Морис Симашко - Семирамида
Вспомнив про то, что сардоническая маска на лице у древних происходила от горькой травы, что растет на острове того же имени, в задумчивости открыла одну из первых своих тетрадей. Она начиналась с давнего и непререкаемого ее убеждения: «О печать! конечно, сам бог просветил того человека, кто тебя выдумал! Тобою сохраняются описания великих дел человеческих; Тобою летают мысли человеческие от востока до запада, от полудни до полуночи; Ты истребляешь вредные роду человеческому предрассуждения; Тобою открывается истина; Тобою из примеров научаются цари царствовать, министры охранять отечество, полководцы искусству воинскому, судьи разысканию правды. Жаль только, что нет такой печати, которою печаталися бы совести человеческие!..»
Явственно чувствовалось мощное и неукротимое движение огромной массы воды, стекающей из приподнятой на тысячи верст лесной равнины. Никакого шуму не производила она, укрытая льдом, но где-то внизу вся накопленная в той равнине сила неукротимо двигалась к морю. Во второй раз была она здесь, на порогу древнего Борисфена. Тут было место, что в летописях зовется праматерью русских городов.
Занятия исторические и литературные слились в одно. В который раз перекраивала в подражание Шекспиру объявленные исторические представления без сохранения театральных обыкновенных правил. Все до сих пор собранное и угаданное легло у ней в основу. «Из жизни Рюрика» было только общее определение. От единого и древнего рода Гостомысла из глубины этой равнины шли вместе варягоруссы и славяноруссы. В доисторическое время еще роднились они с финскими народами через короля их Людбрата и с урманскими — через княжну Едвинду — супругу Рюрика, имевшую от первого мужа сына Аскольда. Та великая общность наподобие большой планеты притягивала и принимала и свою плоть все малые вокруг, через века и тысячелетия двигаясь к установленному ей месту. Щит князя Олега, прибитый к цареградским воротам, стал возвестителем помеченной цели.
Война тут была лишь необходимостью, а все решаюсь этим мощным движением подо льдом, которое неудержимо, ибо сообразуется с высшими законами. Вся ее мечта — мир. Великий ум европейский не случайно разглядел это основополагающее ее качество в образе матери посредине пчелиного улья. Разве не соответствует там все людскому устроительству, и каков тогда случается избыток меда, когда мир вокруг. Подумав, она приставила к «Начальному управлению Олега» два хора, лицетворящих Мир и Войну.
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина.
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Во круг тебя цветы пестреют…
Великана она писала по памяти, уверенно не делая тут в русском языке обычных своих ошибок. Тоже и неотвратимость войны написала до конца:
Необходимая судьба
Во всех народах положила,
Дабы военная труба
Унылых к бодрости будила,
Чтоб в недрах мягкой тишины
Не зацвели водам равны,
Что вкруг защищены горами,
Дубравой, неподвижны спят,
И под ленивыми листами
Презренной производят гад.
Еще поразмыслила, каким образом представить в такой драматической повести прохождение венгерского народа мимо Киева. Так и оставила: идут угры со своим королем по дальним холмам, а со стен города смотрят на них люди, говоря между собой, что это добрый и благородный народ…
Затем она придвинула свой постоянный труд, первые томы которого, публикованные в журнале, приготовлены были к книжной печати. И здесь посчитала наилучшим не называть при издании автора, а обратиться отвлеченно к читателям: «Сии записки касательно Российской истории сочинены для юношества в такое время, когда выходят на чужестранных языках книги под именем Истории Российской, кои скорее именовать можно сотворениями пристрастными, ибо каждый лист свидетельством служит, с какою ненавистью писан…» Закончила же вступление своим портретом: «Собиратель сих Записок касательно Российской истории не в числе змей, вскормленных за пазухой; он век свой чтился выполнить долг благородного сердца».
Сколько же человек, хоть и в шестнадцати городах, ведают что-то про собственную историю, кроме песен про Еруслана Лазаревича? Само и слово история тут обозначает сказку. Однако же нельзя без этого строить здание государства, ибо, подобно цементу, связывает в нем камни. Оттого приступала с самого начала:
«История есть слово греческое: оно означает деи или деяния…
История есть описание дей или деяний; она учит миро творить и от дурного остерегаться…
Всякому народу знание своей собственной истории и географии нужнее, нежели посторонних; однако же без знания иностранных народов истории, наипаче же соседственных дей и деяний, своя не будет ясна и достаточна…
История вообще разделяется на Священное писание и на Светское описание деяний тех, кои в Священном писании не вмещены…
Российскую историю разделить можно на пять эпох или времен…»
То отношение к истории, как к сказке, наличествует и в летописи. «Един Князь славян с братом своим Скифом» — сведения баснословные. Правда лишь, что многие земли покорили около Черного моря и Дуная. А народы — скифы и славяне — разные. Сказка и про князя Вандала, будто бы владевшего потом славянами. Как и об Рюрике с братьями, что якобы происходили от Пруса, брата кесаря Августа, и предки приплыли из Италии купно с Полемоном или Публием Ливоном, а с ними двести пятьдесят благородных римлян.
А предполагать в истории лишь можно, что здравым смыслом допустимо и обстоятельствам современным созвучно. Отсюда вполне можно утверждать, что славяне задолго до Рождества Христова имели собственную письменность, только не сыскано. Сюда следует прибавить и точные сведения, что славяне воевали пеши, имея в одной руке малый щит, в другой невеликое копье, и то короткое. Лицом были не весьма белы, волосы имели темно-русые.
Русь и Руссия — малая часть народа, но многое повоевала и дала стране название. Были ли государи русские — неизвестно, но как могло быть без власти? У греков имя Русь задолго до Рюрика знаемо было, а латины Русь именовали Рутении. Славяне, придя, руссами овладели. Руссы со славянами смешалися, за един народ почитаются. Славяноруссы чрез признание варяжских князей, по кончине Гостомысла, со варяго-руссами соединились, каковые жили по берегам Варяжского моря и над оным господствовали…
Есть еще вовсе баснословные сюжеты. Сказывают, будто руссы Филиппу Македонскому в его деяниях помогали, а также Александру, когда Восток воевал. Об этом есть писанная золотыми буквами грамота и якобы лежит в архиве у султана турецкого. А у турок архивными бумагами бани топят…
Здесь же и легенда о князе Кие, что с братьями Щеком и Хоревом и со сестрою Лыбедь пришли на берега Днепра. Некоторые писатели производят Кия с братьями от персиан и скифов, другие, что были они славяне. Только имя «скиф» древнее, и ни один народ так себя сам не называл. Греки всех вокруг называли скифами: в Африке, Азии и Европе. Сюда же в'ключали славян, сармат и татар. Государей их именовали: кахан или каган.
Отсюда и спор будто бы возник между скифами и египтянами: кто древнее. И скифы говорили: мол, если вначале был огонь, то раньше остывало на севере; если же вода, то тоже у них выше, чем в Египте. Только все напрасно, поскольку все народы земли — Ноево отродье, а посему гордиться следует не древностью, но добронравием…
Важнее для назначенного ей дела крещение Руси, так как здесь находится ему правовое и нравственное основание. А потому с подробностями из летописи списано, как все происходило. Сперва болгары, что у Волги, прислали послов с искусом Магометова закона. Князь святой Владимир ответил: «Ваше учение в странах сих весьма неудобно». Потом римские послы говорили ему по-латински о своей вере, на что сказал: «Идите вспять, отцы наши не приняли сего». За этими пришли ко Владимиру жиды-козары, живущие постоянно в Киеве, и начали сказывать про свой закон. «Где есть земля ваша?» — спросил князь, а они ответствовали: «Во Иерусалиме». И рек Владимир: «Тамо обитаете?» Они же отвечали: «Разгневался Бог на отцы наши и расточи нас по странам грех ради наших». Владимир же выслал их, с гневом молвивши: «Как вы иных закону вашему хотите учить, его же не сохраня сами!» А тогда приехал от царя греческого философ Кир, который и убедил князя в православной вере, связав на будущее Русь с греками…
Посему не прихоть — ее исторические занятия. И когда первого внука назвала Александром, а второго Константином, во всем следовала предназначению этого народа и державы. Через неудачного отца суждено им перескочить к великой цели, а для того полностью отторгла их от него, и все лучшее, что есть в Европе, призвала к их совершенствованию. По тому же проекту, что исполнила двадцать пять лет, с австрийским императором опять приготовилась встретиться в этом путешествии…
