Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды
И наконец час пробил. Наступало возмездие.
* * *Белую Церковь Христофор Косинский взял почти без потерь. Ветхие деревянные стены не выдержали первого натиска, и казаки, пробив огромную брешь, потоком ринулись в крепость. Через несколько минут все было кончено. Повесив на воротах крепости самых упорных шляхтичей, гетман вошел в город.
Христофор Косинский — мелкий русский шляхтич с Полесья, испытавший на своей шкуре всю тяжесть двойного гнета: своих, русских, и польских панов. У отца Косинского за отказ принять католичество был отнят последний клочок земли, и сам он был убит. Христофор остался без всяких средств к существованию и без гроша в кармане. Он бежал в Запорожье, показал себя храбрейшим из храбрейших во многих боях с татарами, заслужил уважение казачества и был выбран гетманом всего запорожского войска. Косинский мечтал отторгнуть Русь от Польши, разрушить несправедливую панскую власть и ввести казацкое устройство, при котором все люди были бы равны и владели землей с одинаковым правом.
Гетман был высокого роста, худой, с маленькой черной бородкой. Глаза синие, холодные. Одевался он без затей. Носил лосиную куртку и черные суконные штаны. Любил бараний полушубок и теплую шапку. К богатству был равнодушен, пил редко, но мог выпить много. Несколько лет назад в бою с татарами зарубил богатого мурзу, взял его саблю. С тех пор он с ней не расставался…
Осмотрев крепость, гетман приказал весь порох и все крепостное оружие погрузить на возы и, подбоченясь, наблюдал, как казаки снимали с крепостных стен медные пушки.
— Пан гетман, — подошел войсковой писарь Иван Кречеткович, — собираться будем в доме подстаросты князя Курцевича. Дом пустой, хозяева сбежали… Вон тот, с башенкой.
Косинский, не сказав ничего в ответ, вошел в дом.
Писарь поставил у дверей стражу и поспешил вслед за гетманом.
За столом в большом кабинете белоцерковского подстаросты сидели трое и громко спорили: Григорий Лобода и Северин Наливайко, сподвижники гетмана, и брат Наливайки Дамиан, православный поп из Острога. Возле них молча сидел бородатый казак огромного роста.
Гетман присел к столу.
— Все костелы треба разрушить на всей земле украинной, — горячился поп Дамиан. — А иезуитское семя истребить. Посадить на колья.
— Всех панов-католиков, ляхов и русских долой из украинных земель. Все маетство у них отобрать и раздать селянам, — поддержал Северин Наливайко.
— А взять меня, — вступил в спор Григорий Лобода, — я бы всем панам головы срубил. Разве православный пан лучше католика? На него мужики по пять, а то и по шесть дён работают и подати платят…
— Ты прав, Григорий, — не утерпел гетман. — И ты прав, Северин. Польские паны-католики захватили Киевщину, Полесье, Волынь и Подлесье, для того чтобы истребить православную веру и нашу русскую народность, и право от короля и сената они на это имеют. А наши русские паны давно пошли по их следам. Чтобы спасти народ от закабаления и гибели, будем бить без жалости всех панов, уничтожать шляхетские права. У всех людей должно быть одно право на своей родной земле, и они должны жить свободными, а не как рабы… Мы должны помочь своему народу стать свободным.
— Ты прав, батько, — сказал войсковой писарь.
— Прав, батько, — поддержал Григорий Лобода.
— Да, да, всех панов долой, — согласился Северин Наливайко.
Только поп Дамиан, его брат, не согласился.
— Иезуитов, собак, первых треба на колья, — упрямо твердил он, — от них все несчастья.
— Коли бы мы всех панов побили, иезуитам не за кого стало бы держаться на нашей земле, — опять сказал гетман. — Вот мы у Киеве заберем порох и пушки и на твоего пана Острожского ударим. Самый богатый пан. С него и начнем.
— Так, так, — согласились все, — ударим на Острожского. Пока он без войска сидит, на него первого ударим.
Начались разговоры о том, как надо воевать с князем Константином Острожским.
— Коли мы пана Острожского побьем, — опечалился поп Дамиан, — православной церкви погибель. На нем православие держится.
— Зато у Острожского два сына — католики, — сказал гетман. — Правая рука не знает, что делает левая.
Гремя саблей, появился дозорный казак:
— Батько, к тебе атаман Остап Секира, и с ним двое москалей.
— Зови, — сказал гетман.
Атаман Секира, Степан Гурьев и Федор Шубин вошли в комнату. Что-то знакомое показалось Степану в облике молчаливого казака, похожего на медведя, но он не поверил себе, отвернулся.
— Батько, по твоему слову прибыл со всем народом, — сказал Остап Секира, склонив голову.
— Сколько привел?
— Четыре сотни казаков да мужиков две сотни.
— Добре. А это что за люди? — Гетман строго посмотрел на Степана Гурьева и Федора Шубина.
— Други мои, пан гетман, в Москве спознались, когда по твоему приказу ездил. Хотят с нами против панов воевать.
Христофор Косинский пожал руки мореходам:
— Добре. Раньше воевать приходилось ли?
— Приходилось. И на море и на земле воевали.
— Корсарами были, — подтвердил Секира, — и с татарами бились. Степан Гурьев сотником был, и раны у него есть… А Федор у Степана в сотне бился.
— Гурьев Степан! — вдруг услышал мореход густой голос.
Кто-то сжал его в крепких объятиях.
— Василий! — признал бородатого казака мореход. — Ты ли? Откуда?
Они расцеловались.
— Похудел, побледнел, — гудел Васька Чуга. — Помнишь, где мы с тобой в последний раз виделись?.. На острове Надежды!
— Помню. Ты с самоедами ушел. Князек тебе жену обещал.
— Было. Да не стал я с ними жить. К своим захотелось. Думать начал, делать ничего не мог. Тоска. Год только и прожил.
— Далее куда ушел?
— На реку Дон к казакам. И у них недолго. Опасно: часто царские воеводы приезжают. Перебрался на Днепр, за пороги, к сечевым казакам… Вот у Гетмана Христофора Косинского в помощниках.
Гетман Косинский внимательно слушал разговор.
— Правая рука у меня атаман Чуга! — воскликнул он, положив ему на плечо руку. — Отчаянный, зла на панов много и голова хорошая, грамоту знает. Я на него, как на себя, надеюсь. Знаю, не продаст, не выдаст. Дела его мне ведомы: купца Строганова убил — не осуждаю. У каждого из нас панских голов на счету много.
— А это мой друг, жизнь мне спас, — сказал Васька Чуга. — За него мне свою жизнь положить не жалко.
— Добре. Вот и дай москалю сотню казаков. И товарищ его пусть с ним рядом бьется… Ну-ка, писарь, скажи, чтобы подали нам горилки. Товарищев надо угостить. — И гетман отошел от знакомцев, решив, что им хочется остаться наедине. Отошли и другие.
— Как пошли дела на острове? Как агличане? Все ли вернулись? — гремел бас Васьки Чуги.
— Купец Никандр Мясной убил Анфису, — сказал Степан.
— Как! За что?
Степан Гурьев рассказал, как все произошло. Как убили Анфису, как захватили англичан. Рассказал про неудачное плавание, кораблекрушение во льдах. Как вернулись к острову Надежды и как зимовали.
Васька Чуга слушал, не перебивая.
— На другой год летом пошли в Холмогоры. На песчаные безымянные острова вынесло. Как живы остались, до сих пор не знаю… А в Сольвычегодске пособником твоим посчитали. Я старшим приказчиком Макара Шустова посоветовал оставить, дак он меня в убивстве Семена Аникеевича обвиноватил.
— Гадюка! Своими бы руками… — Васька Чуга сжал огромные кулаки. — Ну, погодите, и до вас доберемся!
— Воевода сольвычегодский в железа меня заковал. Привезли в Москву. Однако поверили, к пыткам не подвели. Правитель Борис Годунов узнал про меня, из-под стражи освободил и должность дал. — Степан Гурьев вздохнул. — В царские дьяки возвеличил. Все бы хорошо, да, видать, в большом доверии у правителя тоже страшно. Поручил он мне дело, а у меня к нему душа не легла… не мог.
— Раз не мог, значит, дело плохое, — сказал Васька Чуга. — Знаю тебя.
— Пришлось от царского гнева к казакам бежать, — закончил Степан. — Вот и встретились.
— Хорошо сделал. Мы тебя ни черту, ни богу не выдадим. Гетман Христофор Косинский — человек верный, справедливый. Он против всех панов пошел. Не разбирает и русского и ляха под одно казнит, ежели они простому человеку зверство содеяли. И я, Степан, жизнь свою решил за простого мужика отдать. У нас в русском государстве его всяко жесточат и притесняют, а уж здесь, на украинных приднепровских землях, русскому мужику жизни вовсе нет. Будто не человек, а скотина. Вот и решил я с панами бороться, пока рука саблю держит. На том клятву богу дал.
— Будем вместе, Василий, помогу… Любушку ты свою не забыл, — кивнул Степан Гурьев на могучую бороду друга.
— Не забыл, Степан Елисеевич.
Мореходы обнялись и поцеловались.
— Вот мой друг Федор, — показал Степан на Шубина. — Жизнью ему обязан. Потом оба корсарами у Карстена Роде служили…
