Такой же, как Иоканаан, – ответил Манассия. – Впрочем, они родственники.
Ирод наклонился к Иисусу, по-прежнему сидевшему с закрытыми глазами, и стал пристально вглядываться в человека, который только что отказался от царства. Иисус открыл глаза и устремил взгляд в глаза Ирода. Уставшие карие глаза. Темно-карие глаза с налитой кровью склерой.
«Действительно ли он обладает железной волей? – спрашивал себя Ирод. – Или он просто сумасшедший?»
В глазах измученного пыткой человека не было ни вызова, ни героической решимости. Эти глаза говорили: «Ты не сможешь меня понять».
– Отведите его к Пилату, – сказал раздосадованный и одновременно растерянный Ирод.
Те же самые раввины, которые следовали за Иисусом к дворцу Ирода, последовали за ним к резиденции прокуратора.
Пилат бесцельно шагал из угла в угол залы второго этажа. Огорченная Прокула сидела молча.
– Арестованный возвращается, – сообщил стражник.
– Приведите его ко мне, – велел Пилат.
Прокула встала и бросилась Иисусу в ноги, а затем расплакалась.
– Встань, – сказал Иисус, – твои слезы смыли твои грехи.
Пилат в недоумении наблюдал за происходящим. Прокула велела принести теплой воды и куски полотна. Ее распоряжение было исполнено незамедлительно.
– Позволь мне омыть твои раны. У меня есть целебные бальзамы, – сказала Прокула.
Иисус кивнул в знак согласия. Раб помог ему снять платье. Пилат поморщился, увидев на спине Иисуса черные от запекшейся крови полосы. Прокула добавила в воду уксус, сок подорожника, гвоздичное масло, толченую кору ивы. Затем она намочила кусок полотна и стала осторожно размягчать подсохшие сгустки крови на спине Иисуса. Из ран вновь потекла кровь.
– У нас мало времени, – предупредил жену Пилат.
В конце концов, все это противоречило здравому смыслу! Он приказал, пусть и против собственного желания, наказать человека бичеванием, а Прокула лечит его раны, да еще в присутствии мужа!
– Это необходимо сделать, – твердо произнесла Прокула.
Прокуратор вновь зашагал из угла в угол.
– Надеюсь, что это наказание удовлетворит их, – прошептал Пилат. Повернувшись к жене, он приказал: – Довольно!
Немного помолчав, Пилат сказал Иисусу:
– Иди со мной!
Они вышли на улицу. И сразу же сотни бородачей устремили на них взоры.
– Вот он, – сказал Пилат. – Мне не в чем его упрекнуть. Посмотрите на него!
И снова протяжный вой, и снова сжатые кулаки. Вдруг первые ряды зашевелились. Каиафа, Анна и Годолия пробивали себе дорогу сквозь толпу.
– Прикажи его распять! – требовательно сказал Каиафа.
Толпа закричала. Пилат оскалился.
– Он уже был наказан бичеванием!
– Я сказал: распни его! – воскликнул Каиафа.
– Повторяю: нет ничего, в чем его можно было бы упрекнуть!
– У нас есть закон, и в соответствии с этим законом, который Цезарь обещал уважать, этот человек должен быть приговорен к смертной казни, поскольку он богохульствовал, утверждая, будто он Сын Бога! – прокричал Годолия.
– Уведите обвиняемого, – приказал Пилат стражникам.
Недолго думая, прокуратор пошел вслед за ними.
– Послушай, еще есть время все изменить. Кто ты? – обратился Пилат к Иисусу.
– Если я скажу, что я сын Иосифа и Марии, это ничего не даст. Я нашел своего Отца, но они не знают Его. Я воплощаю собой Отца, которого они подвергают бичеванию. Ты и Ирод, вы хотите впутать меня в их интриги, однако ваши планы обречены на поражение. Вы не сможете меня спасти. Жребий брошен. Все это должно закончиться. Единственный способ истребить зло – это принести меня в жертву.
– Тебе наверняка известно, что я наделен властью либо освободить тебя, либо распять, – сказал Пилат. – Я предпринял попытку тебя спасти, но сейчас ты должен мне помочь.
– Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
Из глубины помещения вышла Прокула и срывающимся голосом спросила:
– Разве мы не можем порвать невидимые нити, связывающие тебя с твоими палачами?
Иисус повернулся к ней. Возвышенное создание, которое в отчаянии заламывало руки.
– Это было написано с самого начала, – ответил Иисус.
– Но так ли это? – возразила она.
– «Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих, – читал Иисус на древнееврейском языке, – как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят…» Понимаешь ли ты древнееврейский язык, женщина?
Прокула отрицательно покачала головой.
– Когда станешь понимать этот язык, почитай Книгу пророка Исайи.
Прокула застонала.
– Я ненавижу иудеев! О, как я ненавижу эту покорность судьбе!
И Прокула стремительно вышла.
– Член Синедриона по имени Годолия просит разрешения побеседовать с вашим превосходительством, но на улице, – доложил секретарь Пилата.
Пилат вышел и спустился на лифостротон. Годолия подошел к нему.
– Это длится уже достаточно долго, ваше превосходительство, – сказал Годолия. – Ты должен понимать, что мы не изменим своего мнения. Кроме того, осужденный должен быть распят до захода солнца.
– Ты приказываешь мне? – возмутился Пилат, неистово двигая челюстями.
– Мы просто сообщаем тебе, что, если преступник не будет распят в установленные сроки, мы отправим посольство в Рим с жалобой, что ты попираешь наши законы, защищая самозванца, который требует отдать ему императорскую провинцию. Тебе все ясно?
Пилат повернулся спиной к Годолии и отправился во дворец, где приказал секретарю вынести на террасу лохань с водой и кусок ткани. Вновь появившись перед раввинами, прокуратор прокричал.
– Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.
Кровь Его на нас и на детях наших! – закричали в толпе.
Пилат опять вернулся во дворец и приказал выдать Иисуса раввинам.
Глава XXV
От полудня до полуночи
Черный полдень. Свинцовые тучи удивительно быстро закрывали небо над Иудеей.
Римские солдаты вывели Иисуса наружу, на верхнюю из ступеней, отделявших лифостротон от террасы. Иисус покачнулся, когда посмотрел на охранников Храма, ожидавших его внизу.
– Спускайте его, – сказал командир-иудей римскому командиру. – Мы не можем подниматься. Не будем же мы из-за этого совершать обряд очищения каждый час!
Римлянин держал в руках платье Иисуса. Платье без единого шва. Где его мать? Сообщили ли ей? Где остальные?
Римляне бросали ироничные взгляды на охранников-иудеев. Обряд очищения! Надо же! Они застыли в ожидании, словно говоря: «Поднимайтесь, если вы так сильно хотите заполучить его!»
Иисус спустился по ступеням. Едва он покинул языческое здание, как охранники-иудеи буквально набросились на него. Сверху римлянин бросил Иисусу платье, и он поспешно надел его, поскольку дрожал от холода.
Приближался ли сейчас мир к своему концу? Или это произойдет чуть позже? Иисус разглядывал толпу, где среди прочих находились Анна, Каиафа, Годолия и другие члены Синедриона, пристально следившие за ним. Почему они не кричали от радости? Неужели он действительно внушал им страх? Один из охранников Храма отделился от толпы и протянул Иисусу перекладину. Да, руки креста.
– Пошли, – сказал охранник.
Иисус попытался подтянуть к себе перекладину, но это оказалось выше его сил. Он хотел взвалить ее на плечи, но лишь разбередил раны и едва сдержал крик, настолько резкой была боль. Командир и сопровождавшие его шестеро солдат остановились.
– Так мы никогда не доберемся до места, – сказал командир.
Он явно был в затруднении.
В толпе появились новые люди, но они тоже молчали. Неужели они были настолько взволнованы? Почему почернело небо? Из толпы вышел какой-то человек и сказал командиру, что готов нести перекладину. Командир спросил, как его зовут. Симон Киринеянин. Командир сразу же согласился. Симон Киринеянин возглавлял процессию, затем шел Иисус, а охранники замыкали ее.
– Что это? – спросил, обернувшись, один из охранников.
За ними следовал римский отряд численностью в десять человек. Охранники Храма почувствовали себя неуютно.
Толстощекий молодой человек показывал пальцем на Иисуса.
– Ты хотел разрушить Храм за три дня! Вот теперь выкручивайся! Старая женщина плюнула молодому человеку в лицо. У Ефраимовых ворот толпа рассеялась. Они не покинут пределов Большого Иерусалима накануне Пасхи, иначе им вновь придется совершать обряд очищения. И только Симона Киринеянина это, казалось, нисколько не заботило.
Неужели конец света отсрочен? Совершенно очевидно, что он наступит, достаточно было взглянуть на цвет неба. Еще немного, и пойдет каменный дождь.
