Бернард Корнуэлл - Азенкур
Гарфлёр в конце концов сдался, и это спасло его от разграбления и прочих ужасов, подобных тем, что в 1414 году последовали за падением Суассона — еще одним событием, потрясшим Европу, хотя здесь потрясение было вызвано варварством самой же французской армии по отношению к соотечественникам. Ходили слухи, будто город предали подкупленные врагом английские наемники. Этим объясняется появление в романе вымышленного сэра Роджера Паллейра. Однако в контексте азенкурской кампании Суассон важен своими покровителями — святыми Криспином и Криспинианом, чей праздник приходится на 25 октября. Для многих в тогдашней Европе события дня святого Криспина в 1415 году явились свидетельством небесной кары за ужасы Суассона в 1414-м.
Здравый смысл заставляет предположить, что Генриху не стоило продолжать кампанию после сдачи Гарфлёра, достаточно было поставить в новообретенном порту английский гарнизон и отплыть домой в Англию. Однако фактически это значило бы признать свое поражение. Потратить немалые деньги и взамен обрести лишь нормандскую гавань — не такой уж успех. Как бы ни была неутешительна для французов потеря Гарфлёра, обладание городом не давало Генриху сколько-нибудь серьезных аргументов для урегулирования дел с Францией. Да, город стал английским (на ближайшие двадцать лет), но его осада отняла слишком много драгоценного времени, а необходимость оставить в разрушенном городе английский гарнизон еще больше ослабила армию Генриха, так что ко времени выступления в поход лишь половина войска оставалась на ногах. И все же Генрих предпочел поход. Отвергнув добрый совет прекратить кампанию, Генрих приказал поредевшему, охваченному недугом войску выступать из Гарфлёра в Кале.
На первый взгляд задача не была такой уж невыполнимой: расстояние в 120 миль конная армия, в которой не было ни единого пешего воина, могла пройти дней за восемь. Поход не имел целью разграбление земель. У Генриха не было ни технических средств, ни времени осаждать попадавшиеся по пути огражденные города и крепости (куда укрывали бы от англичан все ценное). Но это не было и классическим chevauchée[36] — опустошительным набегом в глубь территории, когда английская армия сметала все на своем пути в надежде спровоцировать французов на бой. Сомневаюсь, что Генрих надеялся вынудить французов драться. Несмотря на горячую веру в Божью помощь, он не мог не видеть слабость войска. Возжелай он битвы, разумнее было бы идти напрямик в глубь страны, а не двигаться вдоль берега. Мне кажется, он просто дразнил врага. Вынужденный после бесплодной осады униженно возвращаться в Англию без ощутимого успеха, он просто хотел унизить французов зрелищем того, как английская армия безнаказанно шествует через их страну.
Все вышло бы, как он задумал, не окажись переправы у Бланштака охраняемыми. Чтобы добраться до Кале за восемь дней, нужно было как можно скорее пересечь Сомму, но французы перекрыли броды, и Генрих в поисках переправы был вынужден идти в глубь территории.
Восемь дней растянулись на восемнадцать (или шестнадцать — хронисты ужасающе небрежны при указании даты выхода армии из Гарфлёра), кончилось продовольствие, французы наконец собрали войско и двинулись наперерез злосчастным англичанам.
Так смехотворно малая армия Генриха встретила врага на Азенкурском плато в день святого Криспина 1415 года, незаметно для себя шагнув прямиком в легенду.
В 1976 году, когда сэр Джон Киган создавал свою великолепную книгу «Лик битвы» (Sir John Keegan. The Face of Battle), он еще мог написать: «К удовольствию военного историка, ход событий Азенкурской кампании однозначен и прост… в сведениях о составе обеих армий почти отсутствует обычный буйный хаос неопределенности».
К сожалению, от былой уверенности не осталось и следа — если не в отношении хода событий, то уж точно в отношении состава армий. В 2005 году профессор Энн Карри, авторитетный специалист по Столетней войне, опубликовала книгу «Азенкур: новая история» (Anne Curry. Agincourt: A New History). После детальных доводов она выдвинула предположение, что армии отличались по численности не так сильно, как считалось прежде. Обычно принято полагать, что 6 тысяч англичан бились против 30 тысяч французов, однако доктор Карри сводит количество к 9 тысячам англичан против 12 тысяч французов. Если это правда, то слава Азенкурского сражения оказывается надуманной — ведь она зиждется на несопоставимости размера армий. Шекспиру было бы непростительно писать о «горсточке счастливцев»[37], будь французов почти такая же «горсточка».
Сэр Джон Киган совершенно прав, упоминая традиционный «буйный хаос неопределенности» при попытке оценить численность войск в средневековых сражениях. Нам повезло иметь описания битвы, составленные свидетелями, мы располагаем рассказами современников, записанными недолгое время спустя, но их сведения о численности войск чудовищно разнятся. Английские хронисты, определяя количество французов, называют числа от 60 до 150 тысяч, французские и бургундские источники говорят о войске величиной от 8 до 50 тысяч. Самые надежные свидетели оценивают французскую армию в 30, 36 и 50 тысяч, внося свой вклад в «буйный хаос неопределенности», только усугубленный доктором Карри. В конце концов я предпочел считать верным общепринятое мнение, согласно которому в битве участвовало около 6 тысяч англичан против примерно 30 тысяч французов. Должен отметить, что это не было результатом моих научных изысканий: я лишь полагался на чутье, говорившее мне, что реакция современников отразила некую необычность Азенкурской битвы, а главная необычность в свидетельствах — несоразмерность численности войск. Английский священник, находившийся на поле боя, говорил о тридцати французах на одного англичанина — очевидная гипербола, но она неоспоримо свидетельствует в пользу традиционного мнения, что Азенкурская битва воспринималась современниками как исключительное событие именно из-за явного неравенства армий. И все же я не ученый, и отвергать выводы доктора Карри казалось безрассудством.
В один год с публикацией труда доктора Карри была издана книга Джулиет Баркер «Азенкур» (Juliet Barker. Agincourt), которая оказалась живым, исчерпывающим и убедительным описанием кампании и битвы. Джулиет Баркер отдает должное выводам доктора Карри, однако вежливо и твердо их отметает. Поскольку исследовательские достоинства ее труда не менее ценны, чем литературные, и поскольку Джулиет Баркер, подобно доктору Карри, основывалась на данных французских и английских архивов, я был рад получить такое свидетельство того, что чутье меня не подвело. Читателям, желающим узнать больше об Азенкурской кампании и сражении, будет нелишним ознакомиться со всеми тремя упомянутыми книгами: «Лик битвы» сэра Джона Кигана, «Азенкур: новая история» Энн Карри и «Азенкур» Джулиет Баркер. Я должен признать, что при великом множестве источников, использованных мной для написания романа, единственной книгой, к которой я с удовольствием обращался вновь и вновь, была книга Джулиет Баркер «Азенкур».
Несоразмерность внутри самой английской армии не вызывает сомнений. Изначально она была армией лучников, численное превосходство которых над латниками при отбытии из Англии составляло примерно три к одному, но ко дню святого Криспина соотношение стало почти шесть к одному. Ведутся бесконечные споры о том, как лучники располагались на поле боя, были ли они все сосредоточены на флангах, размещали ли их между латниками или впереди их рядов. Мне не верится, что лучников могли поставить впереди, просто из-за того, что их слишком сложно было бы увести сквозь шеренги латников при начале рукопашной битвы. Я считаю, что подавляющее большинство их было сосредоточено слева и справа от главного строя. Подробное обсуждение роли лучников в битве можно найти в великолепной книге Роберта Харди «Английский лук: гражданская и военная история» (Robert Hardy. Longbow: A Social and Military History).
Я старался, по возможности, следовать реальным событиям, происшедшим во Франции в тот дождливый день святого Криспина. В целом кажется несомненным, что англичане приблизились первыми (и что Генриху в самом деле принадлежит фраза «Вперед, друзья!» — «Let's go, fellows!»), выстроившись на расстоянии лучного выстрела от французской армии, и что французы по недомыслию допустили этот маневр. Затем лучники первым залпом спровоцировали наступление французов. Первая атака конных латников была призвана разогнать и таким образом обезвредить лучников, однако она не увенчалась успехом — кони, даже в броне, оказались уязвимы для смертоносных стрел, а преграды из кольев хватило, чтобы остановить нападение. Некоторые из обращенных вспять коней, обезумев от стрел, понеслись на первый полк французов, сея хаос в его плотных рядах.
Первому полку, вероятно насчитывавшему около 8 тысяч латников, и без того приходилось несладко. Поле Азенкура незадолго до того было распахано под озимую пшеницу. Николас Хук совершенно прав, говоря, что осенью распахивают глубже, чем весной. Кроме того, в предыдущую ночь прошел сильный ливень, и французам приходилось продираться сквозь вязкую глинистую почву. Переход, должно быть, походил на страшный сон: ускорить шаг было невозможно, сверху на войско сыпались стрелы, и по мере приближения французов к английскому строю стрелы становились все более смертоносными. По поводу убойной силы стрел ведутся многочисленные споры. Кое-кто из ученых полагает, что даже стрела с самым тяжелым шиловидным наконечником, пущенная из самого мощного тисового лука, неспособна пробить латные доспехи. Но тогда зачем Генриху столько лучников? Стрела, ударившая в латы перпендикулярно к поверхности, могла пробить сталь, хотя, безусловно, лучшие доспехи вроде миланской брони оказывались менее уязвимыми. В любом случае шквал стрел вынудил французов идти в бой с закрытыми забралами, что чрезвычайно ограничивало обзор.
