Стефан Цвейг - Мария Антуанетта
Всё отчётливее издали чувствует Ферзен, что помочь ей в состоянии лишь единственный человек, тот, которому она полностью доверяет, не её супруг, не брат, никто из её родственников, а он сам. Несколько недель назад она послала ему тайными путями через графа Эстергази подтверждение нерушимой любви: "Если будете писать ему, скажите, что никакие страны, никакие расстояния не в силах разъединить сердца и что с каждым днём я всё больше и больше понимаю эту истину". И во второй раз: "Я не знаю, где он. Ужасная мука – не иметь никаких сообщений, не знать, где находятся те, кого любишь". Эти последние страстные слова любви сопровождают подарок – золотое кольцо, на внешней стороне которого выгравированы три лилии с надписью: "Трус, кто покинет её". Это кольцо, пишет Мария Антуанетта графу Эстергази, сделано по размеру её пальца. Прежде чем отправить его адресату, она два дня носила его, чтобы передать холодному золоту тепло своей крови. Ферзен носит на пальце этот подарок возлюбленной; это кольцо с надписью: "Трус, кто покинет её" – становится для него каждодневным призывом к совести, призывом рисковать всем ради этой женщины. Он слышит нотки отчаяния в её письмах, он понимает, какую растерянность испытывает его любимая, покинутая всеми, поэтому чувствует себя обязанным совершить поистине героический поступок. Так как, переписываясь, они не могут обстоятельно объясниться, он решает посетить Марию Антуанетту в Париже, в том самом Париже, где он объявлен вне закона и где его появление равносильно добровольной передаче себя в руки палача.
При известии о его намерении приехать Мария Антуанетта приходит в ужас. Нет, она не желает от своего друга этой слишком большой, поистине героической жертвы. Его жизнь дорога ей больше, чем её собственная, больше, чем то несказанное успокоение, то блаженство, которые может дать ей его близость. Поэтому 7 декабря она поспешно отвечает ему: "Совершенно невозможно, чтобы Вы в настоящий момент появились здесь. Это означало бы поставить на карту наше счастье. Если это говорю я, Вы должны верить мне, ибо у меня огромное желание видеть Вас". Но Ферзен не сдаётся. Он знает, что совершенно необходимо вырвать её из подавленного состояния. С королём Швеции он разработал новый план бегства; несмотря на её сопротивление, чутким любящим сердцем он понимает, как страстно желает она встречи с ним и как много для неё, всеми покинутой, значит ещё раз, ещё один раз после всех тайных, шифрованных писем иметь возможность вновь выговориться – свободно и без помех. В начале февраля Ферзен принимает решение более не ждать и ехать во Францию к Марии Антуанетте.
По существу, это решение равносильно самоубийству. Сто против одного, что из этой поездки он не вернётся, ведь ни одна голова во Франции не оценена более высоко, чем его. Ни одно имя не упоминается так часто и с такой ненавистью, как его. В Париже Ферзен официально объявлен вне закона. Приказ о его задержании – в руках каждого парижанина. Стоит лишь кому–нибудь узнать его в пути или в столице, и его растерзанное тело будет валяться на мостовой. Но Ферзен – а это делает его поступок в тысячу раз более героическим – не желает, добравшись до Парижа, спрятаться в каком–нибудь укромном уголке, он хочет проникнуть в неприступное логово Минотавра, в Тюильри, дни и ночи охраняемый тысячью двумястами гвардейцами, во дворец, в котором его знает в лицо каждый слуга, каждая камеристка, каждый кучер из гигантской армии дворцовой прислуги. Данный Ферзеном обет: "Я живу лишь для того, чтобы служить Вам" он может выполнить лишь сейчас; никогда более такая возможность ему не представится.11 февраля он сдерживает своё слово и приступает к едва ли не самой смелой операции во всей истории революции.
В простом парике, с фальшивым паспортом, в котором дерзко подделана подпись короля Швеции, Ферзен в качестве слуги сопровождает своего адъютанта, имеющего такие же поддельные документы дипломата, едущего в Лиссабон. Как ни странно, ни бумаги, ни путешественники не подвергаются в пути сколько–нибудь серьёзному досмотру, и без приключений 13 февраля, в половине шестого, Ферзен приезжает в Париж. Хотя у него там есть надёжная подруга, более того – любовница, готовая с опасностью для жизни спрятать его, Ферзен сразу же из почтовой кареты отправляется в Тюильри. В зимние месяцы темнота наступает рано, она дружески прикрывает отважного человека. Потайная дверь, ключ от которой у него ещё имеется, – поразительно счастливый случай – и на этот раз не охраняется. Надёжно сбережённый ключ делает своё дело – Ферзен проникает во дворец; после восьми месяцев жестокой разлуки и потрясающих событий – мир за это время очень переменился влюблённые вновь вместе. Ферзен снова, и в последний раз, у Марии Антуанетты.
***
Об этом памятном посещении сохранились две записи, сделанные рукой Ферзена, записи, весьма заметно отличающиеся одна от другой, официальная и личная; и как раз это их различие даёт бесконечно много для понимания истинного характера взаимоотношений между Ферзеном и Марией Антуанеттой.Ф официальном письме он сообщает своему монарху, что 13 февраля, в шесть вечера, прибыл в Париж и в тот же вечер встретился и беседовал с их величествами – подчёркивается множественное число, следовательно, с королём Людовиком и Марией Антуанеттой, – а затем, вторично, в следующий вечер. Однако это сообщение, предназначенное для короля Швеции, которого Ферзен считает весьма болтливым и которому не желает доверять женскую честь Марии Антуанетты, противоречит многозначительной интимной заметке в дневнике. Там записано: "Пошёл к ней; моим обычным путём. Волнение из–за Национальной гвардии; её покои чудесны". Итак, совершенно определённо – "к ней", а не "к ним". Затем в дневнике записаны ещё два слова, которые позже рукой некой чопорной личности были залиты чернилами и стали неразборчивыми. Но к счастью, их удалось восстановить. Вот они, эти два существенных слова: "resté là", что означает "остался там".
Эти два слова полностью разъясняют всю ситуацию той Тристановой ночи[188]: в тот вечер Ферзен, следовательно, был принят не королевской четой, как он сообщил королю Швеции, а Марией Антуанеттой и – что также не подлежит никакому сомнению – он провёл эту ночь в покоях королевы. Ночной уход, возвращение и повторный уход из Тюильри означали бы бессмысленное увеличение опасности, ибо по коридорам денно и нощно патрулируют солдаты Национальной гвардии. Покои же Марии Антуанетты, расположенные на первом этаже, представляют собой, как известно, всего лишь одну спальню и маленькую уборную; следовательно, нет иного объяснения, чем то, которое так неприятно защитникам добродетели королевы, а именно, что эту ночь и следующий день до полуночи Ферзен провёл, скрываясь в спальне королевы, в единственном помещении всего замка, защищённом от наблюдения национальных гвардейцев, от взглядов прислуги.
О часах, проведённых с глазу на глаз с королевой Франции, Ферзен, как и подобает всякому благородному человеку, молчит даже в своём дневнике. Никому нельзя запретить думать, что и эта ночь была посвящена исключительно рыцарскому служению и политической беседе. Но всякому, у кого горячее сердце, всякому, кто обладает здравым смыслом, кто верит, что власть крови это вечный закон, ясно: не будь Ферзен уже давно возлюбленным Марии Антуанетты, он стал бы им в эту роковую ночь, в эту ночь, вырванную у судьбы ценой нечеловеческих усилий, в эту невозвратно последнюю ночь.
***
Первая ночь принадлежит целиком любовникам, и лишь следующий вечер политике. В шесть вечера, то есть через 24 часа после прибытия Ферзена, тактичный супруг переступает порог комнаты королевы для конфиденциальной беседы с героическим вестником. Предложенный Ферзеном план побега Людовик отклоняет, во–первых, потому, что считает практически невыполнимым, а во–вторых, из чувства чести, так как публично обещал Национальному собранию оставаться в Париже и не желает изменять своему слову (в связи с этим Ферзен почтительно замечает в своём дневнике: "Поскольку он честный человек"). С полным доверием разъясняет король надёжному другу своё положение. "Я полагаюсь на Вас, – говорит он, – и могу быть откровенным. Я знаю, меня обвиняют в слабости и нерешительности, но ведь никто и никогда не находился в положении, подобном моему. Я знаю, что упустил подходящий момент (для бегства) 14 июля, такого удобного повода у меня более не было. Весь мир бросил меня на произвол судьбы". И король и королева не имеют более никакой надежды спасти себя. Державы должны попытаться сделать всё мыслимое, нимало не заботясь о них. Только пусть не удивляются, если он будет давать согласие на те или иные акции; возможно, в их теперешнем положении им придётся совершить поступки, которые им не по сердцу. Они смогут, пожалуй, только выиграть время, собственно же спасение должно прийти извне.
