Фердинанд Оссендовский - Ленин
— Господи, помилуй нас! — вздыхали крестьяне.
— Сперва Антихрист поднял руку на помазанников Божьих… Уже умер смертью мученической наш несчастный царь, покинутый неверными слугами, скоро в прах обратятся цесарь австрийский, цесарь немецкий, а за ними — другие… Царя-мученика убили… а голову его отправили в Москву… в Кремль… Ленин плевал на нее и Троцкий плевал, а потом спалили в печи… Когда они делали это, разыгралась страшная буря и всех охватил ужас… Девять дней после этого в Кремле появлялись призраки… Красные солдаты видели блуждавшие по ночам бледные, гневные, враждебные привидения… Патриарх Филарет… Первый царь Михаил Федорович… Иван — грозный царь… Убитый татарином Годуновым — младенец Дмитрий… строгая царевна София… могущественный Петр Великий с тяжелой дубиной в руках… Потом кара Божья настигла Ленина… Умирает — подстреленный… У него кровавые видения… он мечется… срывается с постели и воет по ночам: «Спасите, захлебнусь кровью… она уже заливает весь Кремль!» Преданные солдаты спасли в Екатеринбурге молодого царевича и царевну Татьяну, ту, которая милосердна была к солдатам… Монах Флориан с Валаама вывез из Алапаевска останки убитой, милой Богу великой княгини, набожной монахини — Елизаветы Федоровны и похоронил ее недалеко от Иерусалима, в Святой Земле. Возле ее могилы чудеса происходят: больные выздоравливают, являются пророческие видения, отчаявшиеся обретают покой… Наследник трона царевич Алексей скрывается в Сибири и находится под защитой славного полководца Колчака, который скоро вытеснит большевиков за Урал и пойдет на Москву… Французы и англичане уже в Мурманске, Архангельске, Одессе и помогают нашим…
Он говорил и говорил, разнося тревожные запутанные вести по живущим в страхе и отчаянии угнетенным деревням.
По России передвигались какие-то страшные, прокаженные, полубезумные старухи без носов и губ.
Шелестя хриплыми, съеденными болезнями глотками и тряся руками над седыми растрепанными головами, они шипели как совы:
— В Киевской лавре большевики выбросили из гробниц мощи святых господних, черепа и кости умерших отшельников, осквернили и сожгли веками источающие пахучий елей чудесные образа. Латыши, финны, мадьяры и китайцы мучают, убивают епископов и попов, монахов вешают на придорожных деревьях, вбивают на кол, чинят безобразия над монахинями… На Пасху они стреляли в патриарха Тихона, а он, хотя и раненый, не прервал богослужения и, воскликнув голосом великим: «Христос Воскресе, Аллилуйя!», кровь свою жертвовал со слезами Богу-Отцу и Сыну его! Антихрист царствует, господин всякого бесправия и злобы сатанинской… Видимые знаки и таинственные голоса призывают: «Восстань, народ Божий, сбрось с себя племя антихристово и служи преданно Богу своему, ибо только в нем сила, надежда и искупление!»
Таинственные старухи исчезали, как серые, бледные мыши, бежали дальше, разнося тревожные, вызывающие угрюмый страх и подрывающие дух рассказы; прокрадывались как ночные видения, сеяли ужас от солнечных садов Крыма до пустынных, покрытых тундрой берегов Белого моря… Они сеяли мистическую дрожь.
— Антихрист пришел… — шептали невежественные мужики. — Погибель, смерть идет, конец рода человеческого. Кто же из нас воспротивится? Кто победит врага Христова? Горе нам! Горе!
Со стоном и вздохами они впадали в апатию, в отчаяние, отбирающее остатки сил и разума. Высматривали Архангела с огненным карающим мечом и золотой трубой, возвещающей о страшном суде перед концом света.
В деревне, где находился Георгий, ситуация ухудшалась.
Комиссары из «бедняков», видя страх и покорное безразличие, принялись издеваться над населением: тягать за бороды старцев, грубить старушкам. Они похищали молодых женщин и девушек, поили водкой, устраивали с ними дикие, развратные оргии, одаривая отрезами цветной ткани, пестрыми платками, лентами.
Подавленные монотонной, убогой и нищенской жизнью, женщины быстро поняли свое положение. Они пользовались спросом и могли этим воспользоваться. Лишенные твердых нравственных принципов, вскоре они телом и душой перешли на сторону победителей.
На деревню свалилось новое бедствие. Рассеивались, как туман над лугом, семейные традиции, старые, добрые обычаи.
Рядом с хатой, в которой жил Георгий Болдырев, стоял дом некогда богатого крестьянина Филиппа Куклина.
Совершенно ограбленный комиссарами, он впал в отчаяние. Единственной его опорой стала жена, молодая, решительная Дарья. Никого не боясь, она ругала власти, осыпая их обидными словами, словно из рога изобилия.
На красивую бабу со смелыми глазами и белыми, ровными зубами положил глаз секретарь сельского Совета. Под каким-то вымышленным предлогом он завлек ее к себе и оставил на гулянке с музыкой, водкой, танцами. Дарья вернулась домой пьяная и веселая.
На упреки и замечания мужа только махала рукой и повторяла:
— Плевать я хотела на тебя и на нашу убогую жизнь! Хоть ненадолго, а попользуюсь! Я хочу жить для себя…
Расстроенный муж побил ее.
В ту же ночь Дарья убежала из дома. Зря искал ее обеспокоенный мужик. Она явилась спустя три дня и принесла с собой бумажку о разводе, произведенном по ее требованию.
Куклин пошел жаловаться в сельский Совет.
— Такой закон! — со смехом воскликнули комиссары. — Любой может разводиться и жениться, даже в течение одного дня. Нет у тебя теперь никакой власти над женой! Если сделаешь что-нибудь нехорошее, мы тебя в тюрьму посадим. Теперь с рабством женщин покончено! Они свободны и имеют такие же права, как и мы!
Мужик убеждал, уговаривал, умолял Дарью, чтобы вернулась домой.
— Я свободна! — ответила она, сверкая зубами. — Мне нравится наш новый секретарь. За него пойду!
— Выходи лучше за меня! — буркнул муж.
— Второй раз?! — воскликнула она. — Нет дурных!
Куклин ходил угрюмый и молчаливый. Он пережевывал какие-то тяжелые мысли. Наконец они переродились во взрыв дикого, неукротимого бешенства. Он подстерег неверную, легкомысленную жену, связал ее и долго, методично избивал, в соответствии с народной «мудростью»: «бей и слушай, дышит ли; когда перестанет, полей водой и бей снова, чтобы чувствовала и понимала!»
Он пытал Дарью два дня, а когда освободил от пут, погрозил пальцем и, хмуря лоб, проворчал:
— Теперь мое сердце спокойно. Можешь идти… Но помни, если пожалуешься, забью насмерть, и никакой комиссар, и даже сам Ленин тебя не защитит! Помни!
Баба и не думала жаловаться. Она поквиталась с мужем сама. Раздобыв где-то бутылку водки, домешала в нее яд и, ластясь к мужу, обрадованному возвращению жены, заставила его выпить.
Куклин умер.
Дарья, представ перед судом, ничего не скрывала, рассказав во всех подробностях о своем преступлении.
Ее оправдали на основании объявленного Лениным принципа, что пролетарская «справедливость» изменчива и зависит от обстоятельств. Одно и то же преступление может наказываться смертью и быть расценено как заслуга перед трудящимися.
Убит «кулак», богатый мужик, мелкий буржуй, а сделала это свободная, преданная коммунизму женщина. Ей это было зачтено как заслуга, и она вышла на свободу.
Георгий с ужасом наблюдал за открыто охватившим деревню развратом. Комиссары и приезжие агитаторы умело сеяли его среди деревенских, невежественных, стосковавшихся по развлечениям и падких на наряды, вино и сладости женщин.
— Они дрессируют их мягкими способами, как зверей, — думал молодой инженер, понимая, что зараза была ловко подброшена в благодатную среду.
Он с искренней радостью покидал деревню, возвращаясь в свою коммуну в Толкачево.
Здесь он застал опасные перемены.
Из Москвы пришел декрет о введении обязательного образования.
Старые безграмотные мужики и седые старухи, считающие алфавит дьявольским вымыслом, обязаны были ходить в школу вместе с детьми и внуками.
Присланный из города учитель-коммунист насмехался над взрослыми, подрывая их авторитет в глазах молодежи, обзывал их отвратительными словами и до небес расхваливал способности молодых учеников.
Взрослым крестьянам учеба давалась с трудом, и вскоре мысль о немедленном, по приказу Кремля, искоренении безграмотности была заброшена. Все свое внимание и усилия учитель направил на просвещение молодого поколения в коммунистическом духе.
Дети глубоко, наизусть изучали несложный, в общем-то, коммунистический «катехизис», являющийся базой науки; очень медленно и нехотя давалось им искусство письма и чтения, а также — сложения и вычитания, уроки по которым приходилось делать мелом по стене из-за отсутствия досок. Так как в Толкачево не нашлось свободного строения для школы, ее организовали в старом, разрушающемся сарае.
Из-за отсутствия скамеек ученики сидели на полу в кожухах и дырявых валенках, замерзая и теряя здоровье.
