Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона
Приехал Гермий, соправитель тирана Атарнея Эвбула, и несколько дней провёл в Академии, живя с Эрастом и Кориском, своими молодыми друзьями и учениками Платона.
После вечерней трапезы Платон, Гермий, Эраст и Кориск прогуливались по тихим аллеям рощи и вели беседы о предстоящих переменах в жизни Гермия, его молодых друзей. Гермий готовился унаследовать власть тирана Эвбула — такова была воля состарившегося соправителя — и поделиться ею со своими друзьями Эрастом и Кориском, отдав им во владение соседние с Атарнеем фригийские города.
— Мне кажется, что боги посылают вам счастливую судьбу, — сказал всем троим Платон. — Надо только хорошо воспользоваться ею. Вы будете соседями и, надеюсь, станете оказывать друг другу помощь в самых важных делах. Запомните: ни золото, ни военная мощь, ни бесчисленные табуны лошадей не могут иметь большего значения в жизни, чем поддержка верных и мыслящих здраво друзей. Особенно это касается Эраста и Кориска — ведь они так молоды. Конечно, они усвоили учение об идеях и государстве — и это прекрасно. Но им ещё недостаёт уменья сохранять себя от дурных и несправедливых людей и сил для самозащиты. Ведь они неопытны в этом, так как большую часть своей жизни провели здесь, с нами, людьми умеренными и непорочными. Я говорю об этом затем, чтобы они не поддались искусу забросить истинную мудрость и заняться обыденными делами больше, чем следует. С другой стороны, необходимым опытом, мне кажется, обладаешь ты, Гермий, как от природы, так и в силу своего возраста. Обещаешь ли ты Эрасту и Кориску помощь и защиту?
— Обещаю, — ответил Гермий и отечески потрепал курчавые волосы юного красавца Кориска. Эраст прижался к его плечу щекой. Оба они любили мудрого соотечественника и считали его своим отцом. Он уделял им в детстве много внимания, привёз их из Скепсиса в Атарней, ко двору Эвбула, где юноши получили воспитание и богатое содержание. Гермий сам выбрал их среди десятков других мальчиков, намереваясь со временем сделать воспитанников верными помощниками в государственных делах. Когда ребята подросли, он отправил их учиться в Афины, отдав под покровительство своего друга стратега Тимофея. Тимофей же поступил лучшим образом — отдал подопечных на воспитание в Академию Платона.
Мальчики были прилежными учениками, любимцами Платона. Они повзрослели и набрались ума у него на глазах. Сама природа сделала их неразлучными: красивый и болезненный Кориск словно прирос к сильному телом и отважному Эрасту. Знания же их были равны и глубоки.
— Но к чему я веду свою речь? — продолжал Платон, довольный обещанием Гермия. — Поскольку я знаю Эраста и Кориска лучше, чем ты, то говорю тебе, Гермий, настойчиво указываю и свидетельствую, что вряд ли ты найдёшь других людей с характером, заслуживающим большего доверия, чем у твоих молодых друзей. Поэтому я советую тебе любым справедливым способом держаться этих людей и не считать это для себя лишним делом. В свою очередь вам, Кориск и Эраст, я советую держаться Гермия и стараться при помощи столь тесных отношений добиться полного дружеского слияния. Но если покажется, что кто-нибудь из вас разрушает союз — ведь ничто человеческое не бывает прочным, — пришлите мне или моим близким письмо или ходатая по вашим жалобам. Думаю, наши советы, основанные на совести и справедливости, если только ваши разногласия не окажутся слишком сильными, лучше любого заклинания соединят вас и свяжут вновь, восстановив прежнюю дружбу и общность. Если мы все вместе будем стремиться к подобной мудрости, насколько это каждому дано, то наши нынешние ожидания и надежды осуществятся. Что случится, если мы этого делать не станем, о том я молчу. Я даю лишь добрые советы и говорю: всё это будет сделано нами к добру, если захочет Бог. А теперь вернёмся к повторению того, что уже обсуждали по поводу государственного устройства и законодательства. Не станешь ли ты, Гермий, человек опытный и много знающий, возражать против этого?
— Я буду лишь признателен за науку. Я готов был бы слушать тебя, Платон, и год, и два, и дольше — так мне хочется постичь всё, что знаешь ты. Но мой долг велит мне возвратиться в Атарней. Вместе с моими друзьями, — добавил он. — Нас ждут дела.
— Я буду краток, — пообещал Платон. — Да и солнце скоро сядет.
Вечерние аллеи рощи были так тихи, словно всё вокруг: деревья, птицы, цветы, сам ласковый предзакатный свет — внимало откровению, исходящему от небес. И может быть, словам Платона.
— Законодательство должно основываться на добродетели, не так ли?
— Так, учитель, — в один голос ответили Эраст и Кориск, чем развеселили Гермия.
— Каким основным человеческим благам должно соответствовать законодательство? — спросил Платон.
— Здоровью, красоте, силе, богатству, разумению, здравому состоянию души, справедливости и мужеству.
— Что есть добродетель?
— Выносливость, борьба с необузданными удовольствиями и страстями, повиновение начальству.
— Отлично, друзья мои, — похвалил Эраста и Кориска Платон и вдруг обратился к Гермию: — Скажи мне, Гермий, какое и в каком состоянии государство ты ожидаешь получить от Эвбула, чтобы быть способным в остальном устроить его сам?
— Дайте мне государство с тираническим строем, — не задумываясь ответил Гермий. — И пусть тиран будет молод, памятлив, способен к учению, мужествен и от природы великодушен. Пусть, кроме того, душа правителя обладает теми свойствами, что сопровождают каждую из частей добродетели. Только тогда от остальных его качеств будет польза.
— Ты говоришь о рассудительности?
-Да.
— Прекрасно. Итак, тиран. Он молод, рассудителен, способен к учению, памятлив, мужествен, великодушен. И ещё, полагаю, удачлив, не так ли?
— В чём он должен быть удачлив? — спросил Гермий.
— В том, что во время его правления появится славный законодатель и судьба сведёт их воедино. А ещё лучше, если он сам окажется мудрым законотворцем. Думаю, что Эраст и Кориск будут такими, какими ты хочешь их видеть, и такими, какими их вижу я, — мудрыми законодателями. Тогда такими будут и города, которыми они станут управлять, — добродетельными и справедливыми для своих граждан.
— Надеюсь, — сказал Гермий.
— А теперь скажите мне. — Платон снова обратился к Эрасту и Кориску, — за что и как должно наказывать тех, кто нарушает закон государства, опирающийся на добродетель и справедливость? Ты отвечай, — указал он на Эраста, — тебя послушаем.
— В прекрасном государстве все люди в силу воспитания и почитания законов будут прекрасны, — начал Эраст.
— Так, дальше.
— Но вдруг случится в стране человек порочный, испорченный. Чтобы предотвратить возможность появления таких людей и их проступки, мы вводим наказания: за святотатство — после длительного увещевания — смерть, за оскорбление родителей — смерть, за оскорбление государства — смерть, а труп выбросить за пределы страны; за участие в заговоре против государства — смерть.
— После увещевания, — подсказал Эрасту Платон.
— Да, после увещевания, учитель. Нечестивцев и преступников против государства надо всячески убеждать. Но если они окажутся неисправимыми, то подлежат смертной казни. Продолжаю: за сооружение частных святилищ и за участие в магических действиях — смерть; тех, кто расхваливает на рынке свой поддельный товар и при этом клянётся богами, подвергать нещадному избиению; за злословие, крик и ругань — тоже избиение...
— Наконец-то, — облегчённо вздохнул Гермий. — А я-то уже думал, что за любой проступок — смерть.
Платон взглянул на Гермия, но ничего не сказал, велел Эрасту продолжать.
— За препятствие приводить в исполнение решение суда — смерть. — Эраст с улыбкой посмотрел на Гермия и с удовольствием продолжил: — За намерение убить другого человека, даже если обойдётся только ранением, — смерть; за бесчестное выступление адвоката на суде — смерть...
— Теперь ты, — сказал Платон Кориску.
— За нежелание жениться до тридцати пяти лет — штраф и бесчестие...
— Солнце село, — сказал Гермий, прервав Кориска.
— Да, — остановился Платон, — солнце село... — Он помолчал. — Стало быть, и нам пора. В заключение беседы скажу лишь следующее: жителей в государстве должно быть пять тысяч сорок, поскольку это число делится на все числа в пределах десяти. Таким образом всех граждан можно разделить на любые группы и разделить между ними все блага. Впрочем, не об этом речь, — вздохнул он, — речь о другом: жестокие законы должны предотвратить разложение государства, коль скоро оно создано на принципах справедливости и добродетели. В таком обществе могут быть введены жестокие законы в надежде на то, что не найдутся люди, к которым их можно будет применить или таковых будет очень мало. Кто погасит солнце, тому смерть, но кто его погасит? — усмехнулся философ. — Совершенное государство — сон, прекрасное сновидение. Но если ничего не делать, то ничего и не будет. Сохранить бы то, что есть, а лучше вернуть то, что было, потому что будущее нас не обрадует. — Он повернулся и пошёл к дому.
