Алекс Ратерфорд - Великий Могол
Ахмед-хан появился в сопровождении шестерых разведчиков, таких же промокших и грязных, как он сам, и доложил:
– Дело такое важное, что я сам пошел в разведку с этими храбрецами. Нас не заметили. Землю и топи прощупали копьями. Если ехать прямо, то придется одолевать большие пространства совсем вязкой земли, и продвижение будет медленным, а многие лошади просто застрянут в грязи. Но если взять правее, то там хотя и топко, но гораздо легче пройти. Тогда мы подберемся к земляным валам, что построил Сикандар-шах вокруг своего лагеря с северной стороны. Эти валы выше человеческого роста. Придется воспользоваться лестницами, которые ты приказал взять с собой.
– Благодарю, Ахмед-хан. Джаухар, скажи Байрам-хану отобрать пары воинов из авангарда, чтобы нести лестницы между седел. Скажи ему, чтобы дал мне знать, когда будет готов, и я присоединюсь к нему.
Джаухар удалился, и в свете молний Хумаюн разглядел, что люди перса выстроились в боевом порядке. Теперь сражение было неизбежно, и Хумаюн вдруг понял, что страха он не испытывает. Общее восприятие действительности сильно обострилось, от чего мгновения тянулись невероятно долго. Казалось, что зрение у него стало острее. Он даже видел сквозь завесу мрака, как Байрам-хан кивнул ему.
Хумаюн натянул кожаные латные рукавицы и инстинктивно коснулся отцовского меча Аламгира в драгоценных ножнах на боку. Поудобнее вдев ноги в стремена, чтобы те не соскользнули, пришпорил своего вороного коня и направился туда, где его ждали Байрам-хан с Ахмед-ханом. Последний должен был показывать им дорогу вместе со своими шестью следопытами, проводившими рекогносцировку. Каждый из них повязал на предплечье по белой льняной ленте, чтобы их было видно в темноте.
– Да сопутствует нам Всевышний, – произнес Хумаюн. – Веди, Ахмед-хан.
Тот просто кивнул и поехал вперед. За ним быстро двинулись остальные шесть разведчиков, следом – Байрам-хан и его юный кворчи, теперь совершенно спокойный, с решительным и серьезным выражением лица. Хумаюн развернул коня и направился за ними во мрак ночного ливня.
Двигаться можно было только легким галопом. Даже так из-под копыт лошадей летело много грязи и воды на тех, кто шел следом. Спустя не более чем две минуты Ахмед-хан придержал коня у небольшого каменного выступа. Хумаюн подъехал к нему.
– Повелитель, – тихо произнес старый разведчик. – Эти скалы – последний крупный ориентир. Стены лагеря Сикандар-шаха прямо перед нами всего в шестистах ярдах.
– Собери людей с лестницами.
Когда те подъехали – лестницы закреплены кожаными ремнями между седел, – дождь затих, и, словно по волшебству, из-за туч выглянула бледная размытая луна. За несколько мгновений до ее исчезновения Хумаюн увидел земляной вал вокруг лагеря Сикандар-шаха. Он был, как и говорил Ахмед-хан, почти в человеческий рост, но кое-где земля была размыта, от чего заграждение выглядело больше как покатый холм.
Когда спустя мгновения к валу подъехали люди, быстро спешились, приставили лестницы и забрались на стены, показалось, что никакой охраны нет. Наверху они стали разгребать мокрую землю – кто ногами, кто лопатами, которые принесли с собой привязанными к спинам. Скоро почти тридцать футов стены было снесено, и осталось лишь небольшое возвышение, через которое Байрам-хан в сопровождении своего кворчи тихо провел всадников в лагерь. Дождь снова усилился, и не было никаких признаков тревоги, когда Хумаюн со своей охраной перебрался через ограду.
Но вдруг откуда-то впереди послышался испуганный крик:
– Враги!
Другой слабый крик донесся от стен, а потом более громкий звук трубы с той же стороны. Возможно, задремавшая охрана проснулась посреди нашествия и попыталась поднять тревогу. Из центра лагеря послышались ответные звуки трубы.
Внезапность была утрачена, и Хумаюн понял, что надо действовать как можно стремительнее, чтобы разбить врага, пока тот не вооружился и не занял боевые позиции. Когда он добирался до Байрам-хана, чтобы приказать тому двигаться в центр лагеря, со стороны стражи вместе с дождем посыпался град стрел. Одна стрела вонзилась в седло Хумаюна, другая ударилась о латы Байрам-хана, беспомощно отскочив в сторону, но третья попала в бедро кворчи Байрам-хана. Юноша схватился за ногу и, когда из раны потекла кровь, вскрикнул.
– Туго перевяжи ему рану и уведи за ограду, – крикнул падишах хакиму. – Он молодой и храбрый, он заслужил того, чтобы жить!
Один из телохранителей Хумаюна бросился на помощь.
Посыпались еще стрелы, но их было немного, и потеряна была лишь одна лошадь, которая свалилась в грязь с двумя стрелами в шее. Ее всадник, коренастый таджик, успел выпрыгнуть из седла, поскользнулся в грязи, но удержался на ногах.
– Байрам-хан, пошли сорок человек, чтобы нашли и уничтожили лучников. Остальные – за мной, к победе!
Когда Байрам-хан ускакал за отрядом для нападения на стражу, Хумаюн вынул из ножен Аламгир. В сопровождении охраны, Мустафы Эргюна и его турецких наемников, подняв меч перед собой, падишах пришпорил коня почти сразу в галоп, насколько это было возможно в топкой грязи, и помчался в глубь лагеря. На востоке у горизонта теперь немного просветлело. Близился рассвет, но Хумаюн, склонившись к седлу, все еще с трудом видел сквозь ливень. Спустя минуту или больше он разглядел впереди темные силуэты тесных рядов шатров и сразу услышал крики людей Сикандар-шаха, выбегавших наружу и пытавшихся вытащить мечи из ножен.
– Порушьте шатры, чтобы они там застряли, уничтожьте всех, кто уже выбрался!
Отдав приказ, Хумаюн склонился ниже и стал рубить веревки большого шатра, который сразу рухнул на землю. Затем полоснул кого-то, вырвавшегося из другого шатра и поднявшего двойной лук. Почувствовал, как глубоко вонзился Аламгир в незащищенную грудь воина и ударился о ребра. Лучник изогнулся и упал под копыта одного из всадников Хумаюна, который тоже упал.
Повсюду воины падишаха слезали с коней и рушили шатры, переходя в рукопашный бой. Скоро люди катались в грязи, разя и избивая друг друга. Хумаюн узнал одного из воинов, с курчавой бородой, мускулистого бадахшанца, который улыбался, сидя на шее противника, и тянул его за волосы. Затем резко ткнул противника лицом прямо в густую жижу, подержал его так, а потом отбросил в сторону безжизненное тело. Другой его воин подбежал к привязанным лошадям и обрубил их поводья, а потом хлестнул каждую по крупу, чтобы те разбежались в ночи. Отлично, подумал Хумаюн, от этого только сильнее паника среди сонных врагов. Другой его воин схватил копье у рухнувшего шатра и проткнул им двоих копошившихся внизу. Вскоре тела замерли, и на ткани шатра проступили кровавые пятна.
– Ко мне! – крикнул Хумаюн Мустафе Эргюну. – Светает. Теперь стало видно больше, и надо отыскать шатер Сикандар-шаха. Байрам-хан и ты – со мной, твои люди тоже.
Вскоре начало быстро светлеть, и Хумаюн разглядел на невысоком холме в полумиле несколько больших шатров, поставленных неровным прямоугольником; на одном из них вяло висел мокрый флаг. Определенно, это был шатер Сикандар-шаха. Подъехав ближе, падишах увидел людей, круживших у шатров. На некоторых уже были надеты латы и шлемы, другие только седлали лошадей, залезали на них без защитного вооружения и строились в оборонительном порядке.
Спустя минуту Хумаюн услышал треск мушкетного выстрела из-под занавески одного из шатров. Люди Сикандар-шаха сумели сохранить порох сухим. Краем глаза он увидел, как один из турок Мустафы Эргюна тихо соскользнул со своего коня с пулей в виске. Его испуганный конь метнулся наперерез коню Хумаюна. Избегая столкновения, падишах натянул поводья, но скакун, испугавшись, встал на дыбы. Хумаюну пришлось использовать все мастерство наездника, чтобы усмирить коня и поставить его на все четыре ноги, отойти в сторону и дать проход остальным всадникам. В свою очередь, увидев, что у Хумаюна затруднение, они придержали своих коней и стали отличной мишенью для людей Сикандар-шаха. Над одним из шатров взмыли стрелы и посыпались на них из белого мушкетного дыма. Погибли еще несколько человек Хумаюна. Один уронил меч и, упав головой в грязь, замер. Другие остались в седлах, но отстали от товарищей, чтобы заняться своими ранами.
Почти сразу сбоку раздались два громких взрыва. Повернув голову на звук, Хумаюн сообразил, что люди Сикандар-шаха задействовали две большие пушки, установленные под бревенчатой крышей. Каждое ядро поразило свою цель. Одно попало в живот черному коню, свалив его наповал. Животное попыталось встать, но внутренности его вывалились, и оно, жалобно заржав, снова упало в грязь. Второе ядро оторвало переднюю ногу другой лошади, свалившейся на скаку и скинувшей через голову своего всадника, воина Мустафы Эргюна.
Все произошло очень быстро, и, когда Хумаюн справился со своим строптивым конем, в голову ему пришла страшная мысль. А что если его втянули в тщательно подготовленную ловушку, и теперь люди Сикандар-шаха окружают лагерь, чтобы не дать им уйти? Но трон Индостана он из своих рук больше не упустит. Нет, этого не случится… В такой судьбоносный момент он не должен сомневаться, не должен позволить нерешительности ввергнуть его в замешательство.
